Искушение ночи - Джойс Лидия. Страница 2

Впрочем, не в ее интересах злить его.

У одной из дверей служанка остановилась, распахнув ее.

– Тиковая гостиная, – произнесла она и отступила, пропуская гостей.

Первой вошла Виктория. Хотя ее глаза привыкли к сумраку помещения, герцог показался ей тенью в кресле у камина на фоне пылающих углей. Дайер остановилась за спиной у Виктории.

– Леди Виктория Уэйкфилд! – доложила служанка. Виктория не без юмора подумала, что вовсе незачем было о ней докладывать. Вряд ли герцог ждал еще каких-либо посетителей.

Виктория приготовилась произнести свою заученную речь, но герцог заговорил прежде, чем она успела открыть рот.– Благодарю вас, миссис Пибоди. Можете идти. И возьмите с собой компаньонку леди Виктории. В ней не возникнет надобности.

Низкий, густой голос заставил Викторию остановиться. Она ожидала чего-то иного, возможно, раздражения или гнусавой ворчливости, но не столь непоколебимой самоуверенности. Дверь захлопнулась. Обернувшись, Виктория обнаружила, что Дайер ушла со служанкой, не дожидаясь ее разрешения. Как она могла так поступить?

Почувствовав, что теряет инициативу, Виктория взяла себя в руки и с невозмутимым видом подошла к ближайшему стулу, не дожидаясь, пока герцог предложит ей сесть. Ведь он даже не встал при ее появлении. Его манеры оставляли желать лучшего. Или же он демонстрировал ей свое пренебрежение.

Она хотела смягчить герцога, но передумала. Возможно, Рейберн столь же надменен, как и ее брат со своими обличительными речами, но в том, как он ее встретил, чувствовалась осторожность, которая заставила Викторию заколебаться. Он сделал все, что мог, чтобы она почувствовала себя незваной гостьей, даже лишил ее спутницы. Виктория теперь не могла полагаться на поддержку Дайер и должна была почувствовать себя совершенно одинокой и уязвимой.

Деликатностью она никогда не отличалась, но что-то в герцоге ее все же смущало. Казалось, из своего темного угла он излучает настороженную наблюдательность, почти физически ощутимую, и от этого ее бросило в дрожь.

Виктория села на стул, украшенный затейливыми завитками, и скривила кончик рта с выражением – этим приемом она давно овладела – снисходительного, ни к чему не обязывающего интереса. Она почти не сомневалась, что герцог не может видеть ее лица при тусклом свете огня в камине; он обставил встречу так, чтобы у нее не оставалось сомнений в том, кто здесь контролирует ситуацию.

Он, видимо, ждал, что она нарушит молчание, но у нее на руках не было козырей, и она не собиралась раскрывать карты, прежде чем он сам заговорит.

Байрон Стратфорд, герцог Рейберн, рассматривал ее, вертя в пальцах стакан с шотландским виски. Она оказалась не такой, как он думал, судя по письму и, уж конечно, судя по его знакомству с ее братом. Гиффорд был темноволос и элегантен, она – белокурая и старомодная; он был щеголь, а она строга до суровости. Герцог ждал безумной тирады от сестры импульсивного виконта, но как только посетительница вошла в комнату, понял, что ошибся.

Он считал, что леди Виктория моложе брата, но она казалась старше по меньшей мере на полдюжины лет. Герцог полагал, что она опрометчива, раз приняла его полушутливое приглашение, но теперь понял, почему ее тревожит скандал. Каждая черта ее внешности говорила о том, что она респектабельная старая дева, начиная с тугого пучка волос на затылке и кончая ужасным платьем без всяких украшений.

Герцог с наслаждением глотнул виски. Он бы охотно позабавился с ней, провоцировал бы ее, пока она не утратила бы свое самообладание и не проявила пылкость, которую наверняка скрывала под холодной внешностью. Тогда он отпустил бы ее, небрежно махнув рукой, и пусть себе негодует после того, как ее выставят отсюда. Он заглушил угрызения совести новым глотком. Он далеко не молод и слишком циничен для нравственных сомнений. Вряд ли эта женщина полная противоположность своему брату. Ведь в обоих течет одна кровь.

Видя, что посетительница не собирается нарушить молчание, герцог откашлялся и заговорил оскорбительно фамильярным тоном:

– Дражайшая леди Виктория!

Посетительница прищурилась, и герцог подался вперед в ожидании ответа.

