Скоро будет буря - Джойс Грэм. Страница 29

– Но исключительно потому, – уточнила Крисси, – что Джеймс мог бы этого не одобрить.

– Ты только напомни мне, – обратилась Рейчел к Джесси, – почему я здесь, на крыше.

Джесси свела глаза к носу, сфокусировав зрение на среднем плане. Ее внимание, понукаемое вопросом, находилось где-то в другом месте.

– Не делай так! – резко потребовала Рейчел. – Это плохая привычка, Джесс.

– Какая?

– Эта игра в отключение, когда люди с тобой разговаривают. Если ты не прекратишь, она укоренится на всю жизнь.

– Извини, – протянула Джесси, а Крисси с интересом взглянула на нее.

– Ну же, – настаивала Рейчел. – Напомни мне, с какой стати мы тут. На этой крыше, я имею в виду.

– Я уже забыла.

– Это не очень-то легко, – сказала Крисси Рейчел.

– Смотрите, – указала рукой Джесси. – Облака.

– Какого типа?

– Перистые. Клочки облака там, вдалеке. – Она указывала на восток. На горизонте небо украшали легкие завитки, розовато-лиловые, едва различимые. – Вот почему мы здесь: потому что меняется погода.

– О-о.

– Конечно.

– Джесси права, – сказала Крисси, обращаясь к Рейчел. Она выговорила эти слова только уголком рта, хотя Джесси могла ее отлично слышать. – Погода меняется. Вспомни, что я говорила: она идет по твоему следу. – Рейчел заглянула в глубину ее глаз. – Я говорю о той, которая сюда не поднялась бы. Она подозревала меня. Но про тебя она знает.

– Теперь я готова спуститься, – быстро сказала Джесси.

– Хорошо. Ты первая, – распорядилась Крисси.

Джесси двинулась к лестнице, которую Доминика приставила к крыше. Рейчел спустилась последней. Их одежда все еще лежала у основания лестницы. Они оделись, и, когда вошли в дом, их встретили взрывом аплодисментов. Все, кроме Джеймса.

22

Кое-что новое являлось из зеркала и к наставнице Джесси.

Ту цепь событий, которая начала развертываться, теперь уже трудно остановить.

Мужчина по имени Грегори возвращает ее в угасающее великолепие апартаментов рядом с бульваром Вольтера. Все, что осталось от прежней роскоши, – это ее масштаб. Квартира занимает третий этаж причудливой резиденции восемнадцатого века. На лестнице чувствуется сладковатый запах, навязчивый, но не неприятный. Вряд ли здание реставрировали: гипсовые карнизы и архитравы отбиты, оригинальные половицы торчат на виду и местами повреждены из-за неумело установленного центрального отопления. Выцветшие обои из узорчатой ткани пузырятся на стенах прихожей.

На пороге просторного зала она замирает как вкопанная:

– Вот это да! Тебе нравится любоваться собой?

Не отвечая, он перебрасывает плащ через спинку дивана. Ее замечание вызвано великим множеством развешанных по стенам зеркал, которые поражают своим кричащим несоответствием друг другу. В этой коллекции представлены всевозможные стили – от классического до китча. Здесь можно увидеть несколько громадных зеркал восемнадцатого века в резных позолоченных рамах, с пожелтевшими и/или деформированными стеклами; зеркала в тяжелом обрамлении из красного дерева и с металлической филигранью; в рамах стиля ар-нуво и ар-деко; зеркала в простых пластмассовых рамках и прочие, вставленные в аляповато-пестрое стекло. На поверхности стен не оставлено даже маленького участка, свободного от зеркал. Ее взгляд перемещается на потолок в поисках хоть какого-то отдохновения для глаз, но обнаруживается, что и он целиком выложен большими зеркальными плитками.

– Тебе не удастся так просто сбежать. Может, присядешь? Я приготовлю очень хороший кофе.

– Сбежать? От чего?

– От самой себя. – Он выходит.

Она садится, ее ноздри подрагивают: все еще не оставлены попытки определить этот сладкий, вульгарный запах. Меблировка тоже представляет собой невообразимое скопище абсолютно разнородных предметов. Из дивана торчат пружины, и сидеть неудобно. Она старается не смотреть на бесконечный веер повторяющихся образов, создаваемых отражением одного зеркала в другом.

Он возвращается, все в тех же лайковых перчатках, с серебряным подносом в руках. На подносе установлен изысканный кофейный сервиз. Неожиданно вспомнив о перчатках, он бормочет извинения, прежде чем снять их.

