Голубое поместье - Джонс Дженни. Страница 17

Убирайся.

Бирн шагнул вперед, осторожно извлек нож и отнес вниз подушку вместе с птицей. Оставив и то и другое на раковине, он вышел и вырыл большую яму возле ворот, затем закопал в ней подушку вместе с совой. Этот поступок был обусловлен целесообразностью, а не сентиментальностью. Но прибрав и вымыв руки, Бирн передумал. Он всегда был упрямым. Кристен звала его перекорщиком.

Он решил засесть здесь. Пусть армия сама ищет его. Бирн более не намеревался быть в бегах.

11

Подперев голову локтем, Том лежал в постели Кейт и разглядывал подружку. В уголках ее глаз уже появились небольшие черточки, трещинки на золотистой коже. Он угадывал, какой она сделается через десять-двадцать лет… Одно из тех подвижных, смешливых лиц, полных ума.

— Расскажи мне об этом доме, — сказал он. — Твоя мама сегодня не была разговорчива, правда?

— Нет. — Небольшая пауза. — Не обманывайся насчет Саймона. Сегодня у него был плохой день. Он всегда нервничает, когда к нам кто-нибудь приезжает в гости. Завтра он успокоится, будет лучше.

— Конечно… — Том не хотел обсуждать кузена Кейт, каким бы он ни был. Ему хотелось узнать о доме, все и сразу. — Как звали архитектора и когда его построили?

— В девятьсот пятом, записана эта дата. Имя архитектора утрачено… наверное, он был очень молод, это был его первый заказ или что-то в этом роде. Насколько нам известно, он погиб во время первой мировой войны, так и не завершив ни одного другого дома. Он оформил идеи Розамунды. Она-то и была истинным проектировщиком и творцом. Моя прапрабабушка была в свое время достаточно модной певицей, оперным сопрано. Она объездила всю Европу и Штаты… Пауз между гастролями хватило, чтобы жениться и родить двоих детей, Родерика и Элизабет. Брак ее развалился, и муж исчез вскоре после рождения Элизабет. Вот тебе и еще дети, не знающие отца, — негромко проговорила она. — Они повсюду, не правда ли? Во всяком случае, Розамунда строила Голубое поместье как дом для детей, позволяющий ей заниматься карьерой. Она поручила распоряжаться в доме своей сестре Маргарет. Согласно общему мнению, Розамунда была невротичкой и терпеть не могла мужчин. Свойство характера. Для того времени необычное, но тем не менее достаточно известное. Единственным доказательством является условие завещания. Оно запрещает наследование по мужской линии.

— А как же сын (как его звали? Родерик?), как он отнесся к этому?

— По-моему, отчасти именно он послужил причиной такого условия. Родерик пользовался скверной репутацией в округе. Нечто вроде распутника… Девицы его боялись. И старались не высовываться, пока Родерик Банньер находился дома. Думаю, мерзкий был типчик.

Он заинтересовался, представив себе двоих детей, растущих вместе в зачарованном мире поместья. И вот один из них склоняется ко злу, совершает нечто ужасное… Том заметил, как Кейт смотрит на него, слабая улыбка легла на губы, смеющиеся глаза.

— «Да лобзает меня он лобзаньем уст своих, ибо ласки твои лучше вина» [13], — процитировала она.

Том приложил палец к ее губам.

— Довольно. Ты забываешь. Вспомни о правилах. — Цитата слегка взволновала его, и прошлое отступило. Оставив лишь настоящее, прекрасное настоящее с Кейт в его объятиях посреди ночи. Он улыбнулся ей в предвкушении. — Сейчас, Кейт… прекрасная Кейт…

Момент входа был упоителен. Кейт, как всегда, чуть охнула — не от неожиданности, просто ей нужно было признать этот факт.

В ней. Том на мгновение замер, и она ощутила, как удерживает его в себе. Руки его охватили ее лицо, глаза пытливо вглядывались в нее. А потом легкое движение, сперва мягкое и нежное, они смотрели друг на друга как два незнакомца, ищущие друг друга… Глаза его опустились, когда движения сделались более интенсивными, более требовательными.

