Записки ружейного охотника Оренбургской губернии(с илл) - Аксаков Сергей Тимофеевич. Страница 37
Вообще журавль довольно осторожная птица, и к журавлиной стае подъехать и даже подкрасться очень мудрено, но в одиночку или в паре, особенно если найдешь их около тех мест, где они затевают гнездо, журавли гораздо смирнее, и на простой телеге или охотничьих дрожках иногда можно подъехать к ним в меру ружейного выстрела. Нечего и говорить, что дробь надобно употреблять самую крупную, безымянку, а для журавлиных стай в осеннее время необходимо иметь в запасе заряды мелкой картечи. Обыкновенным образом стрелять журавлей очень трудно и мало убьешь их, а надобно употреблять для этого особенные приемы и хитрости, то есть подкрадываться к ним из-за кустов, скирдов хлеба, стогов сена и проч. и проч. Можно также, узнав предварительно, куда летают журавли кормиться, где проводят полдень, где ночуют и чрез какие места пролетают на ночевку, приготовить заблаговременно скрытное место и ожидать в нем журавлей на перелете, на корму или на ночевке; ночевку журавли выбирают на местах открытых, даже иногда близ проезжей дороги; обыкновенно все спят стоя, заложив голову под крылья, вытянувшись в один или два ряда и выставив по краям одного или двух сторожей, которые только дремлют, не закладывая голов под крылья, дремлют чутко, и как скоро заметят опасность, то зычным, тревожным криком разбудят товарищей, и все улетят.
Весьма естественно, что журавль — сильная птица, но к этой силе присоединяются особенные оборонительные оружия, которыми снабдила его природа; они состоят в крепости костей его крыльев, удар которых ужасно силен, в длинных ногах и крепких пальцах с твердыми ногтями и, наконец, в довольно длинном, очень крепком и остром клюве. При помощи такого оружия раненный легко журавль делается опасною птицею для охотника и собаки, если они вздумают неосторожно его схватить. Сначала подстреленный журавль бежит прочь, и очень шибко, так что без собаки трудно догнать его: скорости своему бегу придает он подмахиваньем крыльев или крыла, если одно ранено; видя же, что ему не уйти, он на всем бегу бросается на спину и начинает защищаться ногами и носом, проворно и сильно поражая противника. Я видел печальные следствия такой храброй обороны: одного кривого охотника и одну кривую собаку: и тот и другая потеряли по глазу, неосторожно бросившись схватить раненого журавля.
Когда журавль серьезен и важно расхаживает по полям, подбирая попадающийся ему корм всякого рода, в нем ничего нет смешного; но как скоро он начнет бегать, играть, приседать и потом подпрыгивать вверх с распущенными крыльями или вздумает приласкаться к своей дружке, то нельзя без смеха смотреть на его проделки: до такой степени нейдет к нему всякое живое и резвое движение! Несколько журавлей, выплясывающих друг перед другом, или пара соединяющихся супругов способны заставить расхохотаться всякого несмешливого человека. Разумеется, такие сцены можно видеть или издали, или подкравшись так осторожно, чтоб журавли не приметили человека.
Я уже сказал, что журавлей стрелять трудно по разным причинам и что никогда не добудешь их много в одно поле, особенно не убьешь одним зарядом двух или трех. Для этого нужен какой-нибудь счастливый случай: со мной случилось таких два. Один раз поздно воротившиеся с работы крестьяне сказали мне, что проехали очень близко мимо станицы спящих журавлей; ночь была месячная, я бросился с ружьем в крестьянскую телегу и велел везти себя по той самой дорожке, по которой ехали крестьяне. Журавли подпустили меня очень близко; хотя сторожа их не спали, но не подняли тревоги. Я заехал так, чтоб можно было ударить вдоль линии спящих журавлей, которых было десятка два: я прицелился в третьего с края и одним выстрелом убил четверых. Это случилось в августе, во время еще сильных жаров. В другой раз, в необыкновенно теплую осень, именно 24 сентября, увидел я, разумеется уже пролетную, огромную стаю журавлей, опустившуюся на хлебное сжатое поле. Место было чистое, и подъезд, даже подход, невозможен. Я пополз межой, заросшею бобовником и вишенником, и залег в ней, а дрожкам своим велел заехать с противоположной стороны. Журавли медленно подвигались прямо на меня, а мои дрожки продолжали ездить взад и вперед до тех пор, пока вся журавлиная стая не подошла ко мне очень близко. Наконец, я выстрелил: три журавля остались на месте, а четвертый, тяжело раненный, пошел на отлет книзу и упал, версты за полторы, в глухой и болотистой уреме, при соединении реки Боклы с Насягаем. Я искал его вплоть до вечера и, наконец, нашел с помощью собаки, но уже мертвого.
Журавль не может подняться с места вдруг. Ему нужно сажени две-три, чтоб разбежаться. В доказательство этому я видел своими глазами весьма странный случай: охотник, возвращавшийся домой с двумя борзыми собаками, случайно съехался со мной, и мы, продолжая путь вместе, увидели двух журавлей, ходивших по скошенному лугу очень близко от большого стога сена. Охотник вздумал показать их своим собакам; они возрились и пустились мастерить к журавлям из-за стога. Охотник, ехавший верхом, шутя поскакал за собаками. Что же вышло? Одна из собак, порезвее, выскочив внезапно из-за стога, успела схватить за ногу тяжело поднимавшегося журавля; скоро подоспела другая собака, и обе вместе, хотя порядочно исклеванные, удержали журавля до прибытия охотника, и он взял его живого. На этом основании можно поверить рассказам, что в Саратовской и Астраханской губерниях, где к осеннему отлету собираются бесчисленные станицы журавлей, крестьяне бьют их дубинами, предварительно заставя столпиться в кучу боковыми заездами и наведя таким образом на засаду, из которой бросаются неожиданно на журавлей верховые с длинными палками.
