Искушение ночи - Джойс Лидия. Страница 37

Аполлония замедлила бег на опушке, и они проехали через спасительную тень леса более сдержанной рысью. Он с ужасом смотрел вперед, где кончалась лесная дорога.

Остальная часть пути превратилась в настоящий кошмар.

Пробираясь сквозь пылающую вечность, Рейберн наконец увидел громаду Рейберн-Корта на вершине голого холма, но ему показалось, что замок висит перед ним как лихорадочное видение, а сам он едет и едет и все никак не может приблизиться. Потом вдруг оказалось, что он обогнул замок и выехал на конюшенный двор. Сквозь дымку герцог увидел встревоженное лицо Эндрю, остановил Аполлонию и спешился, сняв с лошади Викторию.

– Найдите конюха, – произнес он задыхаясь. – Велите ему оседлать Добба и немедленно ехать в Уэдерли за доктором Мерриком. Потом поводите Аполлонию и пошлите кого-нибудь на поиски Принцессы. С леди Викторией произошел несчастный случай.

– Слушаю, ваша светлость, – проговорил лакей, но Байрон уже бежал прочь, поднялся по ступеням и вошел в благословенную тьму дома с Викторией на руках.

– Ваша светлость, идите, вам нужно заняться своим лицом, а мы позаботимся о миледи...

– Нет. – Байрон прервал миссис Пибоди на полуслове.

Викторию уложили на кровать в ее комнате, и домоправительница стала расстегивать на ней амазонку. Виктория по-прежнему не шевелилась, и узел в груди Байрона затягивался все туже. Лицо у него горело, и даже не взглянув в зеркало над умывальным тазом, когда подошел к нему, чтобы плеснуть на себя холодной воды, он знал по опыту, что выглядит оно так же ужасно, как и болит. А будет еще хуже. Давно он не обжигался так сильно, с того самого дня в детстве, который до сих пор снится ему в кошмарах.

– Ваша светлость, это ведь нехорошо, и с вашими ожогами... – снова заговорила миссис Пибоди.

Терпение Байрона лопнуло.

– Либо вы оставите меня в покое, либо я выгоню вас и сам займусь миледи.

Домоправительница открыла рот, потом закрыла и поджала губы.

Байрон усмехнулся и распахнул дверь в коридор.

– Где горячая вода? – крикнул он и захлопнул дверь, не дожидаясь ответа.

– Ваша светлость, на это требуется время... – забормотала было домоправительница, но, взглянув на герцога, осеклась. Горничная и домоправительница сняли с Виктории все, кроме белья. Она казалась такой хрупкой, такой холодной и бескровной, что Байрон с трудом подавил желание прижать ее к своему горячему телу, чтобы почувствовать, что она еще дышит, а значит, жива.

Байрон повернулся спиной к камину. Две кухонные служанки принесли ведра с горячей водой и поспешили уйти, стараясь не смотреть на герцога.

Рейберн нахмурился, наблюдая, как домоправительница стягивает остатки одежды с Виктории и смывает грязь и кровь с царапин и ранок, покрывающих ее тело. Руки у него болели почти так же сильно, как и лицо, а ведь это он должен был омывать ее раны, обложить ее горячими кирпичами и укрыть пуховым одеялом. Когда Энни приподняла голову Виктории, чтобы домоправительница могла вынуть шпильки из ее волос вокруг раны, Байрон шагнул к кровати и протянул руку, намереваясь сделать это сам.

Женщины подняли головы и прервали свое занятие. При всей своей озабоченности и тревоге Байрон не мог не заметить страх на лице Энни, когда та на него взглянула. Если Виктория сейчас очнется, появится ли и у нее на лице такое же выражение?

– Я... я сам это сделаю, – с трудом проговорил он. – И я посижу с миледи, пока не приедет врач. Вы свободны. – Голос его звучал хрипло.

– Конечно, ваша светлость. Мы будем ждать за дверью, на случай если вам что-нибудь понадобится.

Энни и миссис Пибоди ушли.

Байрон тяжело дышал. Он взял с ночного столика расческу, сел рядом с Викторией и стал пальцами прощупывать ее волосы, медленно, осторожно отыскивая и вытаскивая каждую шпильку, бережно откладывая их, словно это были самые ценные вещи в мире. Когда шпилек в волосах больше не осталось, Байрон стал их расчесывать, выбирая из них обломки веточек, папоротника и комочки грязи. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он добрался до кости и, отложив расческу, взял мягкую салфетку.