Он изогнул спину, прикоснулся языком к ее груди и взял сосок зубами. Ей нравилось так. В уме Кейт представлялись трое мужчин: обнимающий ее, ласкающий ее, входящий и двигающийся. Она представила себе эти три стороны его одного, обращенные к ней.

А потом забыла об остальных и помнила только одного Тома, его элегантное тело, его интеллект, его… невинность. Ртом он припал к губам Кейт и язык его тоже был теперь в ней. Пальцы его впивались в ее плечи, в другой миг прикосновение показалось бы ей болезненным. Но теперь ей было приятно, когда он забавлялся с ней. Необходимость брала власть над ним, и ей хотелось сопротивляться ему, кусаться, царапаться, ранить, чтобы он понял правду о ней, понял, какова она на самом деле.

— Боже!

Она вскрикнула тоже, острая боль обожгла плечо. Том соскочил с нее, и холодный воздух разделил тела. Он споткнулся о столик возле постели, повалил его, сбросив книги и лампу на пол. Шум, холод и внезапная боль поразили ее.

Кейт тяжело дышала, прижимая руку к плечу. Том резко отвернулся, в поздних сумерках она заметила, как какое-то темное создание ползет между его лопаток.

Том щелкнул выключателем у двери, и она увидела только темные полоски крови, выступившей на его белой спине.

Кровавые, словно его хлестнули кнутом. Но это не мои ногти, пришла в голову глупая мысль. Она задрожала. Мои ногти не настолько остры. Кровь выступила из узких ранок, начинала стекать на кожу, но Том распахнул дверь и задержался возле нее на мгновение, выглянув на площадку. Потом сделал несколько шагов, ничего больше не было слышно.

Ничего. Ни звука, ни бегущей фигуры, ни шума закрывающейся вдалеке двери. Ничего. Дом был спокоен, он ждал в тишине. Том вернулся в комнату, напряжение исказило его лицо почти до неузнаваемости.

— Том! — Ее пальцы, прикасавшиеся к собственному плечу, были мокры. Она посмотрела на кровь, потом на него. — Том, что…

Бледный, он стоял в ярости под ярким светом. Потом вдруг улыбнулся и через всю комнату пробежал к открытому окну задернуть занавески.

— С тобой все в порядке?

— Да уж какой, к черту, порядок! Что это было, ты заметила?

Она покачала головой.

— Я закрыла глаза. Том, твоя спина!

Он повернулся, заглядывая в зеркало туалетного столика.

— Что случилось?

— Господь знает! — Он оглядывал комнату, словно пытаясь найти что-то поломанное, упавшее, способное предоставить объяснение. Том вновь подошел к двери и зашел в коридор уже подальше. Кейт ожидала, глядя на него, она не желала вставать с постели.

Том вернулся и сел возле нее, осторожно ощупывая плечо.

— А кто еще находится в доме? Что здесь происходит?

— Том, я… — Кейт села, натянув на себя простыню: ей вдруг сделалось холодно. — Здесь нет никого. В доме никого нет, если не считать нас четверых.

— Или ты думаешь мне это привиделось? — Том взглянул на окровавленную руку. — И твое плечо тоже. — Он прикоснулся к разрезанной коже. Дрожь усилилась.

— Кто это был? Кто мог это сделать?

— Свихнувшийся кузен Саймон, наверное? Или таинственный Бирн? — Том приподнял бровь, но в глазах его не было никакого веселья.

— Саймон? — Это было невероятно. — Он не из таких! И Бирн… нет, нет, не могу в это поверить!

Том уже натягивал трусы и джинсы, раны на его спине оказались в области плеч. Он вновь подошел к двери и распахнул ее, поглядев в обе стороны коридора.

— Я ничего не слышал, — сказал он. — Никаких шагов, ничего. Я не слышал даже, чтобы открывалась дверь.

— Мы слишком увлеклись, — проговорила она онемелыми губами. — И поэтому ничего не слышали.

— Есть ведь какая-то причина, объяснение. — Том будто разговаривал с самим собой. — Причина есть, она должна быть. Что здесь происходит?

Кейт встала, потянулась за ночной рубашкой. И, пряча глаза, надела ее.

— Это Лягушка-брехушка, вот и все, Том. А теперь мне нужно что-нибудь теплое, утешающее. Горячее питье, шоколад, чай. Пойдем вниз.

Он повернулся.