Правда жизни - Джойс Грэм. Страница 9
Гордон выставлял напоказ провалившиеся десны всякий раз, когда начинал говорить. И каждый раз сначала он протяжно поскуливал, будто в тисках запора, скованный героической борьбой с самим собой в попытках облечь в слова свою мысль.
– Гордон, еще кусочек пирога с солониной?
– Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э, мм, в принципе, можно, правда, я не…
Было у него еще приводившее всех в бешенство обыкновение не заканчивать фразу.
– Может, тогда сэндвич с сыром и солененьким огурчиком?
– Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э, ну, мм… ну, хорошо бы, оно бы, конечно, мм…
Новый в доме человек, как это было в свое время с Бернардом, а до него с Уильямом, выжидающе подавался вперед, любезно предоставляя Гордону время договорить до конца. И ждал. Но напрасно. Гордон в каком-то ужасе выпучивал глаза и растягивал губы над убегающими деснами, как будто эта досадная пауза так же поразительна для него, как и для других. Марта и ее дочери обычно просто перепрыгивали через такую расселину, совали ему в ледяную руку тарелку или чашку и продолжали разговор.
– Гордон, чаю?
– Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э, мм, ну, не то чтобы…
– Ну, на, держи. Кэсси, отрежь-ка еще пару кусочков черного хлеба.
Но череп, повисшие в воздухе фразы и даже десны, бежавшие прочь от зубов, – это все еще куда ни шло. Больше всего Фрэнку было не по себе от запаха. От Гордона странно пахло. Отдавало жидкостью для бальзамирования и чем-то еще, менее уловимым. Возможно, в жидкость для бальзамирования попало немного мертвечины.
После ноябрьских налетов на Ковентри в 1940 году, когда погибли сотни людей и больше тысячи было ранено, Гордона призвали на вспомогательные работы в похоронное бюро. До войны он служил в швеИном цехе, но, поработав на очистке города после бомбардировок, он увлекся. ШвеИное дело все больше переходило в руки к женщинам, и, хотя он оставался бригадиром на ткацкой фабрике, теперь он, кроме этой работы, еще и готовил покойников к отправке в городской крематорий, и это занятие, по-видимому, приносило ему больше радости.
Марта отказалась вверить Фрэнка попечению Аиды и Гордона, хотя они были первыми на очереди. Может быть, когда-нибудь его и придется оставить под их присмотром, но пока она не решалась отдать мальчика серьезной и мрачноватой Аиде (у нее самой детей не было, и от этого она всегда испытывала некоторую горечь) и живому трупу, каким был ее муж. Нет, если искать помощи, то только не у них.
Наконец снедь была уничтожена, и Марта, по своему обыкновению не двигаясь с места, стала дожидаться, когда воцарится тишина. Кажется, только дети удивились, что все вдруг замолчали сами.
– Вы все знаете, зачем я вас позвала, – сказала Марта.
Да, им это было ясно. Кто-то смотрел на Марту. Кто-то, вроде бы не собираясь гадать, внимательно рассматривал чайнки на дне чашки. Фрэнк понятия не имел, что речь пойдет о нем. У Кэсси был подавленный вид.
– В общем, как я вам говорила, что касаемо мальца, нам всем придется по очереди за ним ходить. Может, можно было и получше что придумать, но семья у нас всегда была дружная, – при этих словах послышался одобрительный шепот, – и, как бы там ни было, дружной и остается, и видимся мы часто, – снова шелест одобрения, – только вот нынче что-то суставы у меня расшалились, да еще Бити учиться уехала, короче, мне нужна помощь, вот что я хочу сказать. Вопрос в том, кто будет помогать. Вы все небось станете говорить, что заняты тем да этим, так я вот что скажу. Все по очереди будете его воспитывать, как бы там ни повернулось. Обещали – делайте. Но я так думаю – Фрэнку надо в дом, где мужик есть. Вы же видите, как он к мужчинам тянется, и так три года с лишком среди юбок и все такое. Так что для начала скажу, что двойняшки наши потом его возьмут, не сейчас.
Эвелин и Ина, казалось, почувствовали вину и облегчение одновременно.
Встал Бернард. Он заложил палец под отворот пиджака – наверное, так он начинал выступления на политических митингах.
– Мы говорили об этом с Бити, миссис Вайн, – произнес он так, будто обращался к слушателям, столпившимся вокруг импровизированной трибуны. – И мы оба готовы взять его в любое время. Когда скажете.
