Пропавшая сестра - Джонсон Дороти. Страница 3

Фотография Бесси вовсе не гордая, она вызывает жалость. Лишенное выражения лицо. Ни тени чувства, никакого вызова — просто лицо пожилой, коротко стриженной женщины, само долготерпение и покорность. Такой снимок тетушки и поместили в семейный альбом.

Но их терпение иссякало. Тетя-индеанка стала в доме живым привидением. Ничем не занималась, потому что ей нечего было тут делать. Ее узловатые пальцы, наверное, были искусны во всякой женской работе, привычной для индейских скво: могли разделывать туши добытых охотниками животных, дубить шкуры, ставить типи и расшивать бисером праздничную одежду. Но в цивилизованном доме все эти навыки были бесполезны. Даже к шитью, когда мама принесла ей ткань, иголки и нитки, она не притронулась. Но держала эти вещи на комоде, рядом с фотографией сына.

Она лишь ела (в своей комнате), спала (на полу) и стояла у окна. Больше ничего, и дальше так не могло продолжаться. Но терпеть приходилось, по крайней мере до тех пор, пока самочувствие не позволит наконец тете Мэри добраться до нас — той тете Мэри, старшей сестре Бэсси, которая только и помнила ее ребенком.

Ежедневные визиты по долгу совести к тети Бесси все больше превращались в дежурство. Установилось более-менее сносное расписание посещений. Тетя Маргарет взяла на себя обязанность заставить тетю Бесси разговаривать. Именно заставить, а не научить. Она твердо верила, что несчастной ее упрямой сестре не хватало лишь побуждения со стороны волевой личности. Поэтому, напористо вторгаясь в комнату Бесси, тетя Маргарет говорила с ней как с ребенком:

— Вот, дорогая, опять ты стоишь и глядишь в окно. Что там можно увидеть, в конце концов? Птицы летают — может, ты наблюдаешь за их полетом? Почему бы тебе не попробовать немного пошить? Или не прогуляться во дворе? Разве тебе не хочется прогуляться немного?

Бесси на все это только моргала глазами.

Маргарет могла понять, что индеанка не способна была бы сразу начать разговаривать на языке мировой цивилизации, но ее ведь родная сестра не была индеанкой. Бесси была белой, следовательно, и должна была разговаривать на том языке, что и остальные сестры. Для нее было неважно, что ни слова на этом языке ее сестра не слыхала с раннего детства.

Ханна, на которой прочие тетки постоянно отыгрывались, тоже разговаривала с Бесси, но была просто счастлива выговориться, не получая никакого ответа. В свое дежурство она устраивалась в комнате Бесси с вышивкой и принималась изливать ей свои невзгоды. Бесси весь ее визит простаивала у окна, безотрывно глядя вдаль.

Сабина, у которой проблем было не меньше (в чем, в свою очередь, были повинны Маргарет и Ханна), вступала в комнату с видом мученицы, сжимая в руках Библию, и все полчаса читала ее вслух. С собой она всегда приносила часики, чтобы со скуки не поддаться искушению и не пойти на обман.

Несколько недель спустя прибыла тетя Мэри — бледная, дрожащая от переутомления, вызванного болезнью и долгим нелегким путешествием. Сестры попытались раздобыть переводчика, но на этот раз попытка не увенчалась успехом. (Тетя Маргарет долго переживала неудачу.) Когда тетя Мэри отдохнула с дороги, ее подготовили, чтобы шок от вида Бесси был не слишком силен. Я оказался свидетелем встречи этих двух сестер.

Маргарет подошла к дверям комнаты индеанки и многословно возвестила о том, какая встреча ей предстоит — попытка бесполезная, но достойная. Когда Маргарет отступила в сторону, перед Бесси очутилась тетя Мэри с сияющим, хотя и покрытым морщинами, лицом. Она распростерла ей руки навстречу и воскликнула:

— Бесси! Сестренка Бесси!

Помедлив всего секунду, Бесси кинулась в ее объятия, и Мэри поцеловала ее загорелую обветренную щеку. Бесси заговорила. Она все повторяла:

— Мэ-ри, Мэ-ри.

Она стояла неподвижно, слезы текли по щекам, губы мучительно работали, стремясь высказать все, что накопилось за эти долгие годы. Столько страданий и страхов, и столько радостей и восторга можно наконец поведать сестре, имеющей истинное право все выслушать, той, что сможет все понять.

