Запретный плод - Гамильтон Лорел Кей. Страница 17
– Не знаю, не знаю.
– Спроси его, что убило вампира, – предложила я.
Захария метнул на меня злобный взгляд. Глаза его стали зеленым стеклом, на лице выступили кости. Ярость вылепила его, как скелет в холщовой коже.
– Не лезь не в свое дело! Это мой зомби!
– Захария, – позвала Николаос.
Он повернулся к ней и застыл.
– Это хороший вопрос. Разумный вопрос.
Голос ее был тих и спокоен, но это никого не обмануло. Таких голосов должно быть полно в аду. Смертельные, но черт знает до чего разумные.
– Задай ее вопрос, Захария.
Он повернулся обратно к зомби, стиснув руки в кулаки. Я не понимала, что его так разозлило.
– Что убило вампира?
– Не понимаю! – В голосе зомби острее ножа слышался панический страх.
– Что за тварь вырвала сердце? Это был человек?
– Нет.
– Это был другой вампир?
– Нет.
Вот поэтому зомби в суде почти бесполезны. Их надо, образно говоря, подводить к ответам за руку. Адвокаты тут же пришивают тебе воздействие на свидетеля. Что чистая правда, но это не значит, что зомби лжет.
– Что же это было такое, что убило вампира?
Снова трясение головы, туда-сюда, туда-сюда. Он открыл рот, но не издал ни звука. Казалось, слова застревают у него в горле, будто ему глотку заткнули бумагой.
– Не могу!
– Что значит «не могу»? – Захария подскочил к нему и дал пощечину. Зомби вскинул руки, закрывая голову. – Ты… мне… будешь… отвечать!
Каждое слово сопровождалось пощечиной.
Зомби упал на колени и заплакал.
– Не могу!
– Отвечай, черт тебя дери!
Захария стал пинать зомби ногами, и тот покатился, свернувшись в тугой ком.
– Хватит! – Я подошла к ним. – Хватит!
Он последний раз пнул зомби и резко обернулся ко мне.
– Это мой зомби! Что захочу, то с ним и сделаю!
– Это был когда-то человек. Он заслуживает хоть какого-то уважения.
Я склонилась над плачущим зомби. И почувствовала, как навис надо мной Захария.
– Оставь ее в покое пока что, – велела Николаос.
Он стоял надо мной, как разозленная тень. Я взяла зомби за локоть. Он дернулся.
– Все хорошо. Все хорошо. Я тебе не буду делать больно.
Не буду делать больно. Он убил себя, чтобы ускользнуть. Но даже могила оказалась ненадежным убежищем. До этой ночи я могла бы сказать, что ни один аниматор не поднимет мертвого для подобной цели. Иногда оказывается, что мир хуже, чем ты о нем думаешь.
Мне пришлось оторвать руки зомби от лица и повернуть его к себе. Одного взгляда хватило. Темные глаза невероятно расширились и были полны страхом, бескрайним страхом. Изо рта бежала тонкая струйка слюны.
Я покачала головой и встала.
– Ты его сломал.
– Чертовски верно. Ни один проклятый зомби не смеет меня дурачить. Он будет отвечать.
Я резко повернулась и поглядела в разозленные глаза.
– Ты не понял? Ты сломал его сознание.
– У зомби нет сознания!
– Верно, нет. Все, что у них есть, и то очень ненадолго, – это память о том, кем они были. Если с ними хорошо обращаться, они могут сохранять личность неделю или дней десять, но этот… – Я показала на зомби и повернулась к Николаос. – Жестокое обращение ускоряет процесс. Шок разрушает память начисто.
– Что ты хочешь сказать, аниматор?
– Этот садист, – я ткнула пальцем в сторону Захарии, – разрушил сознание зомби. Он не будет уже отвечать ни на какие вопросы. Никому и никогда.
Николаос повернулась бледной бурей. Глаза ее стали синим стеклом. Ее слова наполнили зал мягким огнем.
