Линейный корабль "Император Павел I" (1906 – 1925) - Мельников Рафаил Михайлович. Страница 26

Фатальной ошибкой того дня стала попытка командующего флотом задержать обнародование уже дошедших до кораблей сведений о совершившихся в Петрограде событиях. Не понимая критичности обстановки, он пытался дозировать информацию и только около 18 ч 3 марта своими приказами ознакомил команды с уже не представлявшим интерес царским указом о возвращении великого князя Николая Николаевича на должность Верховного главнокомандующего и также известным еще утром, но скрытым от команд текстом манифеста царя об отречении от престола в пользу великого князя Михаила Александровича.

Детонатором мятежа мог стать предательский "приказ № 1" (это был огромный успех германской агентуры), выпущенный самозванным Петроградским советом 2 марта 1917 г. Он был опубликован в газетах и стал известен фронту. "Кто это написал…? Это прямо для немцев… Предатели…" — возмущался председатель Государственной Думы М.В. Родзяпко (1859–1924), сразу же оценивший гибельность приказа для армии, флота и России. Был, оказывается, и другой документ, до 1966 г. считавшийся "несохранившимся", впущенный уже 1 марта и распространившийся в виде листовки солдатами петроградского бронедивизиона: "Чтобы вас не обманули дворяне и офицеры — эта романовская шайка — возьмите власть в свои руки. Выбирайте сами взводных, ротных и полковых командиров, выбирайте ротные комитеты для заведования продовольствием. Все это помогло подпольным агитаторам развернуть бешенную "разъяснительную" работу среди команд об установлении других, будто бы состоявшихся решений о даровании народу полной и неограниченной "свободы".

Офицеры, также не оценив взрывоопасное™ момента, пытались войти с командами в совместное обсуждение событий и возможного хода их развития. Непостижимую близорукость проявил и только что вернувшийся из Петрограда и, значит, хорошо осведомленный об уже состоявшемся 28 февраля перевороте, начальник 2-й бригады линкоров. Отказавшись выйти к команде с началом волнений на своем флагманском корабле "Андрей Первозванный", он предпочел отправиться в штаб, но по пути был убит. В это же самое время, около 20 часов, как свидетельствовал флагманский исторический журнал 1-й бригады линейных кораблей, "линейный корабль "Павел I" поднял боевой флаг и навел башни на стоявший рядом с ним линейный корабль "Андрей Первозванный", после чего на "Андрее" был также поднят боевой флаг. На обоих кораблях были слышны выстрелы". За ними боевой флаг подняла стоявшая рядом "Слава" и почти тотчас же — дредноуты "Севастополь" и "Полтава". Мятеж охватил весь флот, не исключая "Гангут", на кораблях не прекращались крики и выстрелы.

С оказавшегося во главе мятежа "Павла I", па флагманский "Петропавловск" клотиком передавали: "Расправляйтесь с неугодными офицерами, у нас офицеры арестованы. На "Андрей" и "Петропавловск" с "Павла" были отправлены делегации для ускорения ареста тех офицеров, кто избежал уже совершившихся расправ. Полной утрате контроля офицеров над кораблем содействовал командир (с. 1915 г.) "Павла I" капитан 1 ранга С.Н. Дмитриев (1878–1921, чекисты). В отличие от энергично противодействовавшего мятежникам командира "Андрея Первозванного" Г.О. Гадда (1873–1952, Копенгаген), командир "Павла" предоставил мятежникам полную свободу действий и, отрешенно просидев в каюте командира, не пытался организовать хотя бы спасение офицеров и кондукторов от убийц.

П.Е. Дыбенко, служивший баталером (а не матросом, как писали в советской истории) в Петрограде, со слов матросов, передавал, что будто бы командир бригады, бывший командир броненосца "Император Павел I", стоя на коленях, просил отпустить его и обещал раздать все из буфета и выдавать на обед двойную порцию" и "попросил вывести его на верхнюю палубу посмотреть, что твориться на белом свете. Увидев везде красные огни, перекрестился и со слезами на глазах сказал: "Так и нужно".

На баке во время отдыха. 1916 г.

