Самое главное в жизни - Джордан Пенни. Страница 8

Она почувствовала, что слезы снова подступают, как острые и болезненные осколки разбитого стекла, режут ей глаза, но она не должна давать им волю, не сейчас, хотя бы пока не спрячется в укромном уединении своего дома.

Хьюго… Хьюго… Зачем ты вернулся?..

Солнце продолжало светить, вечерний дождь падал на теплую, раскаленную докрасна дорогу, когда Ди припарковала свою машину возле дома, где воспитывалась.

Она поспешила в элегантную комнату, где раньше принимала гостей, – здесь Ди действительно могла по-настоящему расслабиться. Рывком открыла дверцу бара и достала оттуда бутылку виски: спиртное поможет справиться с душевной болью, которую она сейчас чувствовала. Алкоголь послужит своего рода защитным буфером между нею и нежелательными мыслями. Ди знала, что не хочет думать, не хочет возвращаться в прошлое.

Ее пальцы рассеянно скользили по холодной поверхности бутылки виски. Это был любимый напиток отца, но он очень редко позволял себе выпить, и только перед сном.

Сквозь слезы, которые продолжали застилать глаза, Ди смотрела на бутылку, а затем очень осторожно и очень медленно поставила ее обратно в бар и закрыла дверцу. С расправленными плечами она твердой походкой вышла из комнаты и направилась на кухню.

Сняла свой пиджак, дотронулась до металлического чайника и закрыла глаза. Ее отец был человек строгих принципов, но главным качеством своего характера считал гордость, поэтому на протяжении всей жизни больше тешил свою гордость, чем демонстрировал любовь к дочери. Он был спокойным, великодушным, но очень сдержанным в проявлении чувств. Однако Ди никогда, никогда не сомневалась, что отец любит ее.

После смерти матери, когда Ди была совсем еще маленькой, он взял на себя ее воспитание, склоняясь к тому, что лучше выслушивать советы родственниц, нежели нанять няню, чтобы та присматривала за девочкой. Потом, когда Ди уже достаточно подросла, ее отправили в пансионат, правда, ненадолго. Отец придерживался правил старого, даже старомодного воспитания, и одна из тетушек критиковала его за это, говоря, что нужно подождать до совершеннолетия Ди, а пока она еще ребенок. Возможно, тетушка была права, но, несмотря на это, у отца было развито чувство долга при полном отсутствии веселья. И все же Ди была счастливым ребенком, очень любимым ребенком, она никогда не сомневалась в этом.

Да, случались времена, когда она страстно, почти безумно жалела о смерти матери, особенно когда нуждалась в женском влиянии, когда чувствовала, что ее отец слишком недоступен, слишком далек от нее, когда она мечтала, чтобы в ее жизни было больше развлечений, нежели обязательств и долга.

Чайник закипел. Ди налила кипятку, сделала кофе и осторожно пошла с кружкой, понемногу отпивая, из кухни в свой кабинет.

На столе лежала записная книжка, где она наметила план, надеясь обсудить с Питером вопрос о предоставлении поддержки молодежи. Это честолюбие, и Ди понимала это. Безрассудство, как сказали бы другие, хотя она предпочитает использовать определения «новаторство» и «предприимчивость».

Пока, формально, они вдвоем с Питером занимались финансовой стороной благотворительных центров, которые перешли к ней после смерти отца. Она чувствовала моральные обязательства перед членами комитета.

Но в действительности Ди хотела использовать эти деньги и основать клуб и мастерскую для местной молодежи, где они смогли бы научиться основам ремесла. Она не претендовала на то, что это ее идея. Муж Анны, миллионер и филантроп Ворд Хантер, уже делал нечто подобное в южных городах, где родился и вырос.

Когда-то у Ворда и Ди были натянутые отношения, но со временем это недоразумение, слава Богу, разрешилось.

Ворд уже дал обещание Ди, что поможет ей, в чем бы она ни нуждалась при открытии своей мастерской, но, конечно, Ворд не сможет оказать давление на фондовый комитет. Ди нашла подходящий участок для своей авантюры: большая пустая вилла на окраине города, с избытком земли и даже с огромной территорией для надворных строений.

