Голубое поместье - Джонс Дженни. Страница 61

Том игнорировал выпад. Даже не заметив его, он настойчиво спросил:

— А вы помните фамилию Лоры?

— Разве это существенно? Что она может вам дать? — Что-то в голосе Тома зацепило его. — Что вы хотите сказать?

— Вы помните фамилию Лоры? — криком ответил он.

— Джеффри, но зачем она вам?

— О Боже! Я не могу… — Он умолк, смахнув волосы со лба, и сказал: — Меня зовут Том Джеффри Крэбтри. Мою мать звали Лора Джеффри, прежде чем она переменила фамилию. Я никогда не знал своего отца. — Слова торопливо сыпались друг за другом, слишком громкие, невероятные.

Мгновение они глядели друг на друга, слушая, как Бирн расхаживает в холле.

— Теперь ты знаешь, — сказал Саймон. Слова упали в тишину.

— Этого не может быть! Это совпадение, шансы…

— Какие шансы? — Губы Саймона искривляла пародия на улыбку, насмешка над иронией. — Никаких совпадений, никаких как и что. Вспомни, как ты познакомился с Кейт, как ты оказался здесь.

— Алисия… Господи, она твоя мать!

— Да, моя удивительная мамаша. Она была так добра, так помогла мне, когда я рассказал, что связался с этой девушкой, и мы попали в передрягу. Она обещала все уладить.

— А что, — близкий к истерике, Том почти хохотал, — она так и сделала!

В дверях кухни появился Бирн, привлеченный их голосами.

— Похоже, — проговорил Саймон медленно, — что мы с Томом родственники.

Пока они объясняли, Бирн подумал, что эта мерзкая шутка приобретает какой-то мюзик-холльный поворот. Так кто же этот мужчина, с которым я видел тебя прошлой ночью? Это не мужчина, это мой отец…

— Теперь ты знаешь, — сказал Саймон Тому. — Теперь ты знаешь, на что это похоже. — На губах его заиграла улыбка, которой глаза не вторили. — Ты унаследовал фамильного беса. Но есть одно утешение. Дом тебе не достанется, скоро он будет принадлежать Кейт. Голубое поместье никогда не было моим, не станет оно и твоим. А значит, нечего беспокоиться.

Голос его умолк.

Дом все еще ждал.

36

Вскоре после того Физекерли Бирн оставил дом, сказав, что ему нужно сходить в коттедж умыться и переодеться. На деле он просто хотел убраться из дома. Насыщенная клаустрофобией истерическая повесть со всеми перепутанными взаимоотношениями мало что говорила ему. И его не слишком волновало, следует ли считать негодяем Питера Лайтоулера или нет. Пустяк в сравнении с проблемой, стоявшей перед ним.

Рут. Случившееся ярко напомнило ему смерть Кристен. Застигнутой под перекрестным огнем — как и Рут. Под перекрестным огнем непонимания и смятения. Бомба в Мидлхеме предназначалась ему самому, но здесь ее заменили слова. Рут приближалась к смерти — из-за всех этих россказней, лжи и тянущихся из прошлого обвинений. Он представил себе стопку исписанных Томом листов, уставленную книгами библиотеку. И ущерб, который наносят слова.

Коттедж расплющился у ворот подобно изъеденной проказой жабе. Бирн не хотел заходить внутрь. Он мог бы направиться по дороге до А11. Можно взять и лесом, чтобы выйти на дорогу возле Вудфорда… Эппингский лес кончался на границе Лондона, возле Ист-Энда — вот и дорога к городу. Можно дойти пешком, если он не попросит, чтобы его подвезли. И оставить за своей спиной этот дом — со всеми событиями его истории и следствиями из них.

Он миновал коттедж.

Рут умирает. Следует ли ему побыть возле нее? Посидеть рядом с ней эти последние несколько часов, какими бы долгими они не оказались?

Бирн знал, что такое больница. Он вспомнил, как сидел возле обожженного тела Кристен, пока врачи сражались за ее жизнь. Он вспомнил, как смотрел на ее ногу, выставившуюся из-под серебристого одеяла, и думал, что это не она. Что эта нога не имеет никакого отношения к женщине, которую он любил. Ее больше нет в этом обгорелом теле. Вся ее сущность находится где-то в другом месте.

