Друсс-Легенда - Геммел Дэвид. Страница 60

— Землетрясение, что ли? — сказал Зибен Друссу.

Горбен замер на месте, глядя вниз. Земля ходила ходуном. Костер внезапно вспыхнул, послав столб искр в ночное небо. Горбен отступил от невыносимого жара. Дрова полетели вверх, и в огне возникла фигура огромного зверя с распростертыми лапами. Затем пламя угасло, и перед Горбеном оказался исполинский медведь ростом более двенадцати футов.

Несколько солдат бросились на него и вонзили копья ему в брюхо. Первое древко сломалось от столкновения. Зверь с громоподобным ревом взмахнул лапой, и стальные когти разорвали солдата надвое.

Выйдя из угасающего костра, зверь прыгнул к Горбену.

При появлении огненного существа Зибен, сидевший рядом с Бодасеном, позабыл обо всем на свете. Из глубин его памяти всплыл образ, виденный три года назад в главной дренайской библиотеке. Зибен тогда, занимаясь изысканиями для эпической поэмы, рылся в древних, переплетенных в кожу фолиантах. Страницы высохли и пожелтели, чернила и краска на них поблекли, но на этой картине цвета остались живыми и яркими — горящее золото, огненный багрец, солнечная желтизна. Из глаз великанской фигуры исходили языки пламени. Надпись над рисунком гласила: Калит Нумарский, а ниже следовали слова:

Зверь Хаоса, Крадущийся в Ночи, Слуга Непостижимого, чью шкуру не может пробить орудие человека. Где бы ни появился, он несет смерть.

Вспоминая впоследствии эту ночь, Зибен каждый раз дивился тому, что совсем не испытывал страха. Он видел, как люди гибнут ужасной смертью, видел, как адское чудище рвет на части и вспарывает им животы, слышал жуткий вой, вдыхал запах смерти — но не боялся.

Страшная сказка ожила, и он, сказитель, оказался свидетелем этого.

Горбен застыл как вкопанный. Солдат, в котором Зибен узнал Оликвара, напал на зверя с саблей, но клинок отскочил от бока чудовища со звуком, похожим на гул отдаленного колокола. Лапа сорвала с Оликвара голову, кровавый фонтан забил из разодранной шеи. Несколько лучников пустили в медведя стрелы — стрелы погнулись, отскочили прочь. Зверь надвигался на Горбена.

Император упал и откатился вправо. Зверь повернулся к нему, ища его огненными глазами.

Преданные солдаты, проявляя чудеса храбрости, преграждали дорогу зверю, коля его и рубя, — тщетно. Стальные когти каждый раз вонзались в новую жертву, и кровь обагряла землю. За несколько мгновений зверь убил не менее двадцати человек. Вот он опять вонзил когти в грудь какого-то солдата и швырнул его через костер. Зибен слышал, как хрустнули ребра.

Друсс с топором в руке вышел навстречу чудовищу. Солдаты, отступая, все же образовали стену между зверем и императором. Крохотный и хрупкий по сравнению с Калитом, Друсс заступил ему дорогу. В ярком свете луны сверкали серебряные наплечники, блестели страшные лезвия Снаги.

Зверь Хаоса остановился, глядя на человечка. У Зибена пересохло во рту, и он слышал стук собственного сердца.

Калит заговорил густым, рокочущим басом, с трудом ворочая длинным языком:

— Отойди, брат. Я пришел не за тобой. Топор загорелся красным как кровь огнем. Друсс стоял, держа Снагу обеими руками.

— Отойди, — повторил Калит, — иначе мне придется убить тебя!

— Не дождешься, — сказал Друсс.

Чудовище замахнулось лапой. Друсс припал на одно колено и кроваво-красным топором нанес удар. Лапа упала наземь, Калит отшатнулся. Вместо крови из раны повалил маслянистый дым. Зверь изрыгнул из пасти огонь, направив его на человека. Друсс не отступил, устремился навстречу пламени, держа Снагу высоко над головой. Топор описал смертоносную дугу — и обрушился Калиту на грудь, сокрушил грудину, распорол от глотки до паха.

Из Калита хлынуло пламя, охватило воина. Друсс зашатался, зверь упал — и даже Зибен, сидевший футах в тридцати от него, услышал, как содрогнулась при этом земля.

Подул ветер и развеял дым. От Калита не осталось и следа.