Ученики Ворда получали свои знания в подобном доме, но у Ди на первый план выступили материнские чувства: она захотела перепланировать главное здание и организовать маленькие жилые комнаты для молодых стажеров.

Это был, она и сама признавала, очень честолюбивый проект, и Ди решила, что сделает большой – просто огромный – личный взнос в это дело.

Она поступит так во имя отца, более того, это будет ее дань ему, – личная дань ему от нее.

На предыдущей неделе, когда они с Анной говорили об ожидаемом Анной ребенке, подруга поинтересовалась у нее, задумывалась ли она когда-нибудь о замужестве и собственной семье. Анна, мягкий, добрый, деликатный человек, никогда не отличалась любопытством, и Ди сразу же догадалась, почему она задала этот вопрос. Они рассматривали красивое приданое для новорожденного, каждую крохотную вещицу, которую Анна купила для своего малыша, и Ди осознавала, что на ее лице написана зависть.

Она горько улыбнулась, покачала головой и сказала, что получила слишком много шишек, встретившись в ранней юности с мужчинами, которые хотели подняться с ее помощью. Конечно, Анна вопросов больше не задавала, она увидела, что Ди не хочет обсуждать эту тему.

А что еще скажешь? Не будешь же объяснять, что не можешь выйти замуж за человека, который совершенно не любит тебя, который не верит тебе, не можешь выйти замуж за мужчину, которому сама абсолютно не доверяешь. Да и где он, этот мужчина?

Никому Ди не могла бы все рассказать. Нет такого человека. Эта страшная тайна касается не ее одной. Темный, вязкий страх, преследующий ее, напоминает о предательстве человека, с кем ее связывают неразрывные, кровные узы и обязательство верности, – ее отца?

Сможет ли Ди однажды поведать кому-нибудь о своем страхе, который подобен темному кровоподтеку? Если она решится поделиться с кем-нибудь своей тайной, это будет похоже на открывшийся ящик Пандоры. Ди почувствовала дрожь.

– Порой мне кажется, что ты любишь отца больше, чем меня, – однажды сказал Хьюго, когда она объясняла ему, что должна поехать на выходные проведать отца.

– Не больше – иначе, – успокоила его Ди. – Я ведь его дочь.

У Хьюго сложились совсем другие отношения с родителями, нежели у нее с отцом. У него были и мать и отец, а также старший брат и две сестры. По традиции британской респектабельной семьи Хьюго отправили в пансионат, и поэтому он с трудом понимал близкие отношения, существовавшие между ней и отцом, их обоюдную независимость, преданность и любовь Ди.

Хьюго…

Ди крепко обхватила кружку с кофе и решила, что нужно сделать еще одну попытку начать работать. Для нее оказалось шоком увидеть Хьюго вновь, но даже это несравнимо с тем потрясением, которое она испытала от его поцелуя. Хьюго, его поцелуй неотвратимо напоминали ей об их любви.

Хьюго и поцелуй… одно от другого невозможно отделить. Хьюго, Хьюго…

Ди опустилась в кресло и позволила своим воспоминаниям унести ее в прошлое.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

– Ммм… представляю, как прекрасно он целуется, – восхищенно мурлыкала подруга Ди, заводя глаза и бросая томный, полный страстного желания взгляд в сторону Хьюго.

– А ты не ошибаешься в нем? – Ди попробовала остудить воспаленное воображение Мэнди – на нее не произвела впечатления ошеломляющая мужская сексуальность Хьюго, о которой толковала подружка, его крепкая мускулистая спина и сильные руки, когда он налегал на весла лодки.

– Ну уж нет! Я не отказалась бы провести с ним часок наедине. – Ее сокурсница взволнованно дышала, игнорируя неодобрительное качание Ди головой. – О, брось, – говорила она, когда Ди равнодушно пожала плечом. – И не пытайся убедить меня, что не замечаешь, насколько он восхитителен и сексуален.

– Он очень хорошо выглядит, – спокойно согласилась Ди.

– Хорошо выглядит! Он сто, тысячу, миллион, миллиард раз хорошо выглядит. – Мэнди блаженно вздохнула. – Он живет, дышит, ходит среди нас, словно бог. Он… Боже, он смотрит на нас. Он смотрит на нас, – прошептала она исступленно, – Ди, он смотрит на нас…