Черная Луна - Геммел Дэвид. Страница 5

— Ладно, Чио, — наконец сказал он, — ты выиграл. Теперь пусти меня назад. Мне холодно и скучно.

— А мне и здесь неплохо.

Над озером лил проливной дождь, издалека доносились раскаты грома. Дейс выругался. Если молния ударит в дерево, он испечется заживо.

Он снова выругался, но тут же широко ухмыльнулся. В конце концов, что есть жизнь? Игра. А сейчас по крайней мере до него не доберется ни дождь, ни ветер.

— Ну ладно, можешь возвращаться. — Тарантио, как ни старался, не сумел скрыть своего страха.

— Ну нет, — весело отозвался Дейс. — Я только-только начал привыкать.

Совсем близко ударила молния, и призрачный свет озарил на миг озеро и остров. Дейс ощерил зубы в волчьей усмешке.

— А ну давай! — завопил он. — Попробуй ударь в меня!

— Ты хочешь, чтобы мы погибли? — сердито спросил Тарантио.

— А мне наплевать, — беспечно ответил Дейс. — Может, потому я и такой везучий.

Гроза улеглась так же неожиданно, как началась, и в прояснившемся небе ярко засияла луна.

— Возвращайся, братец, — милостиво разрешил Дейс, — назад, в этот грязный и жалкий мирок! Я уже довольно повеселился.

Снова обретя власть над своим телом, Тарантио выбрался из расщелины, но тут же вернулся, чтобы набрать сухой коры на растопку. Теперь он мог снова развести костер.

— Мы могли бы сейчас жить во дворце, — напомнил ему Дейс. — Нежились бы на той широкой мягкой кровати, под атласными одеялами, в комнате с посеребренными зеркалами…

— Ты убил бы ее, Дейс. Не отрицай. Я чувствовал, как тебе хочется это сделать.

Герцог Кордуина прислал к Тарантио известную куртизанку — Мириак. Золотовласую Мириак. Ее искусность была восхитительна. Тарантио запомнил бы эту ночь на всю Жизнь, даже если бы в спальне не было зеркал. О эти зеркала… Лаская женщину, он видел в них свое и ее отражение, и образ нагих, неистово сплетающихся тел преследовал его до сих пор и будет преследовать вечно. Вспоминая об этой ночи, Тарантио вздохнул.

В самом разгаре страсти он вдруг ощутил бешеную злобу Дейса. Ее неукротимая сила ужаснула Тарантио.

И он бежал из объятий Мириак, бежал от богатства и блаженства.

— Я бы мог стать первым герцогским бойцом, — не унимался Дейс. — Мы были бы богачами!

— Почему ты хотел убить ее?

— Она была опасна для нас. Ты почти влюбился в нее, а она в тебя. Бедная шлюшка не могла устоять против мальчишки-девственника. Когда ты плакал, она гладил атебя по лицу. Ах как трогательно! Меня сейчас стошнит. Значит, вот почему мы идем в Кордуин? Чтоб ыповидаться со шлюшкой?

Тарантио тяжело вздохнул.

— Тебя не существует, Дейс. Я просто чокнутый. Рано или поздно это кто-нибудь поймёт. Тогда меня посадят под замок или же повесят.

— Я существую, — сказал Дейс. — Я с тобой, братец, и никуда не денусь. Сигеллус знал, что я настоящий. Он часто говорил со мной. Я ему нравился.

К рассвету Тарантио снова проголодался. Целый час он пытался поймать другую форель, но на сей раз удача ему изменила. Он сумел было схватить самку фунта в два весом, но рыбина в его руках ловко извернулась, совершила в воздухе изящный кульбит и, шлепнувшись в воду, тотчас ушла на глубину. Тарантио обсох, оделся и двинулся в путь — все выше и выше в горы.

Воздух здесь был прореженный, в лицо хлестал ледяной ветер. Близилась осень, не пройдет и двух месяцев, как выпадет первый снег. Тарантио медленно и осторожно карабкался вверх по крутому склону, с опаской пробираясь между крупных валунов, которыми была усеяна гора. Интересно, лениво размышлял Тарантио, откуда здесь взялись все эти валуны — ведь они явно не той же скальной породы, из которой состоит гора.

— Следы извержения, — пояснил Дейс. — Когда-то в прошлом здесь было извержение вулкана. Гатьен много рассказывал о вулканах, да только ты не слишком тогда интересовался геологией.

— Зато ты, помнится, просто обожал слушать о всяких там землетрясениях и извержениях. Тебя всегда восхищали разрушение и смерть.

— Смерть — это единственная в мире постоянная величина.

