Голубое поместье - Джонс Дженни. Страница 25

Сборник песен Дюпарка оставался открытым на пианино, ветерок перебирал его листы. Том пожалел, что не умеет читать ноты, ему хотелось самому сыграть эту мелодию:

Взяв карандаш, он принялся за дело: тут следовало изменить слово, там предложение. И прежде чем Том успел осознать, что происходит, сама собой начала складываться следующая сцена:

«Элизабет не может уснуть: слишком жарко, а она еще не закончила свои домашние дела. Она встает и подходит к окну, плющ машет ей темными ладонями.

Все годы, прошедшие после того как они перебрались в Голубое поместье, плющ у восточной стены дома процветал: ветви толщиной в ее руку, извиваясь, спускались к земле. Быстро, не думая, она садится на подоконник и перекидывает ноги. Коротким движением дернув за плющ, чтобы проверить, насколько он прочен, она спускается по стволу, босые ноги нащупывают опору между плющом и камнями.

Через мину ту она оказывается стоящей на террасе. Камень приятно греет пальцы. Осторожно, на цыпочках, Элизабет спускается по ступеням на лужайку.

Она все видит совершенно отчетливо, хотя солнце уже село. Сумерки, как фильтр, обрезают далекий свет, и она замечает, как засияли белые розы. Во тьме, распростершейся над ее головой, заморгали первые звезды. Одна из них на севере горит ярким огнем, в ней пульсирует огненная сила.

Благоуханная трава холодит ноги, восхитительными капельками влаги. Она вспоминает, что Шэдуэлл косил ее как раз сегодня днем. Она сидела за уроками, а он возился под солнцем, подстригал газон…

Элизабет пускается бегом — подальше от воспоминаний об утренней работе. Земля пружинит словно матрас, вливая энергию в ее шаги. Внезапно охваченная порывом, она хочет взлететь как сова. Подпрыгивая, раскинув руки, в развевающейся ночной рубашке, она безмолвно пляшет на лужайке, приближаясь к озеру. Там, у изгороди, выросла целая копна, и ей уже хочется повалится на нее, зарыться, забросать себя травой, забыв о таблицах и датах правления королей и королев…

Вдруг над озером поднимается черный силуэт… грач или ворон (она не знает, кто именно), взбивая воздух широкими крыльями, приближается прямо к ее голове. Она падает, чтобы избежать столкновения, и рука ее ложится на нечто жесткое, гладкое, двигающееся…

Это жук — таких больших Элизабет еще не видала, — блестящий черный панцирь, странные рога на голове. Обратившись к ней рогами, жук исчезает в траве. Она отпрыгивает от насекомого, взволнованная и испуганная появлением ночных созданий.

А потом раздается чей-то голос. Женский, в жалком испуге слышится истинное отчаяние. Элизабет внезапно останавливается, прикрывая ладонью рот.

Голос доносится с острова. За узкой серебряной полоской воды раскачиваются тростники, что-то ворочается в тростниках, раздается звук пощечины. Снова возня, женский крик… тяжелое дыхание.

Она делает шаг, вступая в воду, чтобы помочь бедной женщине. Она не боится, потому что это ее дом, ее собственный сад и озеро, и ничего ужасного с ней здесь не произойдет.

Она говорит:

— Что случилось? Вам больно?

Движение в тростниках вдруг замирает, к ней обращается лицо — бледное и странное.

Родди, ее братец Родди, выплевывает слова, которых она не понимает. Жуткие слова.

— Вали отсюда, маленькая сучонка, убирайся ко всем чертям…

— Родди, это я. Что ты делаешь?

— Немедленно отправляйся в постель! — шипит он со спокойной злобой.

Элизабет делает еще один шаг вперед. Вода уже доходит до колен, холодное прикосновение заставляет ее поежиться. Тут возле ее брата что-то шевелится, и женщина раненой птицей поднимается с земли.

