Зуб Уилкинса - Джонс Диана Уинн. Страница 30

Кошка все мотала хвостом и глядела, но не прыгала. Мышь с презрением посмотрела на Джесс, и Джесс решила, что в жизни не видела более неприятного животного. У мыши было длинное мерзкое рыльце. Вся ярость, которая была написана на морде слонихи, теперь сосредоточилась в крошечной головке. Джесс захотелось вздрогнуть, но было никак.

— А грызть вы умеете? — спросил Фрэнк. Он надеялся, что Бидди побежит к нему, но она только повернула голову.

— Грызть? — пропищала она. — У меня невероятно острые зубы, мастер Пири! Хотите, я вам колено погрызу, чтобы вам все стало ясно?

— Как вам угодно, — отважно ответил Фрэнк.

— Нет! — крикнула Джесс. — Погрызите Громилино. — Громила покосился на нее с негодованием, а Джесс скорчила гримасу, чтобы он понял — по-другому никак. Ведь Громила сейчас был от мыши дальше всех, а надо было хоть как-то заставить Бидди пробежать через круг.

— Колено Громилы? — уточнила мышь. — С удовольствием. — Она повернулась и метнулась прямо к Громиле, трясясь и шаркая.

Джесс ахнула. Фрэнк глядел на кошку. Кошка подобрала лапы и…

Они даже не заметили никакого движения — так быстро она прыгнула. Только что кошка была под столом — и вот по воздуху пронеслось что-то размытое и бросилось на мышь. Раздался крик Бидди, мышиный писк и какой-то хруст.

Едва послышался хруст, как все словно бы покачнулось. И в следующий миг пятнадцать человек разом завопили, столпившись в тесной Биддиной хижине.

Зуб Уилкинса - _51.png

Глава 13

— Вот это мозги! — восхищенно воскликнул Громила.

— Слезь с моей ноги, — попросил Вернон Стаффорда.

Хижина была такая маленькая, что никак не могла вместить разом всех. Она шаталась и скрипела. Никто не успел ничего сообразить, как одна стена рухнула — отошла от крыши и повалилась на землю, словно открылась большая дверь. Все сощурились от яркого солнца. Под их ногами пробежала кошка с мышью в зубах — она пронеслась по упавшей стене и выскочила во двор.

Джесс, у которой все ужасно затекло, оттолкнула Фрэнки и заковыляла на улицу вслед за кошкой. Все ринулись в красно-золотое влажное утро. При виде их кошка так и взлетела на ближайшую иву. Дети стояли и глядели, как кошка прыгает с ветки на ветку, а мышь болтается у нее в зубах, словно моток гнилой веревки.

— Не сбежала бы, — сказала Джесс.

— Уж не заплачем, — отозвался Мартин.

О кошке больше никто не вспоминал, потому что хижина рухнула. Сначала провалилась крыша. Черные курицы и петух выскочили из бензиновой бочки и, кудахтая и хлопая крыльями, помчались к берегу. Потом шлепнулась в воду двустворчатая дверь в задней стене. Две оставшиеся стены обрушились вслед за крышей, свалив по дороге бензиновые бочки. Осталась лишь груда почернелого ветхого дерева, которой хватило бы разве что на костер. Кто-то действительно предложил ее поджечь, но Громила заметил, что такая отсыревшая древесина гореть не будет.

— А по-моему, — произнесла Фрэнки, глядя на развалины, — а по-моему, она и держалась-то только на магии.

— Совсем черной и насквозь гнилой, — уточнил Фрэнк.

— А вы с Джесс развеяли чары, — сказала Фрэнки.

— Это кошка, — ответила Джесс. Дженни похромала к Вернону.

— Держи, — сказала она. — Я еле успела его в карман сунуть, пока она не смотрела. — Дженни пошарила в кармане фартука и вытащила зуб.

Вернон улыбнулся от уха до уха, взял зуб и сунул его в свой собственный карман.

— Спасибо, — кивнул он.

— Так это ты, Дженни Адамс? — восхитился Рэй. — Ну ты крута! По тебе совсем видно не было!

Дженни густо порозовела. Похорошевшая и довольная, она вернулась к сестре и взяла ее за руку.

— Стыд какой, — сказала Джесс брату. — До сих пор хромает. Мы ведь так и не нашли ожерелье.

Вернон ее услышал и подошел к ним.

— Так давайте сейчас и поищем, — предложил он. — На что угодно спорю, оно тут.

Джесс увидела, как он обернулся и поглядел на развалины хижины. И не успела она согласиться, как глаза у Вернона стали большие, будто иллюминаторы, и даже снизу и сверху показался белок. Он закричал от восторга и кинулся к груде ржавых велосипедов у тропы. Джесс помчалась за ним. Вернон сорвал цепь с ближайшего велосипеда и поднял ее в воздух. Длинная цепь вся так и засверкала — ярко-ярко, словно зеленая полоса в радуге.

