Эфиопика - Гелиодор. Страница 19

– Все это достойно похвалы – так об этом сужу я, да и всякий, кто, вступив в борьбу с Эротом, с радостью потерпел поражение в этой битве и пал, почтительно признав его неотвратимость. Но, Теаген, вот чего я не могу похвалить, вот какое зрелище преисполнило меня стыдом: ты, припав к незнакомой, совершенно чужой тебе женщине, оплакивал ее малодушно, хотя я изо всех сил уверял тебя, что твоя любимая спаслась и жива.

– Кнемон, – прервал его Теаген, – перестань клеветать на меня перед Хариклеей, которую я оплакивал перед чужим трупом, принимая мертвую за Хариклею. По счастью, кто-то из богов показал, что все это был обман воображения. Пора и тебе вспомнить о твоей собственной непомерной храбрости, когда ты оплакивал, еще до меня, мое несчастье, а затем, вдруг опознав мертвую, убежал, как бегут от божеств на сцене [32], бежал, вооруженный мечом, от женщины, да еще от покойницы, ты, храбрый аттический пехотинец!

При этих словах они слегка и принужденно улыбнулись, да и то не без слез: в таком несчастье и к улыбкам изобильно примешивались рыдания. Немного спустя Хариклея, потирая себе щеку под ухом [33], сказала:

– Блаженна та, кого оплакивал Теаген, и даже, как уверяет Кнемон, целовал, кто бы она ни была. И если только вы не заподозрите, будто меня терзает любовь, я хотела бы узнать, кто была эта счастливица, удостоившаяся слез Теагена? Каким образом ты ошибся и целовал незнакомку, думая, что это я, – если только тебе самому это понятно?

– Ты удивишься, – отвечал Теаген. – Наш Кнемон говорит, что это – Тисба, та афинянка, арфистка, виновница козней против него и Демэнеты.

– Но возможно ли, Кнемон, – спросила пораженная Хариклея, – чтобы она, словно на театральной машине [34], перенеслась из середины Эллады на окраины Египетской земли? И как она укрылась от нас, когда мы сюда спускались?

– Этого я не могу объяснить, – сказал Кнемон, – а вот что я мог узнать о ней: когда Демэнета после своего обмана бросилась в колодец и отец объявил народу о случившемся, то на первых порах народ отнесся к нему снисходительно. Отец мой хлопотал перед народным собранием о моем возвращении и готовился к отплытию, отправляясь разыскивать меня. Тисба воспользовалась его делами для собственного безделья и без опаски торговала на пирах и собой, и своим искусством. Беглой игрой и изысканным пением под кифару она затмила Арсиною, флейтистку несколько вялую, и тем незаметно для себя возбудила обычную у гетер ревность и зависть, особенно после того, как некий раззолоченный купец из Навкратиса [35] по имени Навсикл завлек ее в свои объятия, а Арсиною, с которой он познакомился раньше, оттолкнул, увидав, как щеки у нее во время игры на флейте надуваются и от сильного напряжения безобразно выпучиваются у носа, а воспаленные глаза готовы выскочить из своих орбит [36].

По этой причине раздуваясь от ярости, распаляемая ревностью, Арсиноя явилась к родным Демэнеты и рассказала им о кознях Тисбы: кое о чем она сама догадалась, кое-что рассказала ей по-приятельски сама Тисба. И вот, объединившись против моего отца, родственники Демэнеты выставили обвинителями за большие деньги самых искусных риторов и стали кричать, что без суда и без улик погублена Демэнета, рассказывали, что обвинение в прелюбодеянии лишь прикрывало собой убийство, и настаивали, чтобы прелюбодей, живой или мертвый, был показан им или хотя бы назван по имени; наконец они стали требовать вызова Тисбы для допроса под пыткой.

Мой отец был лишен возможности выдать ее, хотя и обещал, – ведь она заранее все предугадала и еще в начале суда, как было у нее условлено с тем купцом, бежала; недовольный народ, хотя и не признал отца убийцей, но, как одного из виновников моего несправедливого изгнания и коварного против Демэнеты злодеяния, изгнал его из города и присудил к лишению имущества. Вот что довелось ему испытать из-за второго брака. А злодейка Тисба, которую теперь на моих глазах постигло справедливое возмездие, покинула тогда Афины.

