Око Мира - Джордан Роберт. Страница 35

В отчаянном броске Ранд вскарабкался на вершину острого, как нож, гребня горы и со стоном упал на колени. Скальная стена тысячефутовым утесом отвесно обрывалась в громадное ущелье. Бледная туманная дымка окутывала дно каньона, по ее плотно-серой поверхности пробегали мрачные волны, накатываясь и разбиваясь об утес внизу, но гораздо медленнее, чем неторопливые океанские валы. На мгновение клубы тумана наливались красным, будто под ними вспыхивали и угасали громадные языки пламени. В невидимых глубинах долины рокотал гром, в сумраке высверкивали молнии, устремляясь порой вверх, к небу.

Но не сама долина отняла у Ранда силы и наполнила его душу безысходностью. Из самой середины клубящихся паров вздымалась гора, гора выше любой из Гор Тумана, что он видел, гора столь же мрачная, как потеря всех надежд. Именно этот черный пик, кинжалом вонзившийся в небеса, стал источником опустошенности и отчаяния. Он никогда не видел ее прежде, но узнал. Воспоминание о ней ускользнуло от него, словно ртуть, едва он попытался ухватить его, но воспоминание об этой горе было с ним. Он знал: эта память – с ним.

Невидимые пальцы коснулись Ранда, потянули за руки и за ноги, пытаясь утащить к горе. Тело дернулось, готовое подчиниться. Руки и ноги напряглись, будто он мог впиться пальцами рук и ног в камень. Призрачные струны обвили сердце, притягивая его, призывая к горному шпилю. Слезы заструились по лицу, и он осел на землю. Он чувствовал, как воля его вытекает, словно вода из дырявого ведра. Еще немного, и он пошел бы на зов. Он повиновался бы ему, сделал бы так, как приказывали. Внезапно он понял, что в нем осталось еще чувство – гнев. Подталкивать его, тянуть его, будто он овца, которую ведут в загон? Гнев свернулся тугим клубком, и Ранд вцепился в него, как тонущий хватается в наводнение за утлый плот.

Служи мне, прошелестел голос в безмолвии мыслей. Знакомый голос. Ранд был уверен: прислушайся он внимательней, и он узнает его. Служи мне. Ранд замотал головой, стараясь выбросить голос из головы. Он погрозил черной горе кулаком. Служи мне!

– Да поглотит тебя Свет, Шай’итан!

Внезапно запах смерти окутал его. Над ним нависла выступившая из теней фигура в плаще цвета запекшейся крови, фигура с лицом... Он не хотел видеть лица, смотрящего на него. Он и думать не хотел об этом лице. Самая мысль о нем причиняла боль, превращая разум в горящие угли. Рука протянулась к нему. Не думая о том, что может сорваться с обрыва, он отпрянул в сторону. Нужно бежать. Как можно дальше. Он падал, переворачиваясь в воздухе, пытаясь кричать, но для крика не хватало воздуха, воздуха не хватало ни на что.

Внезапно голые холмы исчезли, он больше не падал. Жухлая побитая морозом трава сминалась под сапогами; она напоминала цветы. Он чуть не рассмеялся, увидев растущие тут и там деревья и кусты без единого листика, усеивающие холмистую равнину, что окружала его теперь. Позади в отдалении возвышалась одинокая гора, с обломанной и расщепленной вершиной, но от этой горы не веяло ни страхом, ни отчаянием. Простая гора, хотя здесь для нее – странное место: других гор поблизости не было.

Возле горы протекала широкая река, на острове посреди реки раскинулся город, какой мог быть в сказаниях менестреля, город, окруженный высокими стенами, которые под теплыми лучами солнца отливали белизной и серебром. Со смешанным чувством облегчения и радости Ранд направился к этим стенам, за которыми – он откуда-то знал – обретет убежище и спокойствие души.

Подойдя ближе к стенам, он различил устремившиеся ввысь башни, многие из них соединялись между собой чудными переходами, висящими в воздухе. Высокие арки мостов перекинулись с берегов реки к городу на острове. Даже издалека можно было разглядеть кружево каменной кладки пролетов этих мостов, кажущихся чересчур изящными и хрупкими, чтобы противостоять напору бурлящего под ними быстрого потока. За этими мостами – убежище. Убежище!