— Дженни!!! — завопил Вернон.

Дженни заковыляла к нему. Теперь она стала такая же густо-белая, как только что была густо-розовая.

Зуб Уилкинса - _52.png

— Оно? — спросил Вернон, и Дженни кивнула. — Честный обмен, — сказал Вернон и отдал ей ожерелье.

Дженни обеими руками ухватилась за него, и руки у нее затряслись.

— Пройдись-ка, — велел Вернон. — Давай.

Все столпились и стали смотреть, как Дженни идет. Поначалу все было вроде бы по-прежнему, но, как потом сказала Джесс, это случилось потому, что Дженни ужасно нервничала и ее шатало. Но через шесть шагов она уже шла как положено и твердо ставила на землю обе ноги. Все запрыгали от радости. Дженни тоже запрыгала, опять порозовев.

— Надень на шею, — посоветовал Стаффорд. — Просто чтобы не потерять.

И вот Дженни надела изумрудное ожерелье, и все обернулись к Вернону, потому что им не терпелось узнать, как он нашел сокровище.

— Краем глаза заметил, — объяснил Вернон. — Оно сверкало. А если глядеть прямо — по-прежнему ржавая цепь. — Он задыхался от волнения. — Были ведь еще, да? — спросил он у Фрэнки.

— Всякое разное, — закивала Фрэнки.

— Наверняка все здесь, — сказал Вернон. — В мусоре.

— Так давайте искать! — закричал Громила.

Зуб Уилкинса - _53.png

И начались поиски клада. Все носились туда-сюда по молодой зеленой травке, вереща и кидаясь на все блестящее. Фрэнк снял цепь с другого велосипеда, и она превратилась в ожерелье из граненых бусин — вроде бы стеклянных, но на солнце они переливались всеми цветами радуги. Он отдал ожерелье Фрэнки, потому что это было ее наследство. Тогда Фрэнк снял еще одну цепь, и это оказалась просто цепь. Выяснилось, что искать нужно так: смотреть на что-то другое, заметить краем глаза блеск — и если взять в руки то, что блеснуло, очень может статься, что оно превратится в драгоценность.

Громила нашел ржавый автомобильный диск, а он оказался серебряным блюдом. Джесс недоверчиво взялась за дырявый чайник — и он стал серебряной чашей в пару к блюду. Кроватные пружины превращались в подсвечники, консервные банки — в серебряные бокалы, а проволока и старые часы — в броши и браслеты. Самой прелестной вещицей оказалось ожерелье из крошечных жемчужин, которое прикидывалось куском колючей проволоки. Все находки складывали в кучку на тропинке, а Стаффорд ее стерег.

Конечно, случались и ошибки. Дженни сунула руку в покрытую росой паутину, и паутина осталась паутиной. Джесс нашла консервную банку, и банка осталась банкой.

— Не все то золото, что блестит, — заметила Джесс и выбросила банку. Тут она увидела, что Рэй и Пискля склонились над другой жестянкой, и пошла посмотреть, что там у них.

— Ух ты! — выдохнул Рэй. — Да мы же сможем на это все на свете купить!

Джесс заглянула им через плечо и обнаружила, что банка полна монет. Не успела она ничего сказать, как сзади воздвигся Громила.

— Сдавайте, — велел он. — Все туда, в кучу. Это ихнее.

Тут все стали хвататься за жестянки и искать деньги. Нашлась целая груда. Громила вел себя очень сурово. Он носился кругом, выкрикивая страшные угрозы, и не позволил банде прикарманить ни полпенни. Джесс была страшно рада, что он так поступает. На дорожке между тем образовалось скромное состояние.

— Это ваше, — сказала Джесс Фрэнки и Дженни. — Это деньги, которые отняла у вас Бидди. Нет, ну какая злыдня, а?

— Зато она их не потратила, — заметил Фрэнк.

Они присели перед грудой драгоценностей, пытаясь пересчитать деньги, и тут со стороны реки послышались крики. Все обернулись. Это были двое полицейских, а за ними — длинная вереница других людей, и все они бежали через мостик. Родители пятнадцати человек — это ведь уйма народу, подумала Джесс, сидя на корточках и глядя на приближающуюся толпу. Хотя, наверное, тут еще есть и братья, и сестры. В толпе были и мистер Тейлор, и ее собственный папа, и мистер Уилкинс, и мистер Адамс, и могучий мужчина со сломанным носом — папа Громилы, не иначе. И еще куча народу, и несколько мам. При виде этой толпы Джесс почувствовала, что страшно устала и в общем-то не прочь поплакать.