Музыка ночи - Джойс Лидия. Страница 35

– Еще нет, – пробормотал он. Сара открыла глаза, увидев сквозь туман страсти, что он исчез из поля зрения, но через секунду вновь ощутила перо, теперь на внутренней стороне бедер. Прикосновение было очень легким, восхитительным и пугающим. Она крепко сжала губы, когда он двинулся по холмику завитков, потом еще ниже…

– О Господи, – прошептала Сара.

Она не знала, как он это делает, но ее тело ответило взрывом наслаждения, которое было почти мукой на грани экстаза.

Но перо скользило дальше, пока Сара не почувствовала твердость наконечника у края внутренних складок. Она хотела этого, она боялась этого…

– Верьте мне, Сара, – прошептал он, словно прочитав ее мысли.

Потом надавил, и перо скользнуло внутрь, края возбуждающе терлись о влажную кожу. Ее тело желало большего, Сара ощутила пустоту, образовавшуюся внутри, пустоту, созданную ее собственным желанием.

– Пожалуйста, – взмолилась она. – Пожалуйста.

Он словно только этого и ждал, она почувствовала, как его возбужденная плоть на секунду прижалась ко входу. Потом Себастьян погрузился в нее, заполняя пустоту с таким удивительным мастерством, что она вцепилась ему в рубашку и еще ближе притянула к себе, требуя большего своими руками, губами, всем телом. Инстинктивно Себастьян нашел ритм, который вел ее в чувственную пропасть… и, когда она уже начала падать, его большой палец нащупал средоточие желания у нее между ног, с такой силой ударив ее о стену невероятных ощущений, что в глазах у нее потемнело, а в ушах раздался оглушительный грохот. Это было за пределом наслаждения, за пределом боли, на грани смерти.

Когда Сара наконец очнулась, Себастьян еще неподвижно лежал на ней, уткнувшись ей в плечо, тяжело дыша. Он заставил себя встать и протянул ей руку. Она с трудом поднялась, оглядела комнату, поразившись учиненному ими беспорядку.

Письменный стол испачкан, пол усеян бумагами и чернильными пятнами, которые также покрывали рубашку Себастьяна и ее сорочку. На груди у нее размазаны абстрактные разводы, которые вряд ли уберешь одним лимонным соком. Она должна бы сгореть от стыда, подумала Сара, но после всего, что сейчас произошло…

– Это было замечательно, – сказала она. Себастьян улыбнулся, медленно, устало.

– Да, – согласился он. – Это настоящий образец красоты.

Сара чуть не задохнулась от смеха.

Глава 15

«Настоящий образец красоты» ознаменовал своего рода их молчаливое примирение. Они могли разговаривать обо всем. Но определенные темы были закрыты. Сара чувствовала, что их лучше не касаться, это приведет только к напряжению между ними, а дополнительных сведений она все равно не получит. И она хранила молчание.

Однако Сара догадывалась, что постоянное отсутствие Себастьяна как-то связано с мистером де Лентом. Известные ей факты говорят о том, что у Себастьяна имеются для него планы возмездия, как имелись для нее, только более сложные, конечно, и, возможно, более ужасные. Когда она думала о тех планах, ее охватывали весьма неприятные чувства. Во-первых, страх – за Себастьяна, за то, что он делает, что при этом как-то может пострадать леди Анна. Еще беспокойство насчет собственного будущего, когда свершится месть Себастьяна. Потом ему больше незачем оставаться в Венеции, и куда она пойдет? Что будет делать? Их связь временная, на этот счет она не строила никаких иллюзий, но будущее после него представлялось ей голой стеной, пустотой, которую не могли заполнить ее размышления, имевшие слабый оттенок горечи.

Она подумала о мистере де Ленте, разоблаченном, опозоренном, даже мертвом. Но удовлетворение, которое Сара почувствовала от этой мысли, испугало и встревожило ее больше, чем она хотела признать.

Письма от Мэгги тоже не помогли. Она снова путешествует, на этот раз в Йоркшир, чтобы увидеть недавно отреставрированное поместье и новорожденного ребенка герцога и герцогини Рейберн. Ни титулованные знакомые подруги, следившие за событиями в Лондоне, ни сама Мэгги, смутно помнившая о недавней вражде мистера де Лента с другим джентльменом, не знали никаких подробностей. И Сара перестала интересоваться.