– Ко мне редко кто-нибудь заходит. Я неопытный хозяин.

Его светлые волосы обесцвечены и не по моде длинны. Ей приходит в голову мысль, что он и она выглядят как фотографический негатив и позитив. Его ресницы нервно подрагивают, когда он на нее смотрит. Его кожа мертвенно-бледного тона, а пальцы – теперь, когда сняты перчатки, – удивительно тонкие и изящные. Может быть, он – посланец? Ангел? Нескладный, неумелый и трепещущий ангел, неспособный чувствовать себя непринужденно с людьми, не привыкший к ним?

– Чем ты занимаешься?

– Ты хочешь узнать, чем я зарабатываю на жизнь? – Он на секунду задумывается. – Я музыкант. – Беглый взгляд не обнаруживает в комнате никакого инструмента. – Ну да, я лгу. Ты сразу же поняла. Ладно. Для меня предпочтительнее, если ты будешь знать, когда я лгу. Как ты считаешь, нам будет позволено лгать и дальше?

– Прости, не поняла.

– Таким образом мы защитим себя от всякого предательства. Когда люди встречаются впервые, они, возможно, начинают говорить искренне Затем неминуемо – у большинства довольно скоро, а во многих случаях и вообще сразу – тот или иной из них станет врать. Как показывает мой опыт, избежать этого почти невозможно. Но если мы сумеем договориться, что будем честно лгать друг другу с самого начала, тогда мы будем не способны на предательство.

Смешок.

– Ты шутишь?

Он прихлебывает свой кофе, глядя на нее с серьезным видом поверх чашки.

– Нет, не шучу. Я действительно предпочел бы именно этот путь. Ты, наверное, думаешь, что я эксцентричен.

– Вовсе нет, я… – Первая ложь. Ощутимый успех, чисто инстинктивная реакция.

Он улыбается.

– Хорошо. Ты умеешь врать с легкостью – именно то, что мне надо. Теперь расскажи, чем занимаешься ты.

Ответ наобум:

– Я метеоролог.

– Захватывающе. Значит, тебе известно, что нам предстоит.

– В определенных случаях.

– Тебе не кажется, что погода влияет на наше поведение больше, чем мы хотели бы признать? Взять хотя бы характерные особенности различных рас. Или поведение птиц и животных перед дождем. Но я уже по горло сыт сегодняшними дискуссиями о погоде. Вместо этого предлагаю пойти и забрать твои вещи, чтобы тебе здесь было удобнее.

– Что?

– Я уверен, что ты не опустишься до банальности. Ты же не станешь заявлять мне, что я слишком спешу. Есть комната для гостей. Она вполне комфортабельна и запирается изнутри – впрочем, я и не имею привычки всюду совать свой нос.

– Шутишь!

– У тебя есть выбор: если хочешь, можешь и дальше платить за свою жалкую конуру в грязном общежитии.

– Как ты узнал?

– Очень просто: следил за тобой.

Она ловит собственное отражение, которое в свою очередь смотрит ей в лицо: широко раскрытые глаза, а в них – беззащитность и растерянность. Можно увидеть, как позади этого отражения отступает по виртуальной кривой, уходит в зеркально-пространственную бесконечность ее собственная дробная копия. Сотня моментальных снимков ее неприкрытого изумления.

– Зачем? Зачем ты за мной следил?

– Ты веришь в Божественный промысел?

– Я верю в руководство свыше.

– Это ведь одно и то же?

Поставив кофейную чашку на стол, он говорит как о деле решенном:

– Я это знал. Что скажешь? Мы забираем твои вещи?

Дождливый парижский вечер. Они медленно идут сквозь дождь по улицам, словно вымощенным глянцевито-черным углем, под фонарями, излучающими зеленовато-желтый свет. Молча едут в метро. Расплатившись за комнату в общежитии, Грегори, все в тех же перчатках, несет к себе в квартиру ее единственный чемодан, постоянно меняя руку. На стенах гостевой комнаты, в отличие от зала, всего одно зеркало. Окна задрапированы тяжелыми занавесками из выцветшего бархата. Мебель представлена только кроватью, туалетным столиком, одним стулом из гнутой древесины и дубовым платяным шкафом. Он показывает ей всю квартиру, кроме своей комнаты, и дает ей ключ от входной двери. Объявляет, что устал. Собирается лечь спать.