Чародей и Дурак - Джонс Джулия. Страница 7

— Что вы имеете в виду?

— Да то, дорогой мой Баралис, что не пройдет и семи месяцев, как я стану дедом. Меллиандра ждет ребенка, и...

— Нет!

— Да, да. Она носит ребенка от герцога. Их брак все-таки осуществился.

— Ложь.

— Да вы весь дрожите, Баралис... А я думал, вам будет приятно.

Баралис, раздраженный тем, что проявил слабость, втянул в себя воздух и придвинулся к Мейбору.

— Ваша дочь — шлюха, которая валялась со всеми, кто попадался ей на дороге. Не думайте, что я поверю хоть единому вашему слову — как не поверит и бренский народ.

Мейбор сгреб Баралиса за грудь:

— Моя дочь была невинна, когда выходила за герцога.

В таверне стало тихо — двое крепких мужчин, отойдя от стойки, заняли место на верхней ступеньке лестницы, ведущей к очагу. Драная кошка в полной тишине прошлепала по лужам эля к огню.

— Напрасно вы так уверены в ее невинности, Мейбор, — протянул Баралис. — Она научила меня паре новых штучек, когда я обладал ею.

Нож сверкнул и оцарапал щеку Баралиса — но колдовской заряд уже зрел у него на языке. Двое сзади спустились на следующую ступеньку. Мейбор остался на месте, довольный тем, что ранил врага.

— Ваша ложь вам не поможет, Баралис. Сын Меллиандры в конечном счете заберет Брен себе.

Баралис уже не слушал его. Он взошел на первую ступень и пустил колдовскую струю. Воздух под его ладонями замерцал, затрещал голубыми искрами, и молния ударила в залитый элем пол. Только Мейбор, двое стариков и кошка видели ее — от остальных все закрыла спина Баралиса. Он повернулся лицом к залу, как только эль на полу зашипел.

Кто-то из стариков завопил первым, потом к нему присоединилась вся таверна. Теплая волна, пахнущая хмелем, ударила Баралису в спину. Двое, стоящие у верха лестницы, не сделали попытки его остановить. Ошеломленные люди неслись к очагу со всех сторон, окидывая Баралиса взглядом. Он ощутил знакомую слабость. Нужно было уйти отсюда, вернуться во дворец — но он еще не все исполнил. Идя к выходу, он пустил вторую струю.

Легкая, как пена прибоя, она, однако, накрыла всех, осела на людях пылью и впиталась в их легкие. Самый воздух исполнился смысла — смысла, внятного крови. Когда Баралис уйдет, никто не вспомнит, что он был здесь. Он останется для всех таинственным человеком в черном. Каждый из тех, кто был в таверне, будет описывать его по-разному, и ни одно из этих описаний не сойдется с другим. Он может не опасаться, что его опознают.

Он едва дотащился до двери. Ноги подгибались под ним, сердце бешено колотилось. На улице стоял человек с мулом, навьюченным капустой.

— Свези меня во дворец — и я тебя озолочу, — выдавил из себя Баралис. Совсем обессиленный, он все-таки сумел подкрепить свои слова внушением, и это едва не доконало его.

Последнее, что он увидел перед погружением во тьму, были две корзины с капустой, сброшенные на мостовую.

Мейбор не понял толком, что здесь случилось. Маленькая площадка перед очагом превратилась в сущий ад, но ад его не коснулся. Оба старика повалились на стол — их волосы на концах, ступни и лодыжки почернели, точно обугленные. Кошка валялась мертвая в луже эля — ее лапы все еще дымились. Люди вокруг суетились, кричали и толковали о человеке в черном. Пора было убираться отсюда. Мейбор снял ноги со скамеечки, встал и направился к выходу.

Джек начинал ненавидеть травы — особенно пахучие.

Он сидел в темной кладовке не шевелясь и затаив дыхание, пока Тихоня за дверью беседовал с нежданным гостем. Над головой у Джека висели пучки мяты и розмарина — они путались в волосах, и в носу от них щекотало. Он сидел довольно долго — левая нога уже начала затекать. Но он не мог ее размять и потому, стиснув зубы, старался думать о другом.

Фраллит говаривал, что лучшее средство от онемения — это стукнуть по затекшей конечности увесистой доской. Джек однажды испытал это средство на себе и с тех пор остерегался жаловаться при Фраллите на подобное недомогание. Джек улыбнулся, вспомнив об этом. Хорошее было время.

