Немецкая идеология - Маркс Карл Генрих. Страница 59
Как и выше, в вопросе о деньгах, наш добрый бюргер опять превращает здесь «рабочих», рассеянных по всему цивилизованному миру, в замкнутое общество, которому стóит только принять известное решение, чтобы избавиться от всех затруднений. Святой Макс не знает, конечно, что только с 1830 г. в Англии было сделано по меньшей мере пятьдесят попыток, и сейчас делается еще одна, охватить всех рабочих, хотя бы одной только Англии, единой ассоциацией и что успешному осуществлению всех этих планов мешали в высшей степени эмпирические причины. Он не знает, что даже меньшинство рабочих, если оно объединяется для прекращения работы, очень скоро оказывается вынужденным к революционным выступлениям, – факт, о котором он мог бы узнать из английского восстания 1842 г. и из еще более раннего уэльсского восстания 1839 г., когда революционное возбуждение среди рабочих впервые нашло свое полное выражение в «священном месяце», провозглашенном одновременно со всенародным вооружением {175}. Здесь мы опять видим, как святой Макс постоянно старается навязать людям свою бессмыслицу в качестве «глубочайшего смысла» исторических фактов (это ему удается разве лишь по отношению к его безличным «некто») – исторических фактов, «которым он подсовывает свой смысл и которые, таким образом, неизбежно должны были привести к бессмыслице» (Виганд, стр. 194). Впрочем, ни одному пролетарию не придет в голову обращаться к святому Максу с вопросом о «смысле» пролетарского движения или за советом, как действовать в настоящий момент против буржуазии.
Совершив этот великий поход, наш святой Санчо возвращается к своей Мариторнес и оглушительно трубит:
«Государство основано на рабстве труда. Если труд освободится, государство погибло» (стр. 153).
Современное государство, господство буржуазии, основано на свободе труда. Ведь святой Макс сам – и не раз, но в каком карикатурном виде! – заимствовал из «Deutsch-Französische Jahrbücher» ту истину, что вместе со свободой религии, государства, мышления и т.д., а значит «подчас» «точно так же» «пожалуй» и труда, – освобождаюсь не Я, а лишь кто-то из моих поработителей. Свобода труда есть свободная конкуренция рабочих между собой. Святому Максу жестоко не везет как во всех остальных областях, так и в политической экономии. Труд уже стал свободным во всех цивилизованных странах; дело теперь не в том, чтобы освободить труд, а в том, чтобы этот свободный труд уничтожить.
В. Коммунизм
Святой Макс называет коммунизм «социальным либерализмом», потому что он отлично знает, в какой немилости слово либерализм у радикалов 1842 г. и у самых что ни на есть передовых берлинских свободомыслящих {176}. Это превращение дает ему одновременно повод и смелость – вложить в уста «социальным либералам» всякую всячину, которая до «Штирнера» еще ни разу не была высказана и опровержение которой должно вместе с тем служить опровержением коммунизма.
Преодоление коммунизма осуществляется с помощью ряда конструкций частью логического, частью исторического характера.
Первая логическая конструкция.
Из-за того, что «Мы превращены в слуг эгоистов», мы не «должны» сами «становиться эгоистами… а лучше сделаем так, чтобы совсем не было эгоистов. Сделаем их всех босяками, пусть никто не обладает ничем, дабы обладающими оказались „все“. – Так говорят социальные либералы. – Кто же представляет это лицо, которое вы называете „всеми“? Это – „общество“» (стр. 153).
При помощи нескольких кавычек Санчо превращает здесь «всех» в лицо, в общество как лицо, как субъект = в святое общество, в Святое. Теперь наш святой чувствует себя в своей стихии и может обрушить на «Святое» целый поток своего пламенного гнева, в силу чего коммунизм, конечно, оказывается уничтоженным.
Если святой Макс здесь опять вкладывает свою бессмыслицу в уста «социальным либералам», выдавая ее за смысл их речей, то этому не приходится «удивляться». Он отождествляет, прежде всего, «обладание» чем-нибудь в качестве частного собственника с «обладанием» вообще. Вместо того чтобы рассмотреть определенные отношения частной собственности к производству, рассмотреть «обладание» чем-нибудь в качестве землевладельца, рантье, коммерсанта, фабриканта, рабочего, – причем «обладание» оказалось бы вполне определенным обладанием, оказалось бы командованием над чужим трудом, – вместо этого он превращает все эти отношения в «обладание как таковое» [176]
…
политический либерализм, который объявил «нацию» верховной собственницей. Коммунизму, следовательно, уже нечего «упразднять» «личную собственность», а остается, в крайнем случае, уравнять распределение «ленных владений», ввести здесь égalité [177]. По вопросу об обществе, как о «верховном собственнике», и о «босяках» пусть святой Макс заглянет, между прочим, в «Égalitaire» от 1840 г.:
«Социальная собственность есть противоречие, но социальное богатство есть следствие коммунизма. Фурье, в противовес умеренным буржуазным моралистам, сотни раз повторяет свое положение: социальное зло заключается не в том, что некоторые имеют слишком много, а в том, что все имеют слишком мало», – вследствие чего он и сигнализирует в «Ложной промышленности» (Париж, 1835, стр. 410) «о бедности богатых».
Точно так же еще в 1839 г. – стало быть, до появления «Гарантий» Вейтлинга {177} – в вышедшем в Париже немецком коммунистическом журнале «Die Stimme des Volks» (выпуск 2-й, стр. 14) говорится:
«Частная собственность, это столь хваленое, усердное, благодушное, невинное „частное приобретение“, наносит явный ущерб богатству жизни» {178}.
Святой Санчо принимает здесь за коммунизм представление некоторых переходящих к коммунизму либералов и способ выражения некоторых коммунистов, излагающих свои взгляды, исходя из весьма практических соображений, в весьма осторожной форме.
После того как «Штирнер» передал собственность «обществу», все участники этого общества превращаются для него сразу в нищих и босяков, хотя они – даже согласно его представлению о коммунистическом порядке вещей – «имеют» «верховного собственника». – Его благожелательное предложение коммунистам – «сделать слово „босяк“ таким же почетным обращением, каким революция сделала слово „гражданин“», – является разительным примером того, как он смешивает коммунизм с чем-то давно уже минувшим. Революция «сделала почетным обращением» даже слово «санкюлот», в противоположность «honnêtes gens» [178], которые в его весьма убогом переводе превратились в добрых бюргеров. Святой Санчо делает это во имя того, чтобы исполнились написанные в книге пророка Мерлина слова – о трех тысячах и трехстах пощечинах, которые сам себе должен будет дать грядущий муж:
Святой Санчо утверждает, что «поднятие общества на ступень верховного собственника» было бы «вторым ограблением личного начала в интересах человечности», – тогда как на самом деле коммунизм есть лишь доведенное до конца «ограбление» того, «что награблено личным началом». «Так как грабеж является для него бесспорно чем-то отвратительным, то» святой Санчо «полагает, например», что он «заклеймил» коммунизм «уже» вышеприведенным «положением» («Книга», стр. 102). «Раз» «Штирнер» «почуял» в коммунизме «даже грабеж», «то как ему было не преисполниться к нему чувством „глубокого отвращения“ и „справедливого негодования“!» (Виганд, стр. 156). В связи с этим мы предлагаем «Штирнеру» назвать нам того буржуа, который, говоря о коммунизме (или чартизме), не преподнес бы нам с большим пафосом ту же самую пошлость. То, что буржуа считает «личным», коммунизм несомненно подвергнет «ограблению».