И он сидел в зале возле реанимации, листая журналы. Напротив него молодой человек читал Пруста, ожидая смерти подружки. Произошло крушение поезда, надеялись, что она выживет, но, увы…

Бирн просидел так, ожидая, две недели. И ни разу не подумал, что лежавшее там тело — в повязках, трубках и лентах — имеет какое-нибудь отношение к его жене Кристен.

Смерть приходит раньше, чем перестает дышать тело, раньше, чем мозг прекращает свою электрическую активность. Его Кристен умерла, когда взорвалась машина.

Рут умерла, когда головой ударилась об пол.

Он не хотел ожидать конца — окончательного и официального расставания души и тела.

Теперь во всем этом мире не было даже малейшей причины, способной задержать его в поместье. Скоро сюда приедет полиция; она займется расследованием, начнет выяснять причины смерти Рут. Он знал, что должен остаться и дать показания, но сейчас об этом не могло быть и речи. Описание его внешности известно и военной и гражданской полиции. Начнутся сомнения. Конечно, подозрительная картина: дезертир Физекерли Бирн объявился на сцене другого убийства.

Однако он не был единственным свидетелем, Кейт тоже видела, как все произошло. Он может и не потребоваться.

Он вновь прокручивал случившееся в уме… ссору наверху лестницы. Смявшийся ковер, падение, гнилые перила, сломавшиеся под весом упавшей…

…Рут, которая теперь ждет смерти.

И мертвая тишина в доме, углы, стягивающиеся вокруг них. Он ненавидел Голубое поместье, ненавидел его за то, что дом этот потребовал всю жизненную энергию Рут, сломал и забрал даже ее жизнь.

Поместье требовало слишком многого. Оно заходило слишком далеко.

Вдали он слышал дорогу. По ней уже устремился поток автомобилей. Летом рассвет приходит рано, но те, кому надо в Лондон, всегда стремятся опередить основную волну. По мере приближения дня поток будет усиливаться, отчаянно и тщетно стремясь попасть в город до затора. Там существовал другой мир, другой набор приоритетов. По-прежнему ли они нужны ему?

Том и Саймон ожидают его возвращения. Проскользнула мысль сквозь переплетенный клубок смятения и горя. Да, горя! Он уже начал влюбляться в Рут. Он мог бы…

Нелепые мысли. Прежде, а тем более теперь. Рут жила с Саймоном и была обвенчана с поместьем. И тут, на ходу, он вспомнил вырвавшиеся у Саймона слова:

«Почему вы не оказались на месте? Это же ваша роль, или вы не поняли? Садовник всегда все исправляет. Почему же вы не спасли ее? Где вы были и почему не сумели выполнить свою работу?»

Слова эти громко звучали в его памяти. Моя роль? Моя работа? Что хотел этим сказать Саймон? Бирн знал, что дом полон оживших ужасов, он знал, что внутри его орудует такое, чего он решительно не понимает. Его выставило из дома создание, просто не способное существовать.

Саймон понимал это, он провел здесь заложником много месяцев. Случившееся с Рут каким-то образом было связано с историей поместья, и Саймон считал, что он, Бирн, должен был каким-то образом спасти ее.

Это было нечестно, Бирн знал, что это нечестно. Но эта мысль витала в воздухе вокруг него, проникала в его разум. Бирн не мог уйти из поместья. Хотя бы потому, что Саймон увидит в этом бегство, уклонение от ответственности. И — как ни странно — ему было важно, что подумает Саймон.

Не вызвано ли это чувством вины, потому что они с Рут успели настолько сблизиться? Независимо от причин, Бирн не хотел сейчас бросать Саймона Лайтоулера на растерзание Голубому поместью. Пусть даже ради этого ему придется вернуться туда — под его крышу. Придется пережить все до конца, понять, действительно ли он не выполнил свое предназначение.

Потом, Рут еще жива. Бирн проглотил комок. Возвратиться в поместье, жить в его стенах. Саймон и Том уже в доме, но их всего двое. Выбора нет, придется вернуться: им необходим третий.

Он повернул обратно. Под ранним утренним светом дом казался мирным, как было всегда. Солнечный свет падал на водянистые черепицы, превращал их в серебро и голубизну, проглядывавшую сквозь прорехи в зеленой листве. Было еще рано, и свет не мог коснуться окон… вблизи они показались ему глубокими жерлами, уходящими в прошлое.