Музыка ночи - Джойс Лидия. Страница 12

– Очень мила, – одобрительно сказал де Лент.

– Тогда я вас покину. – Себастьян встал.

– Плата?

– Ее мать придет, когда вы закончите, хотя утром я вернусь, если вы еще будете здесь. Всего хорошего, синьор.

Стремительно выйдя из комнаты, Себастьян прислонился к закрывшейся за ним двери.

Что он делает?

Но потом он вспомнил Аделу, то, что она пережила, оттолкнулся от стены и решительно зашагал по коридору. Он делает то, что должен, хотя это лишь малая часть кары.

Однако не Адела, а неприметная женщина в черном тревожила его душу, когда он плыл в гондоле по каналам. И сегодня ночью, как он надеялся, этой раздвоенности будет положен конец.

Мистер де Лент не ужинал дома, мисс Харкер еще несколько часов назад ушла в свою комнату. Леди Меррил, которая всегда говорила, что старым женщинам вроде нее много времени для сна не требуется, наконец тоже отправилась в спальню. Там Сара по желанию хозяйки читала ей стихи из любимого посмертного сборника Байрона, а горничная тем временем готовила старую леди ко сну. Через полчаса леди Меррил легла в постель, лампы были погашены, и Сара освободилась от своих обязанностей до утра.

Идя к себе в комнату, она думала о событиях этого дня, казавшихся ей весьма странными. Руки у нее так дрожали, что она только со второго раза отперла дверь спальни. Виной тому нервное истощение, решительно сказала она себе, зная, что это лишь часть правды.

Ей хотелось убежать от всего случившегося за день: от записки, про которую она не сказала леди Меррил, от подозрений, о которых не могла ей сказать, от растущего ощущения, что должно случиться нечто ужасное, в чем будет виновата лишь она. Вчерашнее обещание Мавра казалось ей счастливым избавлением, хотя вообще не имело смысла, поскольку именно он был причиной всех ее страхов и смятения.

Когда дверь открылась, Сара с громко бьющимся сердцем, подняв высоко свечу, пошла к кровати.

На стеганом покрывале не оказалось ни другого платья, ни другого письма. Ничего.

Она с разочарованием села на матрас. Чего бы Мавр ни хотел от нее, видимо, он это получил, для него и для его планов она больше не имеет значения.

– Я освободилась, – громко сказала она.

Все равно ничего хорошего из второго приглашения выйти не могло. Она рада покончить с ним и его переодеваниями. Но даже повторив сотню раз эти разумные уверения, она представила свое будущее: унылая, бесцветная жизнь в роли сиделки престарелых леди, пока она тоже не состарится, будет негодной для работы и вернется туда, где родилась.

Крепко зажмурившись, Сара поставила свечу на ночной столик с большей силой, чем требовалось, задела аккуратную стопку книг, и ей пришлось схватиться за подсвечник, чтобы удержать его на краю стола. Французский учебник для начинающих, английская грамматика, учебник по географии лежали под ее новейшими приобретениями – старым экземпляром путеводителя по Венеции, купленным на деньги, которые она скопила, и брошенными женскими журналами, которые леди Анна и Мортоны привезли с собой. Столько грез и разочарований.

После шестнадцати лет, скрашенных только дружбой с Мэгги и общением с их удивительной семьей, она рассчитывала, что, получив кое-какое образование, сумеет добиться успеха. Мэгги нашла себя в муже и развитии своего голоса, Нэн – в заботе о младшей сестре и маленьком сыне. Гарри стал учителем. Фрэнки не сомневался, что его место всегда было на улицах, где он родился.

А кто она, Сара? Этот вопрос уже много лет преследовал ее, хотя она не задавала его в те отчаянные дни, когда ей достаточно было иметь еду и часть сухой постели. Она не сестра, не мать, не жена. Два года после замужества Мэгги и еще четыре года, пока Мэгги оплачивала ее учебу в школе для леди, она думала, что единственное, чего она хочет, – это респектабельность. Но затем поняла, что это неправда. Она страстно желала найти свое место в обществе, быть признанной им даже без обычного титулованного родства, какое имеют другие женщины. И пусть она сама непривлекательна, ей страстно хотелось быть частью чего-то красивого.