Зибен бросился к Друссу. Борода и брови воина его опалены, но на коже не осталось ожогов.

— Клянусь богами, Друсс, — завопил Зибен, хлопая друга по спине, — я сложу об этом песню, которая принесет нам и славу, и богатство!

— Он убил Оликвара, — сказал Друсс, освобождаясь от объятий и роняя топор. Горбен подошел к ним.

— Это был благородный поступок, друг мой. Я никогда не забуду, что обязан тебе жизнью. — Император нагнулся и поднял топор, снова ставший серебряным с чернью. — Это колдовское оружие, — прошептал он. — Я дам тебе за него двадцать тысяч золотом.

— Он не продается, государь, — сказал Друсс.

— А я думал, ты любишь меня, Друсс.

— Это верно, парень, поэтому я его тебе и не продам.

Холодный вихрь пронесся по пещере. Аниндаис отшатнулся от алтаря, Старуха встала со своего места за золотым кругом.

— Что случилось? — спросил он. — Я видел — воин убил зверя. Нельзя ли послать другого?

— Нет. И он не убил его, а лишь отправил обратно в преисподнюю.

— И что же дальше?

— Теперь нужно заплатить Калиту за услуги.

— Ты сказала, платой послужит кровь Горбена.

— Однако Горбен жив.

— Я не понимаю тебя. Почему здесь так холодно? На Аниндаиса упала тень, и он увидел над собой огромную фигуру. Когти устремились вниз, разодрав ему грудь.

— Даже ума — и того нет, — молвила Старуха, повернувшись спиной к вопящей жертве. — Ах, Друсс, — прошептала она, опустившись на старый плетеный стул, — напрасно я не дала тебе умереть там, в Машрапуре.

Глава 6

Ровена открыла глаза. Мишанек сидел у ее постели в парадных доспехах из бронзы и золота, в шлеме с красным гребнем и покрытыми эмалью лицевыми щитками, в панцире с символическими узорами.

— Какой ты красивый, — сонно сказала она.

— Это ты у меня красавица. Она потерла глаза и села.

— Зачем ты надел эти доспехи? Они не так прочны, как твой старый железный панцирь.

— Это поднимет ребятам дух. — Мишанек поцеловал жену в ладонь и направился к двери. На пороге остановился и сказал, не оглянувшись: — Я оставил для тебя кое-что в моем кабинете. Завернуто в бархат. — И ушел.

Вскоре появился Пудри, неся на подносе три медовые лепешки и кубок с яблочным соком.

— Хозяин сегодня великолепен, — сказал он, и Ровена прочла грусть на его лице.

— Что с тобой, Пудри?

— Не люблю, когда люди воюют. Столько крови, столько боли. А еще хуже, когда надобность в сражении давно отпала. Нынче люди будут умирать ни за что ни про что. Жизни их будут гаснуть, словно свечи в полночь — а чего ради? И хоть бы этим дело кончилось — так ведь нет. Когда Горбен соберется с силами, он нанесет ответный удар по Наашану. Суета сует! Быть может, мне не дано этого понять потому, что я евнух.

— Ты прекрасно все понимаешь. Скажи, я была хорошей пророчицей?

— Об этом меня не спрашивай. Это было давно и быльем поросло.

— Мишанек велел тебе не говорить со мной об этом? Пудри угрюмо кивнул

— Он сделал это из любви к тебе. Твой Дар чуть не убил тебя, и Мишанек не хотел, чтобы ты опять страдала. Твоя ванна готова. Такая горячая, что пар идет, и я сыскал немного розового масла, чтобы подбавить в воду.

Час спустя Ровена, выйдя в сад, увидела, что окно в кабинете Мишанека открыто. Это был непорядок — там хранилось много бумаг, и сквозняк мог разбросать их по комнате. Она вошла в кабинет, закрыла окно и увидела на дубовом столе маленький пакет, обернутый, как и сказал Мишанек, в пурпурный бархат.

Ровена развернула ткань. Внутри оказалась деревянная шкатулка. Она подняла крышку и увидела простенькую, незатейливую брошь: мягкие медные нити, сплетенные вокруг лунного камня. У Ровены внезапно пересохло во рту. Разум говорил ей, что она видит эту брошь впервые, но где-то в глубине души прозвенел тревожный колокольчик, сказав ей: «Это мое!»