Но единственным английским словом, которое Бесси еще помнила, было «Мэри», других она так и не дала себе труда выучить. Повернувшись к комоду, она с благоговением взяла в натруженные ладони фотографию сына и повернула ее к сестре. Глаза Бесси молили.

Мэри вгляделась в спокойное, гордое, дикое лицо своего племянника и сказала именно то, что от нее ожидали:

— Как он мужественен!

Склонив голову сначала на один бок, потом на другой, Мэри одобрительно добавила:

— Прекрасный юноша, сестра. Ты должна, — тут она было остановилась, но все же докончила, — должна страшно гордиться им, дорогая!

Если Бесси не был понятен смысл слов, тон она уловила безошибочно. В нем сквозило восхищение. Сестра, чьим мнением она дорожила, приняла сына. Бесси посмотрела еще раз на фотографию, сказав что-то еле слышно, кивнула. И поставила снова на комод.

Тетя Мэри не пыталась заставить Бесси говорить. День за днем она просто сидела с ней часами, а Бесси все говорила и говорила, хотя и не по-английски. Они сидели рядышком, нежно держась за руки, пока захваченная в плен девочка, а теперь уже бабушка рассказывала, что произошло с ней за минувшие сорок лет. Так, по крайней мере, говорила тетя Мэри. Ни слова из речей Бесси она не понимала, но этого и не требовалось.

— У нее будет достаточно времени, чтобы вновь выучиться английскому, — говорила тетя Мэри. — Думаю, она понимает больше, чем кажется. Я спросила, не хотела бы она поехать жить ко мне, и Бесси кивнула. Потом она вполне овладеет английским, но терпеть дольше она не могла, а должна была рассказать мне именно теперь. О своей жизни и о сыне.

— Мэри, дорогая, ты уверена, что тебе стоит брать на себя ответственность за ее содержание? — спросила тетя Маргарет, вне всякого сомнения внутренне трясясь от страха, что Мэри вдруг передумает, когда избавление уже так близко. — Мне кажется, с тобой она будет счастливее, хотя мы делали все, что в наших силах.

Для Маргарет и остальных сестер было бы куда легче, если бы Бесси жила где-нибудь в другом месте. Сложилось так, что и правительство Соединенных Штатов подобный поворот дел устраивал.

Для обсуждения деталей прибыл майор Хэрис вместе с переводчиком, и Бесси разрешили отправиться по ее желанию жить с Мэри за тысячи миль от нашего дома. Бесси была само терпение и согласие. С переводчиком она в тот раз беседовала гораздо дольше обычного. Он пространно ей отвечал, а потом объяснил присутствующим, что Бесси хотела подробнее узнать, каким образом они доберутся до тех дальних краев, куда ей предстояло последовать. По его словам, ей было трудно даже представить, насколько далеко отсюда ей придется уехать.

Позже мы узнали, что у Бесси была еще более важная тема для обсуждения с переводчиком.

На следующее утро, когда Сабина понесла завтрак в комнату Бесси, мы вдруг услышали ее испуганный крик. Сабина застыла с подносом в руках и все повторяла:

— Она выпрыгнула из окна, она выпрыгнула из окна.

Именно так тетя Бесси и поступила. Вечно застревавшая рама, которую никак не могли поднять больше, чем на фут, теперь оказалась поднята выше. С комода исчезла фотография сына Бесси. Все прочее осталось на месте. Кроме Бесси и темного платья, что было на ней вчера.

Дяде Чарли так и не дали позавтракать в то утро. Повинуясь Маргарет, выкрикивавшей свои приказы, он вскочил на коня и поскакал на телеграфную станцию.

Еще до прибытия майора Хэриса с полудюжиной кавалеристов по всей округе рассыпались добровольцы в поисках беглянки. Все опытные следопыты, чья жизнь порой зависела от того, правильно ли они истолкуют перевернутый камень, сломанный сучок или помятый лист. Они определили, что Бесси направилась от дома на юг. Десять миль они шли по ее следу. А потом потеряли его — ведь Бесси умела скрывать следы не хуже них. И ее жизнь порой зависела от того, сумеет ли она не потревожить за собой ни камешка, ни ветки, ни листика. Поначалу она двигалась быстро. А когда появилось чуть времени на осторожность, употребила его на то, чтобы сбить неизбежных преследователей со следа.