– Ах ты самоуверенный…
По ее телу прошла дрожь – от ножек в туфельках до длинных белокурых волос. Я ждала, что сейчас займется и заполыхает ее кресло от жара ее гнева.
Злость сорвала маску девочки-куколки. Кости распирали бумажно-белую кожу. Руки с согнутыми когтями хватали воздух. Одна из них вцепилась в подлокотник, дерево запищало и треснуло. Звук отдался от стен эхом. Голос Николаос жег кожу как огонь.
– Убирайся отсюда, пока я тебя не убила. Женщину отведи к ее машине и проследи, чтобы с ней ничего не случилось. Если подведешь меня еще раз, в малом или большом, я перерву тебе глотку и дети мои будут купаться под струей твоей крови.
Живописно. Несколько мелодраматично, но живописно. Вслух я этого не сказала. Черт меня побери, я даже дышать боялась, чтобы не привлечь ее внимания. Ей только и нужен был повод.
Захария понял это не хуже меня. Он поклонился, не сводя глаз с ее лица, потом, не говоря ни слова, повернулся и пошел к дверце. Он шел неспешно, будто смерть не сверлила дыры взглядом в его спине. У открытой дверцы он остановился и сделал приглашающий жест, предлагающий мне пройти первой. Я посмотрела на Жан-Клода, стоящего там, где она его остановила. Я же не попросила гарантий безопасности Кэтрин – случая не представилось. Все так быстро произошло… Я открыла рот, Жан-Клод, очевидно, догадался.
Он заставил меня замолчать взмахом изящной и бледной руки, казалось, такой же белой, как кружева его сорочки. Его глазницы наполнились голубым пламенем. Длинные черные волосы взвились вокруг смертельно бледного лица. Маска человекоподобия с него слетела. Мощь его горела на моей коже, поднимая волоски на руках. Я обхватила себя руками, глядя на создание, которое было когда-то Жан-Клодом.
– Беги! – крикнул он мне, и меня полоснул его голос. Наверняка даже кровь могла пойти. В нерешительности я огляделась и увидела Николаос. Она взлетала, хотя и очень медленно, вверх. Молочные водоросли волос танцевали вокруг ее голого черепа. Она подняла когтистую руку. Кости и жилы застыли в янтаре кожи.
Жан-Клод резко повернулся, махнув на меня когтистой рукой. Что-то вбило меня в стену и наполовину вынесло в дверь. Захария поймал мою руку и вытащил меня наружу.
Я вывернулась из его руки. Дверь хлопнула у меня перед носом.
– О Боже мой, – шепнула я.
Захария стоял у подножия винтовой лестницы, ведущей вверх. И протягивал мне руку. Лицо его блестело от пота.
– Прошу тебя!
Его рука трепыхалась, как пойманная птица.
Из-под двери плыл запах. Это был запах гниющих трупов. Запах раздутых тел, лопнувшей на солнце кожи, разлагающейся в жилах застывшей крови. Я заткнула рот рукой и попятилась.
– О Боже! – прошептал Захария. Закрывая одной рукой рот и нос, он все так же протягивал ко мне вторую.
Я не взяла его руку, но пошла за ним на лестницу. Он открыл было рот что-то сказать, но тут дверь треснула. Дерево дрожало и гудело, будто в нее ударял страшной силы ветер. Из-под двери засвистело. Мои волосы закружил вихрь. Мы пятились вверх, глядя на дверь, дрожащую и гудящую под ветром, которого не могло быть. Буря в здании? Мы переглянулись, и это был момент осознания противостояния: здесь – мы, там – они или оно. И мы побежали, будто привязанные проводами друг к другу.
За этой дверью не могло быть шторма. Не могло быть ветра, гудевшего по узким каменным ступеням. И гниющих трупов в зале тоже не было. Или они были? Боже мой, я не хотела этого знать. Не хотела знать.