Экстаз - Джордан Николь. Страница 39

Она воинственно вздернула подбородок и принялась ходить по комнате в ожидании Келла. Она даже слышала через стенку, как в соседней комнате он разговаривает с камердинером.

Стук в дверь оповестил, что Келл тоже готов. Она не сразу узнала его в привлекательном, одетом с иголочки незнакомце, который возник на пороге. Некоторое время она позволила себе молча любоваться им.

— Я не ошибусь, если предположу, что вы одобряете мой вид? — услышала она знакомый ироничный голос.

О да, она вполне одобряла! Он показался ей еще красивее, чем всегда, — в строгой синей куртке, в парчовом жилете серебристого цвета, с ослепительно белым платком на шее; в коротких обтягивающих штанах и длинных чулках. Завершали одеяние лакированные черные туфли с серебряными пряжками.

— Да… — проговорила она немного растерянно. — Вам к лицу ваш наряд… Вполне.

Во взгляде, которым он окинул ее, она не увидела ни одобрения, ни тем более восхищения — просто узнавание. Что ж, и на том спасибо… Впрочем, вполне возможно, она придирается…

Он предложил ей руку.

— Идемте, мадам.

Он сопроводил ее вниз, где они надели теплые плащи, перчатки, а Келл вдобавок водрузил на голову высокую бобровую шапку. На улице был уже зимний вечер, а в ландо, которое ожидало их у подъезда, на особое тепло рассчитывать не приходилось.

В дом к Уиклиффам они прибыли первыми. Когда Рейвен поняла это, у нее что-то дрогнуло внутри: она с ужасом подумала, не совершили ли они с Бринн непоправимую ошибку, полагая, что кто-то вообще приедет на вечер, устроенный в честь Рейвен и ее бракосочетания?

Огромный дом был пугающе безмолвен. Тишина подчеркивалась ярким освещением и праздничным убранством холла и лестниц, где было множество оранжерейных цветов.

Хозяева вышли им навстречу, и Рейвен была удовлетворена впечатлением, которое — она ясно видела это — произвел Келл на ее красивую подругу. Конечно, та всячески старалась этого не показывать ни Рейвен, ни своему супругу — тоже вполне подходящему мужчине с женской точки зрения.

Бринн протянула Келлу руку со словами приветствия, с Люсианом они обменялись рукопожатиями, после чего лорд Уиклифф произнес благожелательным тоном опытного дипломата:

— Рейвен успела рассказать нам о том, с каким великодушием вы пришли ей на помощь, мистер Лассетер. Примите нашу благодарность, мы никогда не забудем этого.

— Не стоит благодарности, милорд, — любезно ответил Келл, но Люсиан посчитал нужным продолжить эту тему.

— Видите ли, — сказал он, — Рейвен для нас как сестра, и, уверяю вас, наша благодарность вполне искренна и может стать вполне действенной.

Рейвен решила прервать этот разговор, увидев, как напряглось лицо Келла, но в это время дворецкий объявил о появлении леди Далримпл и лорда Латтрелла. Что ж, ее родственники уже здесь…

Старик радостно обнял внучку, после чего уселся на софу со стаканом шерри в руке. Тетя Кэтрин поздоровалась с ней холодно и церемонно и почти не обратила внимания на Келла, всем своим видом давая понять, что она здесь не по собственному желанию, а чуть ли не по принуждению.

Однако вскоре общая неловкость уступила место неестественно оживленному разговору, в котором менее всех принимал участие Келл. Но все же, к удивлению и радости Рейвен, он явно не отмалчивался и постепенно втянулся в беседу. Она знала, что он делает это ради нее, и пыталась поблагодарить его взглядом, но он упорно избегал ее глаз.

У Рейвен немного отлегло от сердца, когда она узнала, что Бринн специально пригласила ее и членов ее семьи немного раньше остальных гостей, чтобы поужинать и побеседовать в тихой обстановке, а уж потом встретиться с основной массой гостей в бальном зале.

Так и произошло. После ужина они прошли в зал, где огни свечей были еще ярче, пламя каминов еще жарче, но весь этот свет не разгонял мрак, затаившийся в душе у Рейвен.

