Легенда - Геммел Дэвид. Страница 3

— Прекрасно. Да никак это померанцевый сок?

— Да — и он дорого тебе обойдется. Несса подкараулила вагрийского корабельщика. Ждала его битый час и едва не обморозилась — а все для того, чтобы добыть тебе померанцев. Было бы для кого стараться.

— Это верно, — улыбнулся Рек. — Печально, но верно.

— Ты правда едешь нынче на юг? — спросила Беса, когда он принялся за свой сок. Рек кивнул. — Ну и дурак. Мало ты наслушался про Рейнарда?

— Я улизну от него. Как мое платье, вычищено?

— Дори убила на него несколько часов. И чего ради? Чтобы ты опять извозился в Гравенском лесу?

— Не в этом суть. Главное — из города выехать при полном параде. Смотреть не могу на этот сыр.

— Не беда, — улыбнулся Хореб. — Я уже вписал его в счет.

— Ну, тогда я поднатужусь и съем его. Кто еще сегодня отправляется в путь?

— В Лентрию идет караван со специями — они тоже следуют через Гравен. Двадцать человек охраны, все хорошо вооружены. Пойдут кружной дорогой, на юг и запад. Еще женщина, путешествует одна, но она уже уехала. И наконец, паломники — но эти уйдут только завтра.

— Женщина, говоришь?

— Не совсем, — уточнила Беса. — Но похожа.

— Ну, дочка, — заулыбался Хореб, — язвить тебе не к лицу. Высокая такая девушка, и конь у нее чудесный.

При оружии.

— Я мог бы поехать с ней, — сказал Рек. — Это скрасило бы мое путешествие.

— Притом она защитила бы тебя от Рейнарда, — ввернула Беса. — Вид у нее подходящий. Давай-ка, Регнак, одевайся.

Недосуг мне сидеть и смотреть, как ты тут завтракаешь, точно князь. От тебя и так в доме один беспорядок.

— Но не могу же я встать, покуда ты здесь, — возразил Рек. — Это неприлично.

— Болван. — Беса забрала у него поднос. — Заставь его встать, отец, не то он весь день пролежит.

— Она права, Рек, — сказал Хореб, когда дверь за ней закрылась. — Пора подыматься — а поскольку я знаю, как долго ты готовишься к выходу на люди, то, пожалуй, оставлю тебя.

— Из города надо выехать...

— При всем параде. Знаю. Ты твердишь это всякий раз.

Увидимся внизу.

Оставшись один, Рек переменился, и смешливые морщинки у его глаз преобразились в тревожные, почти горестные складки.

Не бывать больше дренайскому государству мировой державой.

Ульрик со своими надирами уже двинулся на Дренан — скоро он зальет равнинные города реками крови. Даже если каждый дренайский воин убьет тридцать кочевников, все равно их останутся сотни тысяч.

Мир меняется, и скоро Реку станет негде укрыться.

Он подумал о Хоребе и его дочерях. Шестьсот лет дренаи насаждали цивилизацию в мире, плохо приспособленном для этого. Они завоевывали, поучали и правили, в целом, мудро. Но теперь они пришли к своему закату, и новая империя уже готова подняться из крови и пепла старой. Рек снова подумал о Хоребе и рассмеялся. Старый хрыч определенно выживет, что бы ни случилось. Даже надирам нужны хорошие гостиницы. Но его дочки? Что будет с ними, когда орда ворвется в город? Кровавые картины замелькали у Река перед глазами.

— А, будь все проклято! — вскричал он, скатился с кровати и распахнул покрытое льдом окно.

Зимний ветер хлестнул угревшееся в постели тело, вернув Река к настоящему и к долгому путешествию на юг. Он подошел к скамейке, где лежала приготовленная для него одежда, и быстро оделся. Белую шерстяную рубашку и синие тугие штаны подарила ему славная Дори; камзол с шитым золотом воротником напоминал о днях былой роскоши в Вагрии; овчинный полушубок с золотыми завязками дал Хореб, а длинные, до бедер, сапоги из оленьей кожи достались Реку от некоего усталого путника в захолустной гостинице. «И удивился же тот, должно быть», — подумал Рек, вспоминая, как всего месяц назад прокрался со смесью страха и возбуждения в комнату к проезжему. У платяного шкафа стояло высокое, в полный рост, бронзовое зеркало, и Рек окинул долгим взглядом свое отражение. На него смотрел высокий мужчина с каштановыми волосами до плеч и холеными усами, очень представительный в своих краденых сапогах.