Это – все, что я знаю, так как об этом некто Антикл известил меня на Эгине; вместе с ним я и отправился сюда в Египет, в надежде отыскать в Навкратисе Тисбу, вернуть ее в Афины, доказать несправедливость подозрений и обвинений против отца и потребовать наказания за злые умыслы против всех нас. По какой причине я нахожусь здесь с вами и чего только я не перенес за это время – об этом вы в другой раз услышите. А как и кем убита Тисба в пещере, мог бы, пожалуй, поведать только кто-либо из богов.

Впрочем, если хотите, взглянем на таблички [37], которые мы нашли у нее на груди: вероятно, оттуда мы сможем больше узнать.

Предложение было одобрено, и, раскрыв таблички, он начал читать. Написано было следующее:

«Кнемону, господину своему, враждебная и отомстившая Тисба. Прежде всего сообщаю приятную для тебя весть о смерти Демэнеты: это совершилось благодаря мне – ради тебя; а как это произошло – об этом, если ты меня примешь, я расскажу сама. Затем извещаю, что нахожусь я на этом острове вот уже десятый день, захваченная в плен одним из здешних разбойников; он хвастается, что служит щитоносцем главного разбойника. Держит он меня взаперти и не позволяет даже выглянуть за дверь. Он говорит, будто так хочет охранить меня от всех, из любви ко мне, но я догадываюсь, что он боится, как бы кто не похитил меня. По милости кого-то из богов, я увидела здесь тебя, моего владыку, узнала и пересылаю тебе тайно эту табличку через живущую со мной старуху, приказав вручить красавцу эллину, другу предводителя. Вырви меня из рук разбойников и сделай своей служанкой. Стоит тебе захотеть, и ты спасешь меня. Пойми, ведь то, что считают моим проступком, я совершила по принуждению, а отомстила я твоей ненавистнице добровольно: если же ты охвачен непримиримым гневом, направь его против меня как тебе угодно. Только бы мне быть у тебя, хотя бы и пришлось умереть: ведь лучше погибнуть от твоей руки и сподобиться эллинского погребения, чем выносить такую жизнь, что тяжелее смерти, и терпеть восторги варвара, которые мне, уроженке Аттики, докучнее его вражды».

Вот что сообщала Тисба и ее таблички.

– Тисба, – сказал Кнемон, – ты прекрасно сделала, что умерла и сама стала для нас вестницей своих несчастий – само твое мертвое тело вручает нам повесть о них. Так мстительная Эринния гнала тебя, видно, по всей земле и остановила свой праведный бич не раньше, чем, застав меня в Египте, сделала несправедливо обиженного очевидцем воздаяния. Но что было предотвращено постигшим тебя возмездием? Какие новые против меня козни строила ты в хитросплетениях твоего письма? Даже мертвую тебя я подозреваю и сильно боюсь, не выдумка ли смерть Демэнеты, не обманули ли меня те, кто возвестил о ней, не явилась ли ты из-за моря, чтобы, как в Аттике, сыграть с нами и в Египте еще одну трагедию.

– Перестань, – сказал Теаген, – показывать свою храбрость, ты страшишься призраков и теней. Ведь ты не скажешь, что она околдовала также и меня и мое зрение, раз я совсем не участвовал в этом представлении? Она в самом деле лежит мертвой, поэтому будь вполне спокоен, Кнемон. Но кто твой благодетель, ее убивший, каким образом она сюда попала и когда – это меня повергает в недоумение и поражает.

– Ничего не могу сказать, – отвечал Кнемон, – кроме того, что убийца, несомненно, Тиамид, судя по мечу, который мы нашли возле убитой: я узнаю его меч, а вот и отличительное украшение рукоятки – орел, выточенный из слоновой кости.

– Не скажешь ли ты, как, когда и по какой причине он совершил убийство? – спросил Теаген.

– Как я могу об этом знать, – был ответ, – ведь не сделала меня вещим эта пещера, как святилище в Пифо, и не научила божественной премудрости, как это делает прорицалище Трофония со всяким, кто к нему спускается [38].