Искушение ночи - Джойс Лидия. Страница 45

Он отпрянул, выпрямился и сел.

– Я думал, вам это нравится.

Так и должно быть, подумала Виктория, испытав стыд.

– Мне нравилось и нравится, но не сейчас. Я не могу перенестись в тот день, когда приехала сюда. Будь у нас будущее, другое дело.

– Чего же вы хотите? Если это в моей власти...

– Это в вашей власти. Единственное, что мне нужно, – это вы целиком. – Она улыбнулась печально этому повторению его слов, и он тоже улыбнулся, кивнув головой.

– Тогда вы просите не о малом.

– У нас целая ночь впереди. – Она протянула к нему руки, и он скользнул между ее бедер. При этом задел лодыжку, и Виктория вздрогнула от боли.

Рейберн остановился.

– Ох уж эта лодыжка! – прорычал он, положив ее ноги себе на плечи, чтобы лодыжка находилась в безопасности, после чего вошел в нее.– Ну а так хорошо? Виктория рассмеялась. Глаза Рейберна потемнели, и он стал двигаться быстрее.

Виктория отвечала на каждый толчок, и когда глаза ее затуманились от наслаждения, а тело перестало ощущать влажные скомканные простыни, Рейберн оставался в ней.

Наконец Виктория распластала ладони на его груди и почувствовала, как сильно бьется его сердце.

– Давайте придем к финишу вместе, – прошептала она.

Рейберн будто только и ждал этих слов. Теперь они двигались в одном ритме, задыхались, стонали, пока волна наслаждения не унесла обоих в заоблачные выси. Потом Рейберн лег рядом с ней и положил ее голову себе на грудь.

– Теперь вы довольны? – прошептал он ей в волосы.

Они долго лежали, не произнося ни слова.

– Прошу прощения, – заговорил наконец Рейберн. – Я должен умыться. Лицо жжет от пота.

Виктория отодвинулась.

– Нужно было сказать. Я не хочу, чтобы вы страдали из-за меня...

Он покачал головой и направился к умывальному тазу.

– Гордость не позволила.

– Будьте осторожней, ведь в том, что вы испытываете боль, я виню себя.– Забудьте о моих страданиях. – Он склонился над тазом и плеснул в лицо воды.

Мускулы на его спине резко обозначились, и Виктория в который уже раз подумала, какой он великолепный мужчина. Рейберн обернулся и, видимо, поймал ее восхищенный взгляд, потому что невесело рассмеялся.

– Хотите продолжить, Цирцея? Придется подождать минуту-другую. Я не восемнадцатилетний юноша.

– Если бы мы встретились, когда вам было восемнадцать, а мне еще меньше, ничего хорошего из этого не вышло бы. Мне ничего больше не нужно, достаточно и того, что вы рядом.

– А я полагал, что доставил вам наслаждение. – Он лег рядом с ней. – Нет, Виктория, я не настолько поглупел, как вы думаете. Было ли мне когда-то восемнадцать лет, или то был другой юноша, чьи воспоминания переместились в мою старую голову?

– Вы были настоящим повесой, если верить молве.

– Я стал повесой лишь к двадцати трем годам. Хорошо еще, что я не заразился дурными болезнями и мне не перерезали горло в одном из домов терпимости.

– Глупец, – ласково произнесла Виктория, обведя его губы кончиком пальца. Странная мысль мелькнула у нее. – А незаконнорожденных детей у вас не было?

На лице его отразились удивление и страх.

– Надеюсь, что нет. Впрочем, я никогда этим не интересовался, хотя вы можете это считать преступной беспечностью.– Никогда этим не интересовались? Не думали о том, что вашего ребенка могут подкинуть или утопить в Темзе? – Виктория округлила глаза.

– Вообрази я нечто подобное, не прикоснулся бы больше ни к одной женщине. Надеюсь, вы в этом не сомневаетесь?

– Не сомневаюсь.

– Приди ко мне теперь какая-нибудь женщина и сообщи, что ребенок у нее от меня, если бы у нее на то были основания, я не ушел бы от ответственности. Даже если бы она лгала.

– Раскаяние?

– Положение обязывает, если вам угодно. Я требовал droitduseigneur*, а чувство долга неотделимо от привилегий.

* право первой ночи (рр.) – Примеч. пер.

– Даже если за привилегии приходится платить монетой?