Мясо старых журавлей всегда сухо и довольно черство, но имеет весьма приятный вкус и запах дичины. Мясо же молодых отлично хорошо, мягко и сочно. Журавли никогда не бывают жирны, даже перед своим отлетом, несмотря иногда на питательную хлебную пищу. Самый сытый осенний журавль имеет только на своей хлупи тонкую пелену жира, лежащую двумя полосами, да по небольшому куску сала подмышками, но во внутренности жиру бывает довольно. Молодой жареный журавль, по-моему, очень вкусен; всего же пригоднее он для фарша в паштет и для окрошки.
Старинные охотники, да и теперь охотники деревенские, дорожат журавлями за их величину: хотя мясо и жестковато, зато есть, что поесть. Я должен признаться, что в молодости сам с большим увлечением гонялся за ними, жадничая убить такую крупную дичь.
3. СТРЕПЕТ
Народ называет его иногда стрепел; и то и другое имя характерно выражает взлет, или подъем, и самый полет этой птицы. Стрепет точно встрепенется, когда поднимается, или, вернее сказать, сорвется с земли. Он летит очень сильно и проворно. Даже маханье крыльями не заметно, так часто он ими машет. Стрепет дрожит, трепещет в воздухе как будто на одном месте и в то же время быстро летит вперед. Всегда прямой его полет производит дребезжащий свист, далеко слышный и неравнодушно слышимый охотниками. По крайней мере я уважал стрепетов более всей степной дичи, разумеется кроме дроф, которых мне стрелять не удавалось. Стрепет поменьше несколько старой тетеревиной курочки. Он, конечно, в восемь раз менее матерой дрофы, но сходен с нею во всем устройстве своих наружных и внутренних членов, кроме цвета перьев. Он преимущественно питается травой, но изредка глотает и насекомых; пища переваривается у него не в зобу, а в желудке; пух на теле имеет редкий, розовый и такого же цвета пушистые корни всех перьев; голова, шея, нос, ноги и весь склад стрепета — чисто куриный. Весьма трудно передать зеленовато-серую пестроту перьев стрепета. Каждое перо, по бланжевому полю, испещрено в разные стороны идущими прямыми и извилистыми полосками, но правильно и однообразно расположенными; все же перья вместе на спине представляют общую пестроту того же цвета с черноватыми пятнами, которая происходит от того, что одно перо складывается с другим своими темными полосками или извилинками: из этого составляются как будто пятна. Шея также пестрая, с дольными беловатыми полосками, головка черновата, а зоб и верхняя часть хлупи по белому полю испещрены, напротив, поперечными полосками; остальная хлупь вся белая, и под крыльями подбой также белый; в крыльях три первые пера сверху темные, а остальные белые с темными коймами на концах; хвост короткий, весь в мелких серых пестринках; на каждом хвостовом пере, на палец от конца, лежит поперек темная узенькая полоска; ноги бледно-зеленоватого цвета. Самец же отличается тем, что у него под горлом и на зобу перья темнее и даже кажутся сплошь черными, а поперек зоба лежит прорезная белая полоска. Крылья у стрепета кругловаты и, когда он летит, кажутся как будто выпуклыми. Стрепет водится, то есть выводит детей, непременно в степи, но летает кормиться и даже постоянно держится везде на полях: весной по жнивью, по молодым хлебам и залежам, а к осени по скошенным лугам, когда начнет подрастать на них молодая отава, и по озимям. Он охотно ест всякие хлебные зерна, любит клевать лошадиный помет, и для добыванья того и другого упорно держится около степных и полевых дорог, по колеям которых бегает очень проворно; но преимущественная пища его — молодая трава. Кто езжал по таким дорогам, тот, верно, поднимал стрепетов и даже видал, как они бегут впереди лошадей. Если проезжий едет тихо, то стрепет, наскучив долгим бегом и не желая, вероятно, отдалиться от прежнего своего места, сворачивает в сторону, для чего надобно ему не без труда перелезть чрез глубокие колеи, отбегает несколько сажен и приляжет в траву до тех пор, пока не проедет мимо телега или кибитка. Лежа с вытянутой шеей, он поднимает от времени до времени свою черноватую головку и, видя, что проезжий спокойно удаляется, возвращается опять на дорогу и побежит по ней уже назад. Если же повозка едет скоро и стрепет видит, что его догоняют, он поднимается и, отлетев несколько сажен, а иногда и шагов, садится на землю и через несколько времени также возвращается опять на дорогу. Это я говорю о стрепетах смирных и не напуганных. Около полдён он уходит в степь, а по утрам и вечерам постоянно колотится около дорог. Он имеет свой особенный крик, звуки которого трудно передать буквами; он несколько похож на слог пржи. Крик этот очень обманчив; будучи слаб и глух, он слышен очень далеко; сначала покажется, что стрепет кричит в нескольких саженях; неопытный охотник бросается с ружьем прямо на этот крик, ожидая, что стрепет сейчас поднимется, но крик все удаляется, и, утомясь понапрасну, охотник будет принужден оставить свои преследования. Конечно, этому обману много способствует то, что стрепет очень скоро бегает, но не подлежит сомнению, что охотник и заслышал этот крик очень издалека, потому что близко к человеку стрепет не кричит.