Взлет и падение короля-дракона - Абби Линн. Страница 68

— Кто она была?

Не последовало ни извинений, ни объяснений, ни просьбы о понимании или сочувствии; таким понятиям не было места в жизни Хаману. — Называй ее Дорин. Она моя… она была моей женой. — Он оторвался от воспоминаний, которое теперь у них было одно на двоих. Это было не просто, но он был Королем-Львом. — И я был обманут, как и ты. Раджаат не должен освободиться, — сказал он, как если бы Дорин все еще не истекала кровью внутри его. — В последний раз для этого нам понадобился дракон. На этот раз…

— Дракон? Вот почему ты здесь? Ты хочешь, чтобы я помогла тебе заменить Борса. Да ты ничем не отличаешься от Тихиана…

— Я очень отличаюсь от Тихиана и Борса, дорогая леди. Я хочу сохранить и защитить как мой город, так и твой. Я хочу — я должен — найти способ, как сохранить Раджаата в тюрьме, который не требует от меня — или кого-нибудь другого — превращения в Дракона Тира. И я хочу быть уверен, что мы достигли соглащения…

— Мы не достигли никакого соглашения! — выкрикнула Садира, и мигнула опять. Еще одно чужое воспоминание.

На этот раз Хаману не стал рыться в ее сознании. Может быть она увидела Виндривера, а может быть что-то еще, не менее ужасное, но уже стало ясно, что он грубо ошибся, вбив в ее голову свои воспоминания. Он не должен был делать это, и никогда не сделал бы, если бы его не душил гнев после того, что она наделала своим заклинанием. Да, его гнев мог бы и убить ее, если бы Виндривер не пожелал другого.

Но не было бы ни гнева ни желания, если бы он и Виндривер не перестали бы быть врагами. Теперь он был в Урике, совещаясь со своими темпларами и пытаясь спасти город.

— Тогда я сделал ошибку. Я воспользовался помошью друзей, — он мгновенно остановился: друзья, это слово было самой большой ошибкой. Доблестные Воины Раджаата не были друзьями ни для кого, и меньше всего друг для друга. Они не хотели иметь друзей, и никто другой не хотел иметь таких друзей. — Твои заклинания не достигли цели, дорогая леди. Сущность Раджаата совершенно свободно путешествует по миру. Он сказал, что Нибенай, Галг и Джиустеналь танцуют под его дудку. Он сказал, что они уничтожат наш мир, тот мир, который мы знаем и в котором живем, через три дня. Он лжет, дорогая леди. Принесший-Войну лжет. Я могу исправить твои заклинания или заменить их. Я установлю их правильно, и они должны будут сдержать его. Тебе нечего бояться…

— Бояться чего? — возмущенно спросила она. — Ты установишь мои заклинания правильно? Да ты ничего не можешь сделать правильно…

— Женщина! — выкрикнул Хаману. — Укороти свой язык, если ценишь свою жизнь!

Она не обратила внимание на его предупреждение. — Я видела, как ты все сделал правильно для Дорин.

Хаману не надо было никакой псионики, чтобы почувствовать оскорбление, когда оно еще было на кончике языка. Привычная жестокость Доблестного Воина прорвалась через маску вежливости. Он показал ей ее собственную слабость, а она в ответ насыпала ему соль на рану, и будет сыпать, пока он не убъет ее — и кто знает, скольких еще? Хаману уже слышал гонги, звеневшие по всему имению и топот ног, подбегавших все ближе. Услышав крики и стоны, половина поместья поняла, что волшебница и пришелец опасно беседуют между собой.

Рука Хаману перестала походить на человеческую. При свете солнца между ним и лицом Садиры сверкнули черные когти. Жест угрозы, конечно, но только угроза и только жест: он собирался прорезать щель в нижний мир и уйти отсюда до того, как как ему на самом деле станет о чем сожалеть.

Садира ответила ударом головы в живот. Независимо от никакой иллюзии, у Короля-Льва был вес и сила его преобразованного естества. Так что Садира не добилась ничего своей атакой — только усилила его гнев и растерянность. Он ударил ее в ответ, достаточно тихо по меркам Доблестных Воинов, но достаточно сильно, чтобы она перелетела через всю комнату, ударилась головой о дверь и осталась лежать без движения, с потолка и со стен посыпалась штукатурка.