– Дражайший герцог, – произнесла она. Голос у нее был чувственный и проник герцогу прямо в чресла. Он потерял над собой контроль.

Байрон резко выпрямился, его охватило желание. Такого с ним давно не бывало. Но это не просто желание. Эта женщина возбудила в нем любопытство.

– Нет нужды говорить, зачем мы встретились здесь, – пробормотал он, не сводя с леди глаз. Не появился ли на ее бледных щеках легкий румянец, почти невидимый в унылом свете, отбрасываемом углями? Он решил провести опыт. – Встретились наедине.

Румянец стал ярче. Байрон не сомневался, что вызван он не только возмущением. Это чувственная реакция на его интимный тон. Так что ее пуританская внешность оказалась обманчивой.

– Ваша неделикатность, мягко выражаясь, ни к чему, – заявила леди, сверкнув голубыми глазами.

Любопытство его росло с каждой минутой.

– Признаться, я не надеялся, что вы придете. Леди Виктория усмехнулась: – Без сомнения. Именно поэтому я здесь. – Она удобнее устроилась в кресле и слегка расслабилась.

Хитрая, ловкая и довольная, подумал Байрон. Она вознамерилась воевать. Сузив глаза, он решил изменить тактику и ринулся в бой:

– Я ничего вам не обещал.

– И ничего не получите, если не измените тактики, которую умной не назовешь. – В ее бархатном голосе Байрон уловил стальные нотки.

У этой кошки есть когти, отметил он про себя не без удовольствия.

– Объясните, что вы намерены делать?

Леди Виктория сменила дежурную улыбку на ухмылку, не лишенную злости. Но, как ни странно, Байрон в этот момент мог бы назвать леди красивой.

Он был не слишком разборчив в своих связях, спал и с высокородными, и с простыми, но всегда гордился своим эстетизмом, когда речь шла о достоинствах женщин. Леди Виктория была высокого роста, что соответствовало моде. Волосы у нее были бесцветные и вялые. Он ничего не мог сказать о ее теле, кроме того, что оно более худощаво, чем того требовала мода, облачено в ужасное платье и, судя по всему, не менее ужасный корсет. Но мысль о корсете и наверняка чудовищном нижнем белье почему-то вызвала у Байрона не отвращение, а опять-таки любопытство.

– У брата нет денег, – заявила Виктория. – Отец в этом месяце лишил его дохода, и он вынужден оставаться в Рашворте.

Байрон вздохнул. Наступило молчание. Виктория не шелохнулась, лишь смотрела на герцога из-под опущенных ресниц, словно пыталась рассмотреть его лицо, скрытое в тени. Герцог тоже не сводил с нее глаз. Наконец он заговорил.

– Именно этого я и ожидал, – произнес он. Леди Виктория на мгновение напряглась. Хорошо хоть какая-то реакция, подумал Байрон.

– Чего именно? – спросила Виктория.

На мгновение она перестала следить за своим голосом, и Байрон с удовольствием заметил, что он у нее именно такой, ласкающий слух, как тогда, когда она дразнила его. Было бы жаль узнать, что столь прекрасный инструмент – всего лишь подделка.

– Я уже сказал, чего именно, дорогая леди Виктория. – В его голосе прозвучало удовлетворение. – Я был бы разочарован, окажись Гиффорд способным выполнить свои обязательства.

Виктория нахмурилась. Байрону показалось, что это лучше, чем личина незаинтересованности, но ничто, конечно, не могло сравниться с тем мимолетным обещанием улыбки.

– Вы хотите, чтобы его бросили в тюрьму?

– Будущий пэр в долговой тюрьме? Вряд ли такое возможно. Но я хочу, чтобы позор вашего брата запятнал его родословную до седьмого колена.

Он улыбнулся, наслаждаясь богохульством, ибо взял на себя роль Господа Бога.

– Зачем вам это? – спросила Виктория, едва сдерживая ярость.

Этот вопрос лишил Байрона удовольствия, вызванного ее реакцией.

– Потому что он взял то, что было моим. Каждое слово было горьким, как желчь. И он продолжил, не понимая, почему отвечает ей, хотя у нее нет никаких прав требовать от него ответа – и еще меньше прав услышать правду. Но какое это имеет значение? Как она может этим воспользоваться? Вряд ли в ее положении это даст ей какое-либо преимущество. Однако эта рана даже три года спустя по-прежнему жгла.