– Именно поэтому. – Он посмотрел на ее живот. – А если вы понесете?

– Надеюсь, что нет! – выпалила Виктория и уже спокойнее добавила: – Это вряд ли возможно, но все-таки... я могла измениться, однако мир не изменился. Это не лучшее место для незаконнорожденного ребенка, даже если его родила графская дочь. Случись такое, я бы уехала в Италию, потому что мысль купить заместителя кажется мне еще более невыносимой, чем изгнание.

– А вы будете любить своего ребенка?

– Не знаю.

Он взял ее за руку.

– Если это произойдет, я позабочусь, чтобы вы оба ни в чем не нуждались.

– Благодарю вас, – просто сказала Виктория. – Но сейчас мне меньше всего хочется думать об этом. Лучше поцелуйте меня, Рейберн. Сегодня ночью мне не нужно ничего другого.

И он поцеловал.

Глава 22

Виктория сидела на скамье у окна в «комнате единорога». Солнце едва взошло, но все уже было готово. Час назад она проснулась и увидела, что она одна, посреди комнаты стоят ее вещи, как в тот вечер, .когда она приехала. Сердце болезненно сжалось, и Виктория позвонила Энни, чтобы та помогла ей надеть ее старое платье. Она не возьмет с собой ничего из того, что Рейберн для нее заказал.

Свои вещи Виктория тоже не хотела оставлять здесь. Но как ее будут нести с лестницы в кринолине? Жаль, что нельзя разделить мысли так же лето, как вещи.

До отъезда оставалось еще часа два. Можно уехать прямо сейчас, но поезд в Лидсе все равно не придет раньше времени. Однако стены Рейберк-Корта давили на нее, герцога рядом не было. Стоит ли медлить? И Виктория потянула за шнур звонка, чтобы вызвать слуг, которые вынесут вещи и ее саму.

Глаза у нее как будто запорошило песком. Спал ли он? Она ненадолго уснула и не слышала, когда ушел Рейберн и когда принесли ее вещи.

Мысли ее то и дело возвращались к герцогу.

Виктория в последний раз обвела взглядом комнату. Кровать с пологом и султаном, свежие простыни, выцветшие занавеси; пустое кресло у камина; огромный гобелен на стене. Гобелен, за которым не скрывалось ничего, кроме обычной стены. Никакого тайного хода.

В дверь постучали, а в следующее мгновение она распахнулась и появились лакей и конюх.

– Его светлость велели сначала отнести вас, миледи, – сказал Эндрю. – А то мы устанем после того, как отнесем этот ваш большой ящик. – Он кивнул на сундук.

– Передайте его светлости, что я благодарю его, – отозвалась Виктория.

Эндрю тряхнул головой, и мужчины подошли к окну, сцепив руки так, что одна пара рук образовала сиденье, а другая – спинку. Викторию усадили, и она вцепилась им в плечи.

– Вам удобно? – осведомился Эндрю.

– Да.

Мужчины вынесли ее из комнаты в темный лестничный колодец. Он казался фантастическим, такие описывают в популярных романах или сказках. Винтовая каменная лестница ведет куда-то вниз, в некую преисподнюю. С каждым шагом Виктория покачивалась в корзине сцепленных рук, ее сплющенный кринолин цеплялся за каменные стены или попадал в амбразуры иногда встречающихся узких окон. С каждым шагом она чувствовала, что погружается все глубже, уходит прочь от света, прочь от себя, пока ей не начало казаться, что ее сознание как-то отделилось от нее и качается на привязи на шаг-другой позади двух с трудом идущих мужчин и худой черной фигуры, висящей между ними. Она уезжает. Уезжает из Рейберн-Корта. Уезжает от него.

Ощущение пустоты усиливалось, сердце ныло. Конюх как-то неловко ступил, и Виктория едва не упала, с трудом восстановив равновесие. Она слегка откинулась назад и крепче вцепилась в плечи лакея и конюха.

Наконец они остановились перед главным входом в замок, и кто-то вышел из тени, чтобы открыть дверь.

Рейберн.

– Вы пришли! – ахнула Виктория. Его улыбка была еще жестче, чем обычно.

– Я же сказал, что не могу находиться далеко от вас. Лакей и конюх вынесли Викторию из замка, но она оборачивалась и вытягивала шею, чтобы видеть Рейберна.