В ее собственных письмах к Мэгги по большей части говорилось о Венеции – о ее красотах, о звуках вездесущей музыки. Она рассказала ей о кошке, которую позволила себе приютить. Она рассказывала о погоде, о своем удовольствии кататься в гондоле, хотя раньше боялась воды. Короче, писала обо всем, кроме того, что оставила службу у леди Меррил и теперь любовница человека, полного имени которого она даже не знает.

Себастьян целыми днями отсутствовал, и это вызывало у Сары растущую тревогу. Может, она ему надоела? Может, он сменил ее на розовощекую венецианскую девушку, которая лучше подходит ему в постели, чем она? Которая отвечает ему более остроумно, когда он поддразнивает ее в своей вежливой, изысканной манере?

Несмотря на все свои усилия, Сара так и не овладела умением добродушно подшучивать, а по опыту ей давно известно, какова цена ее тела в постели.

Она не была красавицей, но пыталась быть загадочной. Она была не слишком искушенной, но пыталась быть соблазнительной. Она мало что знала о приятной стороне физической близости, но пыталась казаться умудренной опытом. Но всякий раз, когда Себастьян входил в комнату, всякий раз, когда прикасался к ней, это было так, словно ее подняли и встряхнули. В голову приходили и слетали с языка грубые слова, выдававшие неловкость, в которой она не желала себе признаться. Зато грациозные движения, в которых она весь день упражнялась, и чувственные игры, описанные в книгах, тайком купленных Марией, тут же забывались. Когда Себастьян был с ней, она чувствовала себя неуверенной, беспомощной и все же сильной, каждое прикосновение, каждое слово жгло и в то же время успокаивало ее.

Несмотря на сомнения и тревогу, Сара никогда еще не была так счастлива. Ее путаные эстетические желания Себастьян принимал такими, как они есть, с равным уважением относясь и к ее восхищению красивыми узорами Дамаска, и ее склонности к духовному совершенствованию. Хоть и пораженная таким беспримерным отношением, Сара упивалась им… а также подарками, которыми Себастьян ее осыпал.

«Камни Венеции» были первыми из многих. Проснувшись на другое утро, она увидела новые книги по истории, философии, литературе, почти все в красивых переплетах; потом была коллекция дорогих духов. Позже Сара получила серию великолепных офортов Каналетто, вместо дюжины тех любительских морских пейзажей, которые она приказала Марии убрать куда-нибудь подальше.

При этом Себастьян не только преподносил ей подарки, он серьезно обсуждал их с ней, объяснял историю создания компонентов духов, рассказывал о жизни Джованни Каналетто и одобрительно выслушивал ее робкие замечания по поводу художественных достоинств его работ.

Вскоре появилось и фортепьяно.

Накануне она спросила у Джана, нет лив этом палаццо фортепьяно, задвинутого в какой-нибудь темный угол, а когда спускалась к завтраку, оно уже стояло в комнате, выбранной ею, сначала нерешительно, для своей личной гостиной. Оно было таким великолепным, таким совершенным, что, сыграв пробную гамму, она чуть не заплакала.

Сара понимала, что подарки Себастьяна были для него способом искупления вины за то, что он ей сделал. И все же они были настолько значительными, что это пугало ее.

Найдя в музыкальной лавке несколько пьес, над которыми она работала, когда покинула школу, Сара опробовала фортепьяно. Инструмент превзошел все ее ожидания, именно о таком она всегда мечтала.

Но после часа занятий Сара поняла, что играет, как прежде, – технически грамотно, а по сути невыразительно. Закусив губу, она смотрела в ноты перед собой, играя пьесу снова и снова, пытаясь выразить экспрессию, которая странным образом почему-то ускользала от нее.

В конце концов Сара подняла глаза и обнаружила, что свет в комнате померк, нотные листы из черно-белых превратились в серые, а урчание в желудке напомнило ей, что, должно быть, она пропустила обед. Сара неловко встала, решив предпринять набег на кухню и посмотреть, нет ли там чего-нибудь для утоления голода, пока не начнется ужин.