Впрочем, такое ли хорошее? Улыбка сошла с его лица. Мог ли он сказать не кривя душой, что был счастлив в замке Харвелл? Да, у него была там постель, еда и определенная надежда на будущее, но был ли он счастлив? Люди шептались у него за спиной, называя его ублюдком, а мать — шлюхой. Все помыкали им как могли, а Фраллит вовсе не был тем добродушным дядюшкой, каким сейчас рисовала его память. Он был злобным и мстительным мучителем — Джек носил на себе шрамы, доказывающие это.

Нет, замок Харвелл отнюдь не был мирной гаванью, где не существовало ни тревог, ни душевной боли. Там жили люди, которые не давали ему свободы, подавляли волю и изнуряли тело. Нельзя позволять себе смотреть на прошлое сквозь радужную дымку. Оно того не стоит.

Эти мысли привели Джека в какой-то странный восторг. В них была сила. Как он раньше не видел этого?

Но тут из кухни послышалось слово, остановившее его мысли: «Меллиандра».

Джек был уверен, что не ослышался, — слишком часто это имя повторялось в его снах. Не двигаясь с места, он насторожил слух, всеми силами стремясь проникнуть за дверь, отделяющую от Тихони и его непрошеного гостя.

— Кто знает, что сделает Катерина с... — Конец фразы, которую произнес Тихоня, заглушил скрежет кочерги о решетку очага. Джек проклял все металлы, какие есть на свете.

— Не хотел бы я быть на ее месте, — отозвался гость.

На чьем — Катерины или Мелли?

— У нас и своих забот хватает, — заметил Тихоня. — Я слышал, наши воеводы нынче едут в Град...

Джеку показалось, что Тихоня намеренно сменил разговор.

Рассказывая травнику историю своих приключений после ухода из замка Харвелл, Джек о многом умолчал, решив, что никто и никогда не узнает о предательстве Тариссы, но о Мелли говорил без утайки. Сказал, кто она, как они встретились и как их разлучили в Халькусе. Тогда же Тихоня сообщил ему, что дочь Мейбора собирается замуж за герцога Бренского.

Услышав это, Джек испытал смешанные чувства: облегчение от того, что у нее все хорошо, удивление, как ей это удалось, и, если честно, разочарование — она все-таки подчинилась общепринятому порядку и выходит за богатого и влиятельного человека. Он ревновал! Он так рьяно защищал Мелли и так мечтал о том, как ее спасет! Теперь мечтам настал конец. Герцогиню, живущую в роскошном дворце, ни от чего спасать не надо, кроме как от лести.

С тех пор он о ней ничего не слышал.

До нынешнего дня. Пришедший к Тихоне гость принес какие-то вести о замужестве Мелли — и, судя по обрывкам их разговора, дела у нее обстоят неважно.

Джек мысленно приказывал незнакомцу уйти. Ему не терпелось поговорить с Тихоней, выяснить, что там с Мелли. Ожоги от стекла, смазанные едкой мазью, чесались так, что хоть вой. Кладовка казалась тесной, как клетка. Пыль от сухих трав стояла в горле, а темнота усугубляла страхи. Мысль о том, что Мелли в опасности, ядом разъедала мозг. Чем дольше длилось ожидание, тем более дикие фантазии приходили ему в голову. Быть может, герцог задумал избавиться от своей молодой жены из-за того, что Баралис как-то ее опорочил? Или Кайлок похитил ее в порыве ревнивой ярости?

Наконец входная дверь хлопнула. Джек выскочил из укрытия еще до того, как ставни перестали дребезжать. Свет ударил ему в глаза. Тихоня стоял, прислонившись к очагу в странно застывшей позе.

— Извини, что так долго продержал тебя в кладовке, Джек. Никак не мог избавиться от Гарфуса.

— Что он говорил о Мелли? — Джек с трудом узнал собственный голос — так холодно и властно он звучал.

— Дай мне прийти в себя, Джек. Я тебе все расскажу.

— Говори сейчас.

Тихоня все же поворошил угли, придвинул стул и лишь тогда сказал:

— Девять верховных аннисских воевод едут в Высокий Град, чтобы договориться о вторжении.

Джек, несмотря на свою поглощенность Мелли, не сдержал вопроса:

— О вторжении куда?