– Ну, это дурость, конечно, – сказала Марта. – Вы ведь друг от дружки отдельно живете, в разных норах.
Бернард залился краской.
– Мы думали об этом. Может быть, мы переедем. В коммуну под Оксфордом.
– В коммуну! – воскликнула Аида. – Что-то не нравится мне это.
– А что это такое, коммуна? – полюбопытствовал Том у Юны. Она лишь пожала плечами.
– Там живет вместе много замечательных людей, – с блеском в глазах сообщила Бити. – И дети там есть. Лучше и не придумаешь!
Марта подняла руку:
– Вы оба ребятки хорошие. Только вам об учебе думать надо. Не волнуйтесь, и ваша очередь придет, когда устроитесь как следует. А пока что о вас речи нет. У Уильяма и Олив и так с их девчоночками забот хватает. Остаются Юна с Томом и Аида с Гордоном.
Аида, Гордон, Юна и Том потупили взоры.
– Но постойте, – Бернард едва себя сдерживал, – а что сама Кэсси думает по этому поводу?
Все повернулись к Бернарду. Марта, нисколько не смутившись, посмотрела на младшую дочь:
– Кэсси.
По всей видимости, у Кэсси не было сил говорить. Глаза у нее наполнились слезами, нижняя губа выпятилась, как у ребенка. Она лишь покачала головой.
– Я так думаю, – продолжила Марта, – у Юны с Томом на ферме работы невпроворот, не до того им, не хватит у них на дите времени. Хозяйство надо поднимать, а ребенку внимание нужно. Так что пока не время. И так дел полно. В общем, не отдам я его вам, а то будет без присмотра, хоть вашей вины тут и нет. Значит, до Аиды очередь дошла.
Аида почесала коленку. Гордон растянул губы и в тревоге выпучил глаза, одарив собрание улыбкой мертвее мертвого.
Том три раза кашлянул и только после этого заговорил.
– Марта, не гони лошадей. Чего это у нас времени на него не хватит? Кто сказал?
Юна сидела вся красная.
– Мам, что ты такое говоришь? Внимания у нас на все и на всех всегда хватало.
– На вас двоих вся ферма. Коров надо подоить, покормить, да мало ли дел-то? Не собираюсь еще забот на вас навешивать. Надорветесь.
Том негодовал:
– Подумаешь, на один рот больше стало бы.
– Но он же не свинья и не корова, Том! – воскликнула Олив.
– А то Том не знает! – вспыхнула Юна. – Он хочет сказать, что не станет он нам обузой, вот. И потом, ребенок будет у нас все время на свежем воздухе, вода и мыло – всегда пожалуйста, а что до внимания к нему, так нигде ему лучше не будет. И хуже, чем у других, у нас не будет. И места у нас хватает. И Кэсси может поехать к нам жить, а может здесь остаться, а на выходные к нам приезжать – как хочет.
Марта покачала головой и повернулась к Аиде:
– Ну, Аида, ты старшая, и я думала, ты первой будешь. Если я теперь Юне уступлю, ты обидишься. Что скажешь?
Аида с трудом скрывала облегчение.
– Ну, если Юна так настаивает, мы, пожалуй, подождем, да, Гордон?
Гордон рассудительно кивнул:
– Д-а-а-а-а-а-а-а-а, это м-м-м…
– Я, правда, по-другому устроить собиралась, когда вас звала, но, похоже, все уже решили. Кэсси, дай-ка мне стакан пива, – сказала Марта.
Пробка слетела с бутылки – и делу конец.
Остальные, кроме детей, тоже взяли по бутылке коричневого эля. Решение было принято, и все вздохнули свободнее. Малыш Фрэнк сидел у Тома на колене, и вид у обоих был довольный. Бернард пересилил себя и сказал, что выбор правильный.
– Да, – тихо ответил Том. – Нами вроде того, как куклами, поиграли.
Кэсси заметно повеселела. Гости встали, и она помогала им одеться. Порешили, что Кэсси на выходных отвезет Фрэнка на ферму. Сестры со своими мужчинами выходили, а дверь им придержал Артур Вайн. Кэсси знала, что он весь вечер был в доме, в передней, но никому не показывался на глаза. Все проходили мимо него, но никто его не замечал. Только Кэсси послала ему воздушный поцелуй, когда вышел последний из гостей. Она была довольна и знала: значит, и он доволен. В конце концов, с Фрэнком все устроилось так, как Марта ей и обещала.