Рука Родди немедленно хватает ее за лодыжку и поворачивает так, что она вновь падает. В отчаянном порыве Элизабет видит, что рубаха женщины порвана, испачкана грязью и промокла. Она выходит из воды на берег и бежит по траве к дому, слезы горят на ее щеках. Каким-то образом она умудряется подняться по ступеням на террасу, мечтая о том, чтобы оказаться внутри дома, оставить сад, убраться подальше от того, что происходит в нем.

Элизабет падает на колени под окном, руки ее тянутся к плющу. Растение окутывает ее, превращаясь в ступени для ее ног и опоры для пальцев. Плющ сам удерживает ее, направляя и охраняя. Она слишком расстроена, слишком смятена, чтобы заботиться о себе, но тем не менее поднимается к своему окну, каким-то образом залезает в него, не зная, как это ей удалось.

Она лежит в постели, дрожа, и думает совсем о другом.

В полночь к ней является Родди. Он опускается на колени возле постели, так что его лицо оказывается вровень с ней.

— Слушай меня, сестричка. Ты сегодня не видела ничего, ты спала, тебе что-то приснилось. Ничего не случилось, ты только спала, только спала…

Он повторяет это снова и снова, и монотонные слова червями вползают в ее голову. Наконец она засыпает в глубоком и тяжелом оцепенении, горячем и влажном как сама ночь.

Утром она вялая и не в духе. Она обо всем забыла, но, направившись причесать волосы, обнаруживает ветку плюща, словно корона венчающую ее голову, ниспадая на плечико ночной рубашки.

Элизабет рассматривает себя в зеркало туалетного столика и видит незнакомку, в глазах которой витают не только мечты.»

От окна донесся стук, что-то заскребло по стеклу. Том поднял глаза. Ветка плюща легла на оконное стекло пятипалой ладонью. Встав, он подошел к темным, пустым, блестящим панелям. Том шевельнул рукой, положив ее на листок, припавший к стеклу с другой стороны. Интересно, Элизабет подружилась с растениями сознательно или интуитивно? Была ли тогда Лягушка-брехушка настоящей домашней зверюшкой — собакой, которую купили, воспитывали и кормили, или она прибилась к дому из леса, привлеченная теплотой и кровом, легкой добычей?

Наверху было тихо. Том постоял на площадке, прислушиваясь к голосам, но ничего не услышал.

— Кейт? — негромко позвал Том, но ответа не получил.

Раздраженный, он направился по коридору к ее двери и коротко постучал. Ответа не было.

— Кейт? — позвал он снова и открыл дверь. Он увидел одеяло, услышал дыхание. Она спала. Какое-то мгновение он подумал — не заползти ли к ней под бок, но пожалел ее и не стал будить. Том тихо прикрыл дверь и вернулся в свою комнату.

Том спал, утомленный жарой и расстроенный. В какой-то миг — чему удивляться? — он обнаружил, что под одеялом слишком жарко, и отбросил его. В накаленной тьме мешала даже простыня, казавшаяся тяжелой. Том повертелся под ней, пытаясь отыскать прохладу на ткани. Рот его высох, воздух в комнате сделался густым, к нему словно подмешали песок.

Том поднялся в сонной одури и подошел к окну. Настежь распахнутое, оно было задернуто шторами, не пропускавшими внутрь даже дуновения. Но и снаружи царила такая же жара и духота. Удушливый покров придавил дом и округу. Вспотевший, он зевнул.

Почему сегодня так душно, хотя окно открыто? Что случилось с только что собиравшейся грозой? Деревья застыли без движения, под светом звезды воды озера, успокоившись, легли зеркалом. Тем не менее за спиной его двигался воздух, в сердцевине дома что-то зашевелилось. Том постоял, выжидая и прислушиваясь. Быть может, Кейт наконец собралась присоединиться к нему?

Том направился к двери и вышел на площадку. Прутья лифта в лунном свете сияли клавишами концертино. На мгновение ему показалось, что за ними мелькнула тень.

Том немедленно отступил назад в комнату. В холле и на площадке было пусто — он знал, что никто и никогда не пользуется здесь лифтом.

К тому же он был приватным, запретным для него. Неразумно и нелогично… но он знал, что это действительно так. Холл, площадка и коридор сегодня стали для него чуждой землей.