Страсть за кадром - Джойс Мэри. Страница 3

«Может, даже и моя мама будет довольна сегодня моим видом?» — подумала Бретт.

— Перед тем как нам спуститься, я хочу преподнести тебе подарок. — Лизи подошла к своему багажу и возвратилась с подарочной коробкой.

Минутой позже Бретт обрызгала себя духами с нежным освежающим запахом лимона.

— У меня никогда не было еще парфюмерии. Мне это так нравится! Спасибо тебе, Лизи.

В клубах цитрусового облака они важно спустились вниз, где их встретила Лилиан. У библиотеки они услышали голос Барбары:

— Почему ты не наденешь блейзер?

— Ты можешь считать, что обязана покупать мне вещи, но это не значит, что я обязан их носить, — ответил Захари.

— Я специально заказывала этот пиджак для сегодняшнего вечера, — настаивала Барбара.

— Черт возьми, Барбара, это шерсть цвета голубой волны. Знаешь ли ты, какая температура сегодня? — спросил Захари.

— Ты выглядишь нелепо — я умываю руки, — сказала Барбара в тот момент, когда Бретт, Лизи и Лилиан вошли в библиотеку.

Барбара стояла подбоченившись, посреди комнаты, одетая в тунику цвета мандарина — из белого сатина, украшенного золотым кантом. В разрезе юбки видна была ее бархатистая ножка с хрупкой ступней, балансирующей на рискованно высоких золотых сандалиях. Ее прическа была действительно шедевром: созданная накладкой с прекрасным белокурым шиньоном, который Серж уложил в виде цифры восемь, украшенной каскадом хрусталиков и жемчужин, играющих как северные огни. Барбара стремилась к контрастам. Она казалась окутанной в безмятежный молочный цвет, хотя ее глаза сверкали, а щеки горели.

— О, миссис Порт! — сказала Лизи.

— Спасибо, Элизабет. Ты одобряешь? — поинтересовалась Барбара.

— Может, я представлю именинницу уважаемым гостям? — сказала Лилиан, обращая внимание группы гостей на Бретт.

— Бретт! Ты словно вышла из песни о цветах! Роджерс и Хаммерстейн делали лучше, но там вдохновляла сцена! — сказал с энтузиазмом Захари, отрываясь от своего кожаного дивана.

— Спасибо, благородный Зах. — Бретт церемонно поклонилась и добавила:

— Ты тоже хорошо выглядишь.

Захари был в белых коттоновых брюках и пиджаке типа сафари цвета хаки. Он никогда не был красавцем и в свои пятьдесят три был лысым с кромкой из седых волос и небольшим брюшком.

Захари и Барбара поженились два года назад, и Бретт любила его. Он всегда вызывал в ней чувство ее значимости, ведя разговоры о пьесах и других взрослых вещах, как будто она была одним из его закадычных друзей из театра. Он был остроумным, прелестным, а также слыл талантливым продюсером на нью-йоркской сцене, но недавно его проекты лопнули. Бретт казалось, что мать приветствовала его неудачи, — она почти радовалась им, несмотря на то что он тратил ее деньги.

Бретт относилась к Захари больше как к деду, чем как к отцу, хотя она не знала ни того, ни другого. Она думала, что Брайан Норт — телевизионная звезда — был ее отцом, до тех пор пока четыре года назад они с матерью не уехали из Калифорнии в Нью-Йорк. Ей не разрешили больше никогда с ним встречаться. Когда Бретт спрашивала мать, почему они оставили Брайана или о том, кто был действительно ее отцом, ее вопросы наталкивались на каменную стену, как и вопросы о ее бабушке и дедушке: «Я не хочу обсуждать это когда-либо», — отвечала Барбара.

— Этот наряд тебе почти короток. Ты когда-нибудь перестанешь расти? — спросила Барбара. — Что за ужасный запах? Я отослала бы тебя наверх смыть его, но уже нет времени. И я думала, Серж сделает что-нибудь поинтересней с твоими волосами.

Внутренне Бретт вся содрогнулась от такой критики матери, но на ее лице это никак не отразилось. Ужаснувшись бесчувственности Барбары, Лилиан нежно сказала Бретт:

— Я что-то хотела тебе подарить.

— Не может это подождать? — нетерпеливо огрызнулась Барбара.

— Нет, не может, — сказала Лилиан и достала фотоаппарат. — С днем рождения, моя дорогая! — она накинула ремень девочке на шею и поцеловала ее.