Мятеж на "Павле I" начался убийством штурманского офицера лейтенанта Владимира Карловича Ланге (1885–1917). Заранее подготовленные боевики подняли его на штыки как состоявшего будто бы агентом охранного отделения. Г.К. Граф в своей книге опровергает это обвинение и рисует картину событий следующей (уточнены лишь написания фамилий и приведены даты жизни офицеров): "На шум, поднятый во время убийства, немедленно пошел старший офицер старший лейтенант Василий Александрович Яновский (1885–1917), предварительно поручив мичману Мечеславу Рафаиловичу Шиманскому (1892–1917) передать распоряжение офицерам идти в свои роты. Передав это приказание, мичман Шиманский и несколько других офицеров быстро направились по коридорам к ротам. В коридоре им навстречу шла группа матросов. "Мичман Шиманский ее как-то случайно проскочил, а следующий лейтенант Николай Николаевич Совинский (1893–1917) был остановлен. Матросы просили Совинского не ходить далее, так как его убьют. Лейтенант Совинский был совершенно безоружен и на эти предупреждения только поднял руки кверху и сказал: "что ж убейте"… И в тот же момент действительно был убит ударом кувалды по затылку. Его убил подкравшийся сзади кочегар Руденок, из крестьян Полтавской губернии.

Когда предупреждавшие Совинского матросы хотели его перенести в лазарет, убийца еще несколько раз ударил его по голове кувалдой. Той же кувалдой кочегар Руденок убил и проскочившего в толпу мичмана Шиман-ского. Он же убил и мичмана Александра Георгиевича Вулича. Старший офицер, пытавшийся на верхней палубе образумить команду, был ею схвачен, избит чем попало, за ноги дотащен до борта и выброшен на лед". Не получая помощи, он умер на льду такой же мучительной смертью, какой уже к вечеру 4 марта, пережив приготовление к расстрелу, должен был умереть старший офицер крейсера "Диана" капитан 2 ранга Б.Н. Рыбкин (1882–1917). Тяжело раненого при конвоировании на льду, его добивали ударами прикладов.

Тогда же, как свидетельствуют документы РГА ВМФ (ф. 417, оп. 4, д. 2182, л. 51–54) был ранен чем-то особенно не угодивший мятежникам электрик кондуктор Огневский. "Революционеры, как еще в 1912 г. учил их с артиллерийским крюком матрос Стребков и к тому же готовили подпольщики 1916 г., сполна посчитались с "угнетателями". О каких-либо попытках самозащиты с их стороны Г. Граф не упоминает. Уроки войны и мятежей ничему не научили офицеров. Напрочь деморализованные своей аполитичностью, верноподданным идиотизмом (С.Н. Тимирев, даже выброшенный из России, продолжал веровать в императора — "чудного, доброго кристальной души человека", с. 22). Оказававшиеся неготовыми даже к мобилизации кондукторов и сверхсрочников (только спустя год они в частях белого движения осознали свое право на самооборону) офицеры перед лицом матросских масс оказались в жалкой роли загнанных зайцев.

3 марта 1917 г. им пришлось кровью расплачиваться за неспособность и нежелание царизма со времени пугачевщины осуществить те реформы, включая и благие начинания императора Павла, которые могли бы привести Россию к гражданскому успокоению и поставить ее в ряд с цивилизованными и просвещенными странами Европы. Выплеснувшиеся во всю ширь темные инстинкты российского бунта, "бессмысленного и беспощадного" не позволили матросам осознать, что в своем неприятии режима Николая II и стремлении к благу отечества многие офицеры были к ним ближе, чем звавшие к мятежу последователи матроса Стребкова.

Но и офицеры не сделали никаких шагов, чтобы понять душу матросов, и потому получили расправу, подобную тем, что в 1773–1775 гг. устроил в Поволжье Емельян Пугачев. Считается, что в те дни погибло до 100 офицеров. И жертвы эти лишь начинали огромный мартиролог русской революции. Множество леденящих душу подробностей расправ над офицерами в Гельсингфорсе и Кронштадте приводит Г. Граф в своей книге, но никто из организаторов и исполнителей этих изощренных расправ ни разу в советских изданиях не упоминался. Молчит о них и сборник документов "Балтийские моряки в подготовке и проведении Великой Октябрьской социалистической революции" (М.-Л., 1957).