Вдруг морозный озноб пробежал по костям, холодный пот выступил у Ранда на спине, а воздух вокруг него стал отдавать сыростью и зловонием. Не оглянувшись, он бросился бежать, бежать от преследователя, чьи леденящие пальцы задели его спину и дернули за плащ, бежать от поглощающей свет фигуры с лицом, которое... Ему не удавалось припомнить лица, один лишь ужас от него. Он не хотел вспоминать это лицо. Он бежал, и земля мелькала у него под ногами, неровные холмы и плоская равнина... ему захотелось завыть бешеной собакой. Чем быстрее старался он бежать, тем дальше отодвигались белые сверкающие стены и убежище. Они становились все меньше и меньше, пока не превратились в бледное пятнышко на горизонте. Холодная рука преследователя ухватила Ранда за ворот. Если эти пальцы коснутся его, то он сойдет с ума. Или хуже. Намного хуже. И в тот же миг, когда эта уверенность овладела им, он споткнулся и рухнул...

– Неееееет! – завопил он.

...И охнул, когда булыжники мостовой вышибли из него дух. С изумлением озираясь, он поднялся на ноги. Он стоял на дороге, ведущей к одному из тех переброшенных через реку чудесных мостов. Мимо Ранда шли улыбающиеся люди, люди, одетые в такие яркие одежды, что невольно вспоминался цветущий луг. Некоторые заговаривали с ним, но он не понимал их, хотя слова казались знакомыми. Лица были доброжелательны, и люди жестами приглашали Ранда идти вперед, через мост со сложным каменным узором, вперед, к сияющим с серебристыми проблесками стенам и высящимся за ними башням. Вперед, к убежищу, что ждало его там.

Он слился с толпой, текущей через мост в город, сквозь массивные ворота, врезанные в высокие первозданно чистые стены. За стенами начиналась страна чудес, где самое скромное здание выглядело дворцом. Как будто строителям приказали взять камень, кирпич, черепицу, изразец и создать такую красоту, от которой у смертного должно захватить дух. На любое здание, на каждый памятник нужно было смотреть широко раскрытыми от удивления глазами. Музыка плыла по улицам, сотня разных песен, но все они объединялись с гомоном толпы в одну величественную, преисполненную радости и гармонии мелодию. Ароматы нежных благовоний, острых пряностей, множества цветов, удивительных кушаний струились в воздухе, – здесь словно были собраны все самые приятные в мире запахи.

Улица, по которой Ранд вошел в город, – широкая, вымощенная гладким серым камнем, – вела его прямо к центру. Впереди вырисовывалась самая большая и самая высокая в этом городе башня – ослепительно белая, будто свежевыпавший снег. Эта башня стояла там, где для Ранда было убежище, и она олицетворяла собой знание, которое он искал. Но города этого Ранд не видел раньше ни во сне, ни наяву. Разве будет иметь какое-то значение, если он ненадолго задержится на пути к башне? Он свернул в узкую улицу, где давали представление жонглеры, окруженные уличными торговцами, наперебой предлагающими неизвестные Ранду фрукты.

Перед ним, дальше по улице, стояла белоснежная башня. Та же самая башня. Чуть помешкав, он свернул за угол. В дальнем конце этой улицы тоже возвышалась белая башня. Он упрямо повернул на другую улицу, еще на одну, и всякий раз взор его натыкался на белую, как алебастр, башню. Ранд бросился бежать прочь от нее... и застыл, опешив. Перед ним вновь выросла белая башня. Он не решался оглянуться назад, опасаясь увидеть ее и там.

Лица вокруг юноши по-прежнему были дружелюбны, но на них лежала теперь печать разбитой надежды, надежды, которую разрушил он. По-прежнему люди приглашали его идти вперед – но умоляющими жестами. Идти к башне. В их глазах застыло крайнее отчаяние, и лишь он мог выполнить их просьбу, лишь он мог спасти их.

Очень хорошо, подумал он. В конце концов, башня была там, куда он и хотел попасть.

Едва Ранд сделал первый шаг, как разочарование покинуло окружающих и их лица озарились улыбками. Они пошли вместе с ним, и маленькие дети усыпали его путь лепестками цветов. В замешательстве Ранд посмотрел через плечо, чтобы выяснить, кому предназначены эти цветы, но позади него были только радостно улыбающиеся люди, машущие ему руками. Должно быть, цветы для меня, подумал он и удивился, почему такая мысль вдруг не кажется ему необычной. Но мимолетное удивление сразу же растаяло; все было так, как и должно быть.