Потрясенный, Хаману напряг слух, стараясь услышать удары ее сердца. Сердце билось, слабо, и еще слабее было ее дыхание. Один шаг, он оказался рядом с ней и опустился на колено. Иллюзия руки восстановилась, он осторожно прижал свои человеские пальцы к шее. Он нашел ее пульс и стал вслушиваться в него.

— Оставь ее в покое!

Все еще сосредоточенный на пульсе, Хаману не почувствовал, как кто-то прошел через дверь, пока не услышал мужской голос, на который не обратил внимания. Он пришел в имение Астиклов не для того, чтобы убивать кого бы то ни было; он не уйдет, пока Садира не придет в себя и не станет проклинать его опять.

— Я сказал: оставь ее в покое!

Хаману почувствовал, как всколыхнулся воздух, когда кулак ударил его. Удар был в висок, безусловно смертельный для любого человека, но приничинивший ему не больше вреда, чем удар Садиры, в который она вложила весь свой вес. Он поднял голову, и увидел человека-дварфа, мула, стоявшего в дверях.

— Я знаю тебя, — прошептал он.

Король-Лев не слишком хорошо умел общаться с детьми, а уж тем более совмещать внешний облик и свое внутренне восприятие их, а мулу, занесшему кулак для повторного удара, было еще несколько лет до совершеннолетия. Дети меняются, как тела так и мысли, но было только два мула, которые для Хаману ассоциировались с Садирой. Одним из них был Рикус, который был уже достаточно взрослый десять лет назад, и должен был бы знать получше, кто такой Король-Лев, когда повел когорту гладиаторов Тира в это идиотскую атаку на Урик. А вторым был еще совсем маленькой мальчик, который, тем не менее, обладал солнечной магией, которая позволила отделить сущность Раджата от его материальной тени.

— Ркард, — сказал Хаману, вытянув из памяти имя старинного врага Борса. — Ркард, уходи. Тебе нечего делать здесь.

Юноша мигнул и опустил свой кулак. На его приятном лице явственно читалось смущение. На какой-то момент Хаману показалось, что он сейчас сделает то, что ему сказали. Но момент прошел, и мул жестко толкнул Хаману в плечо.

— Отойди от нее. Я не знаю, кто ты и почему ты пришел сюда, но я сам позабочусь о Садире, и если окажется, что ты ранил ее… — Глаза юноши зажглись красным светом, когда он призвал кровавую энергию солнца.

Хаману осторожно опустил голову волшебницы на пол. Она, Рикус и все остальные горячие головы Тира воспитали этого молодого человека, который неприязненно глядел на него.

У Хаману мгновенно возникла очень правильная мысль о том, что произойдет, как только Ркард узнает его.

— Ркард, не делай этого.

Предупреждение запоздало. Три отдельные струи огня, одна оранжевая, вторая золотая, а третья цвета самого солнца, вылетели из обожженых солнцем рук юноши. Когда Ркард вскрикнул — солнечная магия брала свою цену и со своих жрецов — потоки огня слились вместе и в мгновение ока соединили Хаману и молодого мула огненным мостом.

Вот тогда вскрикнул и Хаману. Энергия солнца была совершенно реальна. Сейчас она сжигала только его иллюзорную плоть, и должно было пройти немало времени, прежде чем он будет серьезно ранен. Хаману мог сбросить с себя солнечную магию, но тогда она ушла бы в пол и, почти наверняка, обрушилась бы на беззащитное тело Садиры.

Он попытался воззвать к разуму мула и не нашел ничего другого, как произнести его имя, — Ркард…

Ркард вскрикнул опять: он призвал еще большую силу из своей элементали. Струи пламени стали ярче и горячее. Под действием солнечной магии иллюзия Хаману начала таять, он перестал походить на человека. Король-Лев отступил к открытому окну. Мул шагнул за ним, усмешка — глупая, наивная и ничего не понимающая — исказила его губы.

— Ркард, убери это, иначе кому-нибудь будет очень плохо.

Мул не мог говорить, пока он творил свое солнечное зклинание. Он дал говорить за него своим рукам, сжимая их в кулаки до тех пор, пока трехцветное пламя не стало раскаленным белым копьем, прижавшим к стене человека с смуглой кожей.