Рек натянул через голову перевязь и вдел в нее меч в черных с серебром ножнах.

— Герой, да и только, — сказал он с кривой усмешкой своему отражению. — Хоть картину пиши.

Он вынул меч и сделал выпад, косясь на зеркало. Запястье не утратило гибкости, и хватка оставалась твердой.

— Фехтуешь ты недурно, — сказал он себе, — этого у тебя не отнять.

Он взял с подоконника серебряный обруч — свой талисман, похищенный некогда в лентрийском борделе, — и надел себе на лоб, откинув за уши темные волосы.

— Может, на самом деле ты не так уж хорош, — сказал он отражению, — но, клянусь всеми богами Миссаэля, по виду этого никто не скажет! — Человек в зеркале улыбнулся ему глазами. — Не смейся надо мной, Регнак Скиталец. — Он перебросил плащ через руку и спустился в зал, окинув взглядом ранних посетителей. Хореб окликнул его из-за стойки.

— Ну вот, Рек, совсем другое дело! — Трактирщик в насмешливом восхищении откинулся назад. — Ты точно вышел прямиком из поэмы Сербара. Выпьешь?

— Нет. Погожу еще малость — лет так десять. Вчерашнее пойло до сих пор бродит у меня в утробе. Собрал ты мне отравы в дорогу?

— Ага. Червивые сухари, заплесневелый сыр и ветчина двухлетней давности. А еще фляжка самого худшего...

Разговоры смолкли — в таверну вошел провидец. Полы выцветшей синей одежды хлопали вокруг костлявых ног, и посох постукивал по полу. Рек с отвращением отвел взгляд от его пустых глазниц.

Старик протянул руку, на которой недоставало среднего пальца.

— Посеребри ладонь — узнаешь будущее, — прошелестел он, словно ветер в голых ветвях.

— И зачем они это делают? — шепнул Хореб.

— Ты про глаза? — спросил Рек.

— Ну да. Как может человек сам себе выколоть глаза?

— Будь я проклят, если знаю. Они говорят, будто это помогает им прорицать.

— Все равно что урезать себе некий орган, чтобы лучше любить женщин.

— В этом что-то есть, дружище Хореб.

Старец, привлеченный звуком их голосов, приблизился к ним с протянутой рукой.

— Посеребрите ладонь, — пропел он.

Рек отвернулся.

— Ну же, Рек, — подзадорил Хореб. — Послушай, что сулит тебе дорога. Вреда не будет.

— Ты заплати, а я послушаю.

Хореб полез в карман своего кожаного передника и опустил в ладонь старца мелкую серебряную монету.

— Скажи, что ждет моего друга. Свое будущее я знаю и так.

Старец присел на корточки, достал из своей потрепанной сумы горсть песка и рассыпал вокруг себя на полу. Потом вынул шесть костяшек с вырезанными на них рунами.

— Это ведь человеческие кости, да? — прошептал Хореб.

— Так говорят, — ответил Рек.

Старик в полной тишине завел песнь на древнем языке, бросил кости на песок и провел пальцами по рунам.

— Вижу правду, — сказал он наконец.

— К чему мне правда, старик? Расскажи лучше красивую сказку с прекрасными девами.

— Вижу правду, — повторил провидец, будто не слыша его.

— Ладно, ко всем чертям! Говори свою правду.

— Хочешь ли ты услышать ее, человече?

— Брось свои церемонии — говори и ступай своей дорогой!

— Полегче, Рек, — так уж у них заведено, — сказал Хореб.

— Возможно — но что-то больно долго он примеривается испортить мне день. Ничего хорошего от них все равно не услышишь. Сейчас он скажет, что меня заберет чума.

— Он хочет правды, — согласно обряду произнес Хореб, — и поступит с нею мудро и правильно.

— Не хочет он ее, и мудрости от него ждать не приходится, — сказал провидец. — Но судьбу свою он знать должен. Ты не хочешь слышать, как умрешь, Регнак Скиталец, сын Аргаса, и я не скажу тебе об этом. Нрав у тебя переменчивый, и отвага посещает тебя лишь временами. Ты вор и мечтатель, твоя судьба будет долго гнаться за тобой. Ты будешь бежать от нее, но прибежишь обратно к ней. Но ты уже знаешь об этом, Длинноногий, — ночью ты видел это во сне.

— И только-то, старик? Немного за серебряную монету.