Кровь-камень - Геммел Дэвид. Страница 24

Из спальни до нее донеслись тихие всхлипывания, и она, поспешив туда, села на краю кровати рядом с маленькой девочкой. Эстер плакала во сне.

– Ш-ш-ш, деточка! Все хорошо. Все спокойно, – ласково зашептала она, поглаживая каштановые кудряшки. – Все хорошо. Все спокойно.

Эстер что-то пробормотала и принялась сосать большой палец. Зера сосание пальцев не одобряла, но для выговоров и назиданий сейчас было не время.

– Я всегда хотела доченьку, – шептала Зера, все еще поглаживая головку девочки. И тут она заметила, что Освальд не спит. В его широко раскрытых глазах застыл испуг. – Пойдем, выпьешь со мной стаканчик молока, – сказала она. – Я всегда пью молоко на ночь. Только потихоньку вставай, не разбуди сестричку.

Освальд пошел на цыпочках следом за ней. Он напомнил ей Сифа – крепкий мальчик с серьезными глазами и сильным подбородком. Налив из каменного кувшина молоко в два стакана, она протянула один Освальду, который скорчился у угасающего очага.

– Не спится, малый? Он кивнул.

– Мне папа приснился. Он ходил по дому и звал нас. Только он был весь в крови и без лица.

– С тобой случилось большое, очень большое несчастье, Ос, но здесь ты в безопасности.

– Они найдут нас. Вам им не помешать. Зера вымученно засмеялась.

– Мы с Бетти их остановим. Ос. Не сомневайся. – Она подошла к очагу и вынула из стойки длинное ружье. – Бетти выстреливает четыре пули, и каждая потолще твоего большого пальца. И я открою тебе маленький секрет: из этого ружья я еще ни разу не промазала за целых семнадцать лет.

– Их было не четыре, а больше, – сказал Ос.

– Очень хорошо. Ос, что ты упомянул про это, – сказала она, откладывая ружье и направляясь к красивому резному комоду. Она достала из ящика небольшой никелированный пистолет и коробку с патронами. – Это был пистолет моего сына Зака. Маленький, но бьет сильно. Сделан исчадиями тридцать лет назад. – Она взвела курок на предохранительный взвод, раскрыла револьвер, вложила в каморы пять патронов, потом повернула барабан так, что пустая камора оказалась перед ударником. – Я даю его тебе, Ос. Но это не игрушка, это оружие, которое убивает людей. Если начнешь баловаться с ним, оно может убить тебя или твою сестричку. Ты уже настолько мужчина, что я могу доверить его тебе?

– Да, фрей Уилер. Я уже мужчина.

– Верю. Так вот, Ос, мы с тобой будем оберегать малютку Эстер. И добьемся, чтобы свершилось правосудие. Мой работник Йон сейчас едет в Доманго, чтобы сообщить о… – Она замялась, заметив муку в его глазах. – Сообщить об этом преступлении Крестоносцам.

Лицо Освальда исказилось, глаза блеснули.

– Тот, кто первым выстрелил в папу, был Крестоносец, – сказал он.

У Зеры оборвалось сердце, но она сдержалась.

– Мы во всем разберемся, Ос, вот увидишь. А теперь отправляйся-ка назад в постель. Утром ты мне нужен свежим, с ясными глазами. А револьвер положи рядом с собой у кровати.

Мальчик послушно ушел, а Зера вернулась к комоду. Из третьего ящика она вынула кобуру, пояс и короткоствольный пистолет. Некоторое время она его чистила, потом зарядила.

Вопреки опасностям Шэнноу любил ездить по ночам. Воздух был свежим и чистым, а мир спал. В лунном свете деревья словно мерцали, и каждый камень отливал серебром. Он ехал неторопливо, предоставив лошади осторожно шагать по тропе.

Утрата памяти больше его не раздражала. Память вернется или не вернется. Заботили его трудности, на которые такая потеря могла обречь Взыскующего Иерусалима. Если перед ним на тропу выедет худший враг из всех, какими он мог обзавестись за последние двадцать лет, то, опасался Шэнноу, он не распознает опасности.

И еще – вопрос старения. По словам Иеремии, Взыскующий Иерусалима ездил по Чумным Землям больше двадцати лет назад, и ему было под сорок, а то и за сорок. То есть сейчас ему шел бы седьмой десяток. А у него волосы все еще темные, и морщин почти нет.