С каждой минутой ожидания напряжение в ней росло, она уже горько сожалела, что согласилась на предложение Бринн. Ее подмывало сорваться с места и ринуться прямиком домой. Но так ей советовал трусливый внутренний голос, а голос воинственный, смелый призывал прямо смотреть в глаза всем трудностям и не сдаваться, а, наоборот, перехватить инициативу и, если надо, переходить в наступление.

Помогало ей справиться с минутной слабостью и присутствие Келла. Она понимала, как ему не нравится все происходящее и то, что еще должно произойти. Видела, что он заставляет себя держаться спокойно. Это придавало ей сил.

Раньше других из второй группы гостей появился Смельчак Вулвертон. Не появился, а бурно ворвался, с ходу поцеловав в щеку хозяйку дома, потом Рейвен. Как с закадычными друзьями поздоровался со всеми мужчинами и надолго приник к руке леди Далримпл с церемонным поцелуем, чем вызвал легкую краску на ее увядших щеках.

Только исполнив весь этот ритуал, Вулвертон оглядел пустой зал, взглянул на музыкантов, держащих наготове свои инструменты, и весело, словно его безумно обрадовало то, что он видит, произнес:

— Что я вижу? Почти никого из желающих танцевать? Обычно в числе самых последних бываю я.

— Да, кроме вас, Джереми, танцевать здесь будет некому, — попыталась в тон ему ответить Рейвен.

— Прекрасно! Мне давно так не везло, моя дорогая! Без красавцев соперников я могу рассчитывать почти на все танцы с вами.

— Не почти, а на все, — с горечью уточнила Рейвен.

— Ох, дорогая… — в голосе Вулвертона зазвучали утешительные нотки, — не огорчайтесь. Они вскоре придут. Повалят валом! Разве кто-нибудь… хоть один из нашего бомонда наступит на горло своему любопытству и откажет себе в удовольствии увидеть собственными глазами знаменитого похитителя? Человека, уведшего невесту из-под носа у самого герцога? Да никогда!

И его пророчество вскоре сбылось. Едва часы пробили девять, как приглашенные начали появляться — сначала по двое, по трое, а потом, как предрекал Вулвертон, валом.

В обязанности Рейвен — чему она была уже не рада — входило встречать каждого гостя и представлять своего супруга, покорно, к ее непреходящему удивлению, стоявшего рядом с ней. При этом он выглядел, по крайней мере в ее глазах, все так же привлекательно и все больше напоминал ей пирата из ее снов. Прочие мужчины по сравнению с ним казались все, как один, мелкими, невыразительными, неинтересными — словом, другой породы.

И что еще поражало: Келл, находясь в гуще этих аристократов, чувствовал себя совершенно в своей тарелке — никакой напряженности в лице и голосе, никакой антипатии, иронии или сарказма во взгляде. Да он ли это?

И снова она мысленно благодарила его за такую самоотверженность, за такое временное — подлинно актерское — перерождение ради нее. Ради ее подруги Бринн. Его умению беседовать с пожилыми леди позавидовал бы сам Смельчак Вулвертон, и Рейвен, глядя на него, начинала сомневаться, что этот чертов вечер когда-нибудь закончится и Келл снова вернется в свое былое обличье, станет прежним.

Что касается общей атмосферы, то она, не будучи чрезмерно приятной и умиротворяющей, давала все же кое-какую надежду на то, что случившееся с Рейвен со временем забудется, сотрется из памяти, и все вернется на круги своя. Что это означает в действительности и как Рейвен сможет почувствовать, когда это произойдет, она не могла бы объяснить ни себе, ни другим.

Но какой-то сдвиг, пусть на полшага, уже произошел, она готова поклясться.

Однако немалое количество гостей продолжали держать себя так же холодно и отчужденно, как ее собственная тетка. Двигаясь по залу, она порой ловила обрывки фраз, в которых чаще всего подвергался осуждению род занятий Келла или его ирландское происхождение. И по отдельности, и вместе.

Если же, что случалось крайне редко, подобные фразы обращались к ней, у Рейвен был наготове скорый, но достаточно спокойный и холодный ответ.

— …О да, леди Пойндекстер, — говорила она, — мой муж действительно владеет первоклассным игорным домом в Лондоне. И смею думать, ваш супруг так же, как и лорд Уиклифф или маркиз Вулвертон, временами посещает это заведение и проводит там не худшие часы своей жизни… Не правда ли?..