Великолепие - Джойс Бренда. Страница 4

Князь пристально взглянул на нее.

— Разве я не оставил тебя в Санкт-Петербурге? Разве я недостаточно понятно объяснил тебе, что еду за границу по делу государственной важности, а не ради развлечений?

— Не сердись. — Мари-Элен взяла его за руку. — Я понимаю, почему ты решил не брать меня с собой в Лондон. Но Катя места себе не находила с тех пор, как ты уехал!

— О чем ты? — встревожился князь.

— Когда ты уехал, она проплакала всю ночь, и никому, даже Лизе, не удавалось ее успокоить. Лиза была старой, полуслепой нянюшкой. Я объяснила, что ты отправился не в армию, но Катя, кажется, не поверила. Ты же знаешь, какая она упрямая, Ники. Девочка перестала есть. Я очень испугалась, — щебетала Мари-Элен, глядя на него правдивым взглядом.

На самом деле едва ли что-нибудь могло испугать Мари-Элен. И князь это знал. Знал он и то, что дочь — его самое уязвимое место, так сказать, ахиллесова пята. Видит Бог, Северьянов мог справиться с любой, даже самой сложной ситуацией, но совершенно терялся, если страдала Катя. Княжне это тоже было хорошо известно.

— Как ты попала сюда? — спросил он. Жена одарила его ослепительной улыбкой.

— Александр отправил нас на своем корабле.

«Следовало бы самому догадаться», — подумал он. Александр благоволил к Мари-Элен, как и к нему, а они с ним дружили с самой юности. Царь с присущим ему энтузиазмом сам устроил его женитьбу, руководствуясь и романтическими идеалами, заслуживающими лучшего применения, и суровым политическим расчетом. Мари-Элен была не только немецкой принцессой, но и кузиной царицы.

— Письмо Александра к тебе я оставила на столе в библиотеке, — сказала Мари-Элен. — Не сердись на меня, Ники. Надеюсь, я чем-нибудь помогу тебе здесь.

— Возможно.

Князь скользнул взглядом по толпе гостей. Он отлично сознавал, что его жена, эгоистичная и избалованная, всеми правдами и не правдами привыкла добиваться того, чего хотела. Ей так хотелось отправиться с ним в Лондон, словно эта поездка была развлечением, вроде воскресного пикника. Князя крайне раздражало, когда Мари-Элен для достижения своих целей пользовалась его отношением к Кате. Но сейчас он и сам ужасно скучал по дочери, не зная, сколько еще продлятся эти проклятые переговоры. Хотя Северьянов поставил условие, чтобы его немедленно отозвали из Лондона после подписания договора, все могло затянуться на несколько месяцев.

— Желаю тебе приятно провести вечер, Ники. — Мари-Элен улыбнулась, тряхнула черноволосой головкой и откинула пальчиками упавший на лицо локон театральным жестом, приводившим в восторг мужчин. — И не забудь оставить за мной один танец, — добавила она.

Отвернувшись от него, Мари-Элен подошла к Федоровскому, и они смешались с толпой гостей.

Снаружи донесся залп из пятидесяти ружей. Прозвучали фанфары. Прибыл принц-регент.

— Рада, что ты пришел, — сказала она.

— Я тоже.

Князь почти не слушал ее. Он даже не взглянул на нее, пока одевался. Леди Кэррэдин лежала на кровати в сбившемся и мятом розовом бальном платье. Жемчужное колье соскользнуло чуть набок. Застегивая брюки, князь услышал, как она поднялась и оправила свой туалет. Его мысли уже были заняты другим.

Сейчас он не желал, чтобы Мари-Элен привлекала всеобщее внимание, порхая по Лондону так, будто город принадлежал ей. Она привыкла быть в центре внимания, хотя много раз обещала мужу вести себя более осмотрительно. Хотя каждый из них уже много лет жил своей жизнью, в Лондоне, возможно, было бы целесообразнее делать вид, будто их связывают традиционные супружеские отношения. Ведь когда светловолосый русский князь и прекрасная немецкая принцесса появлялись вместе, это располагало к ним общественное мнение. Люди полагали, что такие браки заключаются на небесах самим Господом Богом если только не с легкой руки царя, наместника Бога на земле. Если бы удалось хоть немного растопить сердца британцев, до сих пор относившихся к князю весьма прохладно, это, несомненно, способствовало бы успеху его миссии. По сей день высшая знать Англии проявляла к князю настороженное любопытство, а благожелательность даже нескольких высокопоставленных особ наверняка помогла бы ему растопить ледяную холодность и упрямство лорда Каслеро.