Вот почему Сара избегала всего, что напоминало ей о безобразии улиц, о ее чувстве неполноценности, с которым она так долго боролась. Вот почему ее так манила Венеция, вот почему она так хотела, чтобы Мавр выполнил свое обещание.

Покорно вздохнув, Сара вслепую потянулась за одним из журналов, но едва уловимый шелест заставил ее оглянуться в тот момент, когда на стол, как маленькое видение, упал кусочек бумаги.

Вот оно. Лист обычной почтовой бумаги, теперь запечатанный каплями воска. Она дрожащими руками сняла его, и по столу покатилось что-то гладкое и круглое.

Это была жемчужина. Сара машинально попробовала ее на зуб, как научилась это делать на улицах. Настоящая. Должно быть, еще один подарок, но почему Мавр присылает ей нечто столь экстравагантное?

Развернув записку, она узнала почерк:

«Площадь Манин. Как только сможете».

Себастьян ловким ударом длинного весла остановил гондолу у причальной лестницы. Он предпочитал эту лодку, когда греб сам, более короткую, чем гондола, с единственной открытой скамьей, без темного верха над пассажирским отсеком.

Перед ним была площадь, серая в газовом свете и ночном тумане маленькая площадь, совершенно пустая… если не считать маленькую темную фигуру, стоявшую в ореоле белой дымки от фонаря, да столь же призрачную бродячую кошку, трущуюся о ее лодыжки.

Себастьян полагал, что причалил бесшумно, однако фигура повернулась в его сторону, и он увидел под капюшоном блеск глаз, сверкающих как драгоценные камни.

«Это не она», – первое, о чем с внезапным облегчением подумал Себастьян. Дневная игра оказалась излишне смелой, а его подарок слишком ничтожным или слишком подозрительно благородным, чтобы соблазнить ее. Проститутка решила во всем признаться де Ленту, который вместо нее послал кого-то другого, чтобы заманить обманщика в ловушку и разгадать его планы.

Но когда видение освободилось от кота и направилось к лестнице, поспешные выводы Себастьяна мгновенно улетучились. Хотя они виделись только раз, он узнал этот гордый поворот головы, это изящное покачивание бедер под темным плащом, явно не поддерживаемым кринолином. Она совсем не походила на ту сгорбленную женщину, которую он всего несколько часов назад оставил в звоннице. Тем не менее Себастьян не сомневался, что это она. Его тело узнало ее, ответив тяжестью в паху и дрожью ожидания, пробегающей по коже.

Она уже подошла к лестнице, молча и без всяких колебаний шагнула в лодку.

Она доверяла ему. Себастьян видел это в ее непринужденных движениях, в том, как она повернулась к нему спиной, когда села на скамейку.

Да, он хотел соблазнить ее, но готовился к битве с хорошо вооруженным противником, к обоюдной схватке воли, ума и тел. Но это же была ее капитуляция, а к ней он совсем не готовился, к ее сдаче лодочнику, которого нанял таинственный незнакомец с подозрительными намерениями. Она все знала, однако не выглядела сдавшейся, чем еще больше вывела его из равновесия.

Себастьян пытался вызвать чувства, которые должны быть у мстителя: жажда удовлетворения и праведный гнев. Увы, ее грация, когда она садилась на скамейку, затмила все мысли о святости.

Сжав зубы, Себастьян поставил весло в паз уключины и одним легким движением вывел гондолу на середину канала.

– Полагаю, вы доставляете меня к нему, – сказала наконец она.

Голос спокойный, без малейшего намека на возбуждение, словно она говорила о погоде. Он посмотрел на черный капюшон – единственное, что мог видеть со своего места. Как де Лент сумел найти такую женщину? И кто она?

– Si, – пробормотал Себастьян.

Она вдруг повернулась к нему, и он слегка наклонил голову, чтобы гондольерская шляпа скрыла его лицо.

– Это вы, – сказала она.

То ли обвинение, то ли прозрение.

– Конечно, моя дорогая, – с легкостью произнес нараспев Себастьян, хотя фальшь этой легкости уловило даже его ухо.