Опасная бритва Оккама - Переслегин Сергей Борисович. Страница 91

Можно предположить, что к началу XX столетия функции центра развития должны были перейти к самому западному из великих городов Империи – к Варшаве. Этого, к сожалению, не произошло280. В ходе революции, последующей Гражданской войны границы страны изменились и царство Польское оказалось вне их пределов.

280 Хотя строительство первых железных дорог свидетельствовало о намерениях: первая ж/д ветка Москва–Санкт-Петербург, вторая – Санкт-Петербург–Варшава, третья, замыкающая – Варшава–Москва.

Возможен был и другой сценарий развития – перенос столичных функций в юго-западные пределы, в Севастополь, и тогда проливы – болезнь и мечта русской геополитической мысли – становились следующим рубежом Империи.

Пришло новое время. Разворачивая Проект в рамках новой мировой идеи, большевики отчаянно нуждались в новой столице. Такой столицей должен был стать новый Град, расположенный на границе государства. Альтернативой было придание принципиально нового смысла уже существующему городу, но как раз для этой цели Москва была совершено непригодна.

До сих пор страна ощущает последствия совершенной в двадцатые годы ошибки. «Двухтактный механизм», построенный Петром, продолжает работать, но в совершенно нештатном режиме. Москва вынуждена исполнять одновременно две взаимоисключающие функции: привнесение инноваций и сохранение традиций. Такое «совмещение ролей» приводит Москву к ожесточенной борьбе с собой: мегаполис преодолевает возникающее противоречие либо путем вооруженных столкновений, либо с помощью грандиозного монументального строительства (ведь строительство памятника – одна из метаморфоз, превращающих новацию в традицию).

Один – это уже слишком!

Итак, Москва перегружена не только государственными функциями, но и смыслами. Она превратилась в совершенно отдельный мир, не столько возглавляющий Россию, сколько противопоставленный ей. Культурный, финансовый, экономический, образовательный потенциал столицы превосходит возможности любого федерального округа и сопоставим с ресурсами страны в целом.

Исторически сложилось так, что транспортные сети России, а вслед за ними и государственные территории организовывались по иерархическому принципу. В результате информационные и материальные потоки страны оказались поляризованными, почти любая транзакция проходила через региональный, областной, окружной или государственный центр. Понятно, что это обстоятельство резко повышало издержки, делая российское хозяйствование неэффективным.

По мере развития средств транспорта и связи степень централизации только нарастала, сейчас она дошла до инфраструктурного предела: Москва перестала справляться с тем количеством транспорта, который необходим, чтобы обеспечить исполнение городом взваленных им на себя столичных функций281.

281 Практически в любое время суток в Москве быстрее передвигаться на метро, нежели на личном автомобиле – даже с очень хорошим водителем. Транспортные артерии города поражены тяжелым «склерозом», и строительство новых магистралей, в том числе – трех концентрических колец – практически не меняет положения дел.

Помимо того, что централизация власти обременительна для городских служб, она также противоречит дискурсу развития. Система «одного центра» хороша для классических имперских структур XIX–начала XX века (и то не всегда), сегодня она уже не является адекватным ответом на те вызовы, которые обращены к России. В сущности, она сама стала таким вызовом.

Колоссальный властный центр – Москва – играет роль всероссийского «кадрового пылесоса», причем отбирая «человеческий ресурс» у провинций, столица не может его корректно использовать и в результате обесценивает282. При этом отдаленные округа оказываются в Ус~ ловиях жесточайшего кадрового, финансового и инфРа структурного «голода», что затрудняет развертывание На их территории любых форм проектности. В Москве Же подобное развертывание также невозможно из-за избыточной плотности проектного пространства, вызывающей острую конкуренцию и взаимную блокировку путей развития.

282 Речь не идет, разумеется, о чьей-то злой воле. Существует социальный феномен аккреции населения крупными городами: пассионарные элементы стремятся туда, полагая, что обретут большие возможности для реализации своих устремлений. Легко формально показать, что при таких процессах суммарная стоимость человеческого капитала падает. Для России Москва представляет собой абсолютный аккреционный центр.

Большая часть энергии Москвы в политическом пространстве направлена на нейтрализацию сепаратистских импульсов. Последние же неизбежны как форма протеста. обращенная против чудовищной централизации283.

283 Москва оказалась в дурацком положении: критикуя США за моноцентризм, она именно его кладет в основу государственного устройства. У Млсквы те же фобии, что и у Вашингтона, разница лишь в том, что последний мыслит глобально и его моноцентризм глобален, а Москва аутентично и ее моноцентризм провинциален.

Система разделения властей

Логика развития российской государственности приводит нас к концепции нескольких центров власти (и тем самым «точек роста»), разделенных не только функционально, но и разнесенных географически. Такое решение позволяет, с одной стороны, развернуть и противопоставить информационные, финансовые и кадровые потоки, а с другой – получить дополнительные ресурсы для нового освоения страны за счет неизбежной конкуренции между новыми центрами аккреции.

Очертим контуры возможной альтернативной политической географииРоссийской Федерации.

В настоящее время в стране сложилась достаточно разветвленная структура власти. С некоторых пор Россия позиционирует себя как правовое государство и помимо традиционных законодательной и исполнительнойветвей власти инсталлирует у себя действительно самостоятельную судебную власть. Пока эта власть мало авторитетна, но она активно наращивает свое влияние.

Подобно Соединенным Штатам Америки с их «не вполне государственной» Федеральной резервной системой, Россия рассматривает свой Центральный банк как самостоятельную властную структуру, на деле практически независимую и обладающую очень большими реальными полномочиями (финансовая власть).

Российская традиция самодержавия (авторитарности) вылилась в самостоятельный характер президентской власти. На сегодняшний день эта ветвь воспринимается как ведущая населением страны, промышленниками, зарубежными политическими деятелями, являя собой образ российской государственности. В чем логика дееспособности власти?

Если мировое проектное пространство действительно существует, перед каждой страной и ее элитой встает вопрос о власти, приспособленной к стратегированию, в смысле умения прорисовать страну и нацию на карте нового миропорядка, указав путь и цивилизационную миссию (то есть ответить на вопрос: для чего это государство служит и во имя чего эта нация живет). Далее необходимо увязать ответы с доступными ресурсами, новыми типами вызовов и угроз и новыми формами институционализации мышления.

Согласно российской инновационной традиции,именно президентской власти предстоит овладеть новым навыком и утвердить за собой право на стратегирование, которое всегда оборачивается ответственностью за будущее. Президенту и его администрации придется устанавливать новые горизонты дерзания, а следовательно прочерчивать контуры очередного шага развития.

Противовесом президентской власти с ее инновационным видением и – неизбежно – личным характером стоит власть законодательная, по своей функции представляющая большинство, а следовательно, стоящая на страже существующего. Это – крайне важный баланс. Поэтому всякое развитие предполагает рачительное отношение к Государственной думе, а всякая политика по ее «приручению» со стороны Кремля – приводит в стратегическом плане к стажированию всех ветвей власти, ибо всякая мышца требует сопротивления себе. Очевидны и другие трудности у президентской ветви власти: соотнесение с мировым контекстом развития – приходится начинать в момент, когда в России не произведено даже картографирование мира.