— О, тетя Лилиан! Мне так нравится! Как ты узнала, что я хотела фотоаппарат? — воскликнула Бретт, глядя в объектив, чтобы сделать свой первый снимок.

— Фотография помогла мне сделаться лучшим художником. Я наблюдала, как ты делала эскизы на берегу, и подумала, что это поможет и тебе.

— Можем мы теперь уйти? — побито спросила Бретт.

— Минуту, — Лилиан передала Бретт крошечную, из голубого бархата, ювелирную коробочку. — Это от твоего дедушки.

— Почему он упорствует?! — закричала Барбара. — Он никогда ее не увидит, какие бы безделушки он ни присылал!

Бретт положила коробочку обратно в ящик стола. Лучше она возьмет ее попозже. Она знала: в ней лежало что-то приятное. Это будет еще одно украшение-зверюшка, которую ежегодно начиная с шести лет ей присылал дед. Барбара не разрешала носить его браслеты, поэтому Бретт складывала их в бюро.

— Барбара, нет никакого зла в его подарках, — сказала Лилиан.

— Зла? Что ты знаешь о зле? — раздраженно спросила Барбара.

— Я не знаю, что происходит в последнее время между тобой и твоим отцом, но именно его деньги делают твою жизнь столь экстравагантной. — Помолчав, Лилиан продолжала:

— Может, мы пойдем и поприветствуем гостей?

— Хорошо, — сказала Барбара. — Идите. Мы с Бретт скоро будем.

А за окном вечер купался в золотых лучах предзакатного солнца. Вереницы шикарных сверкающих «лимузинов» и «седанов» доставляли гостей ко дворцу — сердцу Кокс Коув.

Приезжающих встречали у огромного бассейна, сверкающего сотнями факелов в виде лилий, освещающих вишневые деревья вокруг большого газона, по которому важно разгуливали павлины, распушив похожие на радугу хвосты. Далее можно было видеть необычайно красивый жасминовый остров. Со всех сторон тента над площадкой свисали золотые шелковые ленты, трепещущие под легким дыханием ветерка в лучах вечернего солнца. Октет музыкантов с традиционными китайскими косичками в красных с черным халатах наигрывали веселые мелодии, встречая каждого почетного гостя.

Наконец Лилиан, Захари и Лизи достигли столов с красными скатертями. В центре каждого стоял большой стеклянный с толстыми вуалехвостыми золотыми рыбками аквариум, увенчанный бледно-розовыми цветами лотоса, которые своим нежным ароматом освежали воздух.

Напряженность, возникшая к половине пятого, так охватила Лизи, что, увидев Дэвида, она не сдержалась и, подбежав, бросилась ему на шею.

— Я так рада, что ты здесь, — сказала она задыхаясь.

— О, гусеничка! Что же такого я сделал, чтобы заслужить такие объятия? — спросил Дэвид, его коричневые глаза весело блестели. — Ой, Дэвид, это было ужасно. Ты бы слышал, что миссис Норт сказала Бретт. И не называй меня гусеницей, — затараторила Лизи.

— Что ужасно? — спросил Дэвид. Но она не успела ответить: прозвучал гонг, и фанфары протрубили марш.

Появились Бретт и Барбара, сидевшие в рикше на подушках ручной вышивки. Восторги вылились в аплодисменты в честь Барбары и сопровождавшей ее Бретт. Барбара махала рукой, в то время как ее ярко-голубые глаза оглядывали вокруг, оценивая внимание публики. Ее радары были безошибочны: она всегда знала, где и когда надо поддать немного жару.

Бретт, подавленная привлеченным к ней вниманием, подняла свою камеру и стала фотографировать.

— Убери ее, — шикнула Барбара, — тебя же не видно!

«Я знаю», — подумала Бретт, аккуратно укладывая камеру в футляр.

Вид Барбары ослабил в Захари прежнюю враждебность. Она сменилась мрачным предчувствием и ревностью, которые часто его охватывали. Барбара была наркотиком, прописанным от приближающейся старости и неудач. А Захари был безнадежным наркоманом. Он был болен этой всепоглощающей молодой женщиной, но знал, что проявление его чувств было бы встречено с презрением.

— В самом деле — волшебство! — Захари снял шляпу, помогая Барбаре выбраться из рикши. — Но тебе не кажется, что твой наряд излишне облегающий?

— Ой, Захари, не будь таким нудным, — ответила Барбара, зная, что упоминание о его возрасте будет держать мужа в страхе весь остаток вечера.