Северьянов догадывался, что кто-то в правительстве всеми силами старается сорвать переговоры. Так подсказывала ему интуиция. Правда, еще предстояло выяснить, кто именно стоит за этим — мужчина или женщина.

Его жена беременна, и этого уже не скроешь. А эти британцы, черт бы их побрал, свято блюдут традиции. Так что Мари-Элен скорее поставит под угрозу успех его миссии, чем поможет выполнить ее. Он сердито передернул плечами, надевая мундир с золотыми эполетами.

— Николас? Что-то не так? — спросила леди Кэррэдин, спуская ножки с кровати.

— Мне пора. Уже поздно. — Это была чистая правда. Такие любовные свидания требовали особых мер предосторожности.

— Неужели ты уйдешь сейчас?

— Увы, я должен уйти и уйду. — Князь потянулся за шпагой.

— Весь вечер твои мысли были не со мной. — Леди Кэррэдин говорила спокойно, но в глазах была обида.

— Прости, я думаю об очень серьезных делах.

— Когда… — Она замешкалась. — Теперь, когда приехала твоя жена, увижу ли я тебя снова?

Князь не выносил сцен и не видел необходимости снова встречаться с леди Кэррэдин.

— Едва ли.

Она надула губки. Потом подошла к нему и обняла.

— Позволь мне приласкать тебя в последний раз.

— Не нужно. — Князь отвел ее руки.

— Тогда обещай, что мы еще увидимся. — Ее карие глаза вглядывались в него. — А может, я тебе чем-то не угодила?

— Конечно, нет, Марсия. Мне очень жаль, что разочаровал тебя. Но ведь мы не давали друг другу никаких обещаний?

Присев на краешек кровати, она смотрела, как князь идет к двери.

— Значит, то, что о тебе говорят все, правда… Что ты жесток с женщинами, эгоистичен и не способен любить? Князь остановился.

— Если бы ты спросила, романтик ли я, я ответил бы «нет». Я реалист, Марсия.

— Ты когда-нибудь любил женщину, Николас? Или хотя бы пытался любить?

Что за абсурдный вопрос!

— Какое отношение имеет любовь к нескольким ночам, которые мы провели вместе? Разве я когда-нибудь говорил о любви? Мы взрослые люди и отвечаем за свои поступки. Нам было хорошо вместе — вот и все.

— Нет. — Марсия разгладила скомканную перчатку. — Ты не давал мне обещаний, но ты умеешь

Добиваться своего, Николас, и бываешь неотразим, если захочешь. Я понимала, что могу влюбиться в тебя, и знала также, что ты причинишь мне боль. — Она страдальчески поморщилась. — Но я полюбила тебя.

Он едва сдержал раздражение.

— Мне очень жаль.

— Жаль… — эхом повторила она. — Это из-за нее? Из-за твоей жены? Ты любишь ее? Конечно, она очень красива… А что за мужчина был с ней?

Князь не собирался говорить ей о том, что не любит и никогда не любил жену, а мужчина, сопровождавший Мари-Элен, скорее всего ее последний любовник…

— Ты вторгаешься в область личных отношений, Марсия, — холодно бросил он.

— Ты сейчас идешь к ней? Князь поклонился.

— Не провожай меня. Она бросилась к нему.

— Прости меня.

Он пожал плечами, выскользнул в коридор, освещенный канделябрами, и спустился по лестнице, сопровождаемый неодобрительными взглядами предков Кэррэдинов, глядевших на него с портретов. Князь и сам был недоволен собой. Вечер оставил неприятный осадок, хотя он затруднялся объяснить причину этого. Ему было не по себе, а ведь князь был не из тех, кто придает значение предчувствиям.

Черная с золотом карета князя, украшенная фамильным гербом Северьяновых, ждала его в квартале отсюда, поскольку он предпочел бы скрыть от посторонних, что побывал в особняке лорда Кэррэдина. Не успел князь сделать несколько шагов, как к нему бросился его проворный и щеголеватый слуга.

— Ваше сиятельство, слава Богу, что это вы. Я жду вас уже полчаса, но не решался послать за вами.

Николас понял: произошло что-то из ряда вон выходящее. Возможно, он опоздал, и Наполеон уже занял Санкт-Петербург или Москву?