Когда наконец он промыл рану, Виктория застонала и пошевелилась. Лицо исказила гримаса боли.

– Это я, – хрипло сказал Байрон. Страх сжал ему горло. Вдруг Виктория, увидев его, содрогнется от отвращения?

Но Виктория по-прежнему не шевелилась.

Байрон сменил влажную подушку у нее под головой на сухую. Задул лампу, стоявшую у ее кровати, и сидел в темноте, держа в обеих руках ее руку.

Глава 17

Ощущение скорости, броска, внезапной сильной боли, пронзившей ее тело. Она выплыла из тумана навстречу усеянному красными пятнами свету по другую сторону век...

Откуда-то издалека до нее доносились голоса, похожие на щебет птиц. Сквозь них прорвался мужской голос:

– Раны головы – коварная штука, ваша светлость, и мне бы не хотелось рисковать своей репутацией, ставя прогноз, пока я не поговорю с пациенткой. Не думаю, что рана опасна. Головная боль в ближайшие дни пройдет. Лечение лодыжки займет больше времени. Однако перелом, похоже, чистый, и недель через шесть все будет в порядке. Лодыжку я перевязал и поднял, и это все, что можно для нее сделать теперь.

– Благодарю вас, доктор Меррик.

Этот голос был не похож на другие. Она хорошо его знала. Он и успокаивал ее и хлестал, словно хлыст. Виктория пыталась пробраться сквозь туман, но он снова затянул ее.

– Эти капли, миссис Пибоди, давайте больной каждые два часа. Одну каплю в чашку крепкого бульона, и вливайте ей в рот, если она сама не сможет пить.

Голоса сливались, сплетались, проваливаясь в яму.

Виктория боролась с беспамятством – секунды, часы, дни? Она не знала. Потом...

Красный свет, мерцание, ощущение скованности. Она с трудом подняла отяжелевшие веки. Красный свет уступил место желтому и ударил по затылку. Виктория застонала, свет закрыла тень.

– Тише, тише, милая. Все будет хорошо.

Она попыталась покачать головой, но ощутила острую боль. Голос был не тот, прохладная мягкая рука у нее на голове была не та. Рука, которая была ей нужна, была больше, грубее, а голос был тихим гулом, а не щебетанием.

– Где он? – Ее неподатливые губы с трудом произнесли эти слова. Она должна вспомнить что-то важное, прежде побега, прежде падения...

– Ну, ну, тише, – снова прочирикал голос. – Выпейте-ка вот это.

В рот ей влили теплую жидкость. Виктория машинально проглотила ее, потом еще и еще. А потом все вспомнила.

Она убежала. И он никогда не простит ее.

– Я вызвал вас для леди Виктории, – грубо сказал Байрон. – Мне медицина не может помочь.

Доктор Меррик нахмурился, глядя в лицо Байрона.

– Я могу сделать пластырь и дать вам кое-какие лекарства, чтобы смягчить лихорадку, ваша светлость, мне известны особенности такого состояния. Ваш дядя мне очень доверял.

– Что толку от ваших пластырей? Они обжигают.

Байрон сел, точнее, рухнул в кресло, стоявшее у письменного стола в конторе апартаментов Генри. Он был совершенно измотан, нестерпимо болело лицо. Едва перевалило за полночь, однако Байрон чувствовал себя так, словно вся усталость последних двух лет сосредоточилась в одном мгновении.

– Ладно, воспользуюсь вашим лекарством. В последнее время оно немного помогает.

– Конечно, – пробормотал врач и достал из сумки зеленую склянку с порошком. – Растворите чайную ложку в стакане воды или чая и пейте через каждые четыре часа. – Он поставил склянку на стол рядом с креслом Байрона. – На лицо кладите холодные компрессы, если не нравятся мои пластыри.

Байрон мрачно уставился на столешницу.

– Как вы думаете, от этого можно умереть? Помолчав, доктор Меррик ответил:

– Не знаю, ваша светлость. Такое возможно, если вы будете проводить очень много времени на солнце и в ожоги попадет инфекция. То же самое было у вашего двоюродного деда. Однако он не умер. Вероятно, это довело его до безумия, но не убило.