Он ехал так почти три часа, потом устроился на ночлег в ложбине. Воды поблизости не оказалось, и Шэнноу не стал разводить костер, а прислонился спиной к дереву, закутав плечи одеялом. Рана на голове больше не болела, но струп чесался.

Сидя так в лучах луны, он в уме прослеживал свою жизнь, собирая воедино мозаичные кусочки по мере того, как они возникали из беспамятства. Я Йон Шэнноу.

Внезапно в его памяти возникло лицо – худое, с резкими чертами и глубоко посаженными мрачными глазами. И имя: Варей. Варей Шэнноу. Будто ключ без малейших помех вошел в скважину. Он снова увидел истребителя разбойников, который взял под крыло юного паренька. Явзял его имя, когда его убили. И ему вспомнилось его собственное имя: Кейд, Йон Кейд. Оно освежило его память, словно вода пересохший от жажды язык.

Мир тогда сошел с ума, проповедники повсюду толковали об Армагеддоне. Но если Армагеддон – правда, то где-то должен существовать и Новый Иерусалим. Новоявленный Йон Шэнноу отправился на его поиски. Путь его был долгим, окруженным опасностями. Варей Шэнноу никогда не отступал перед злом.

«Противься ему, где бы оно тебе ни встретилось, Йон. Ибо оно расцветет пышным цветом, едва только люди перестанут сражаться с ним».

Шэнноу закрыл глаза, вспоминая разговоры у бесчисленных ночных костров.

«Ты сильный человек, Йон, и обладаешь редчайшей согласованностью глаз и рук. Ты быстр и все же хладнокровен под огнем. Используй свои таланты. Йон. Этот край кишит разбойниками, людьми, которые лгут, крадут, убивают ради наживы. С ними надо бороться, ибо они – зло. —Шэнноу улыбнулся при этом воспоминании. – Когда-то говорили, будто невозможно остановить человека, который продолжает идти вперед, зная, что он прав. Это не так. Йон. Пуля остановит любого человека. Но дело не в том. Дело не в победе. Если бы человек вступал в бой, только когда верил, что есть шанс победить, тогда зло брало бы над ним верх всякий раз. Разбойник, когда он едет со своими товарищами и все они вооружены до зубов, полагается на то, что жертва – поняв, что шансов на победу нет, – сдастся без боя. Поверь. Йон, это та минута, когда надо выйти им навстречу, паля из пистолетов».

Перед самым роковым днем, когда они въехали в маленький городок, Варей обернулся к юнцу рядом с ним.

«Когда меня не станет, обо мне будут говорить разное. Могут сказать, что я слишком неуемно впадал во гнев. Могут сказать, что я не хватал звезд с неба. И уж во всяком случае, скажут, что был я рожа рожей. Но ни единый человек не сможет сказать, что я обидел женщину, крал или лгал, или пошел на попятный перед лицом зла. Не такая уж плохая эпитафия, а, Йон?»

Варей Шэнноу был сражен в расцвете сил пулей в спину мерзавцами, которые решили, что он охотится на них.

Йон Шэнноу открыл глаза и поглядел на звезды.

– Ты был хорошим человеком, Варей, – сказал он.

– Утверждают, что беседы с самим собой – верный симптом безумия, – сказал Джейк. – И надеюсь, вы не выстрелите из этого пистолета.

Шэнноу спустил затвор и убрал пистолет в кобуру. При первом же шорохе он плавным движением выхватил пистолет и взвел затвор. Несмотря на молниеносность своей реакции, бесшумное приближение старика его рассердило.

– Подходить вот так к ночлегу – значит напрашиваться на пулю.

– Верно, малый, но я расчел, что ты не из тех, кто стреляет, не поглядев. – Джейк остановился напротив Шэнноу и сел. – Холодный ночлег. Ждешь неприятностей?

– Неприятности обычно случаются, когда их не ждут, – сказал Шэнноу.

– Вот уж правда! – Борода старика блестела серебром в лунном свете. Сбросив овчинную куртку, он негромко свистнул, и мул рысцой подбежал к нему. Джейк быстро снял с него седло и одеяло-скатку, а потом похлопал его по крупу. Мул направился к коню Шэнноу и встал рядом с ним. – Такая послушная девочка, – сказал Джейк с нежностью.

– Как вы меня нашли?

– А я и не искал. Она, наверное, почуяла твоего жеребца. В Доманго путь держишь? Шэнноу молча кивнул.