Наконец, когда солнце уже пустилось в долгий неспешный путь к западу, Тарантио обнаружил среди скал небольшую лощину и устроился там на отдых. Из густой травы выскочило несколько кроликов, и Тарантио удачным броском ножа прикончил одного из них. Отыскав плоский камень, он освежевал и выпотрошил тушку, отделив сердце и почки. Неподалеку протекал ручеек, и на берегу его Тарантио отыскал заросли крапивы и скороды. Продолжив поиски, он скоро обнаружил настоящее сокровище — дикий лук. Вернувшись на стоянку, Тарантио развел костер и, когда пламя занялось как следует, кинжалом срезал с березы два больших квадратных куска коры. С помощью рогульки Тарантио подержал бересту над огнем, чтобы она нагрелась и размягчилась. Из первого куска он ловко и умело свернул небольшую чашу, но когда принялся за второй кусок, терпение ему изменило, и береста треснула. Тарантио выругал себя и уже с удвоенной осторожностью срезал с березы еще один кусок коры.

Наполнив первую чашу водой из ручья, он вернулся к огню, развел второй костер и принялся размеренно подбрасывать в него хворост. Когда образовалось достаточно углей, Тарантио поставил чашу на огонь и бросил в воду горсть крапивных листьев, нарезанную кусками скороду и несколько луковиц. На первом костре он поджарил кролика. Мясо оказалось жирное, нежное, и Тарантио сразу съел половину тушки, а остатки бросил в кипящую воду.

Здесь, высоко в горах, вода выкипала быстро, и Тарантио еще трижды пришлось сбегать за ней к ручью. Он не опасался, что берестяная чаша сгорит — главное, чтобы пламя не поднималось слишком высоко.

Внизу, в лагере наемников, Тарантио бросил пару превосходных медных котелков и прочую утварь, накопленную за годы службы. Когда на лагерь напали копейщики Карис, заботиться о личном имуществе было некогда.

Тарантио лег навзничь, неотрывно глядя в небо. Сейчас он уже с трудом мог припомнить время, когда не приходилось воевать. Почти треть его жизни прошла от сражения к сражению — то осаждаешь город, то обороняешь, то атакуешь врага, то отбиваешь вражескую атаку.

Все эти свары между герцогами здесь, в холодном величии гор, казались такими глупыми мелочами. Как, впрочем, и женские прелести — пускай даже речь шла о Мириак. Дейс, конечно, был прав — Тарантио влюбился в нее и часто думал о ней, вспоминал ее атласно-гладкую кожу, теплое пьянящее дыхание. Не важно, что Мириак была куртизанкой, то есть шлюхой для богачей. Тарантио знал, надеялся, чувствовал, что в глубине души она совсем другая.

— Какой же ты неисправимый романтик, братец! Едва твоя красотка услышит звон золотых монет, она тут же повалится на спину и раздвинет ноги. И плевать ей, чье это будет золото — твое или нет.

— Ты же сам сказал, что она влюбилась в меня, — напомнил Тарантио.

— Ну да, я так и сказал — в мальчишку-девственника. Это ее и привлекло. Очень скоро ты бы ей надоел.

— Ну, этого мы уже никогда не узнаем, верно?

Когда наступили сумерки, Тарантио съел похлебку. Варево получилось недурное, сытное и пряное на вкус, но он сам испортил себе удовольствие, некстати припомнив последнюю трапезу в лагере наемников — когда у него еще была соль. Дейс помалкивал, за что Тарантио был ему несказанно благодарен.

На следующее утро он двинулся дальше, по узким долинам, где густо росли ольха, сосна и береза. Распогодилось, и в ясном небе сияло солнце, зажигая белым пламенем заснеженные пики дальних гор.

Тарантио шел, стараясь не думать о битвах и войнах, — он вспоминал те далекие мирные дни, когда жил у Гатьена, изучал древние летописи, пытаясь отыскать хоть какой-то смысл в кровавой истории этих плодородных земель. «Если все эти войны когда-нибудь закончатся, — подумал Тарантио, — стану ученым».

В голове у него эхом отозвался насмешливый хохот Дейса.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В трехстах милях северо-восточнее, в самом сердце недавно возникшей каменистой пустыни стройный и гибкий светловолосый человек взбирался на вершину горы, которая некогда называлась Капритас. Его зеленый плащ был истрепан и изорван, подошвы башмаков протерлись почти до дыр. Дуводас Арфист стоял на вершине горы и боролся с приливом отчаяния и нестерпимой боли. На его тонком лице и в мягких серо-зеленых глазах отражалась та же печаль, которая терзала его душу. В этой земле не осталось ни капли магии. Черные лысые скалы торчали повсюду, словно гнилые зубы, и Дуводасу мерещилось, будто он забрался в чудовищную пасть самой смерти. Там, где некогда царила красота, где зеленели леса, текли реки, нежились под солнцем плодородные долины, — теперь не осталось ничего. Плоть земли была содрана до костей, содрана незримой рукой, перед которой склонилась бы и сама вечность. Четыре города эльдеров сгинули бесследно, и даже ветер, шуршавший между бесплодных скал, не мог отыскать ни малейшего их следа, ни единого намека на то, что они когда-то существовали. Ни треснувшей чашки, ни детской куклы, ни могильной плиты.