Лекции по средневековой философии. Выпуск 1. Средневековая христианская философия Запада - Суини Майкл. Страница 21

ЛЕКЦИЯ 11

Бернар Клервоский и Петр Дамиани: восприятие монашеством новой аристотелевской логики

Бернар из Клерво (1090–1153) — один из главных реформаторов средневекового монашества. Под его руководством и по его примеру монахи ордена цистерцианцев стали вводить новые формы монашеской жизни, уделяя больше места созерцанию и размышлению, чем это делалось у бенедиктинцев. Мы указывали на то, что Бенедикт упоминает lectio divina там, где говорится о физическом труде, т. е. главной целью монашеской жизни является смирение, а не созерцание. Бернар и цистерцианцы пытались упростить монашескую жизнь, в особенности суровое богослужение бенедиктинцев, для того чтобы сделать главным моментом монашеской жизни созерцание. В своем сочинении «De consideratione» Бернар говорит о единстве целей философской и монашеской жизни. Христианский образ жизни в целом предполагает стремление к все большей отрешенности от чувств [190]. От правильного пользования материальными вещами мы переходим к философскому пониманию чувственного как средства к умозрению и наконец к созерцанию Бога. Созерцание в его высшей точке есть разрыв, который отделяет личность от самого себя и от тела. Итак, три вида жизни следует рассматривать как стадии: первый вид, т. е. правильное использование чувственных вещей есть практическая жизнь, которая должна привести к научной или философской, а та в свою очередь должна вести к умозрительной или созерцательной [191]. Вслед за Августином и Ансельмом, он говорит о том, что созерцательная жизнь есть уход от мира к самому себе, для того чтобы обрести Бога в самом себе и тем самым выйти за собственные пределы.

Как и для Августина и Ансельма, философия, не ведущая к созерцанию, не является истинной философией [192]. В то же время Бернар, ведущая фигура реформы, полагавшей философию частью монашеского созерцания, противостоит попыткам Абеляра укоренить философию за пределами монастыря. Отвержение Абеляром ультрареализма делает философию менее совместимой с созерцанием, которое является частью христианской жизни, описываемой Бернаром как постепенное отрешение от чувств. Ультрареализм более совместим с философией, ставящей своей целью созерцание, поскольку он утверждает, что форма предшествует чувственным вещам и независима от них. Например, у Августина форма тождественна Богу. Поскольку Абеляр — умеренный реалист, знание формы приходит из рассмотрения чувственных вещей, а не благодаря уходу от них. В таком случае умеренный реализм и аристотелизм представляются отрицанием тесной связи между философией и монашеским созерцанием и утверждением важности чувственного, материального опыта, что в глазах Бернара представляет опасность, поскольку заставляет нас забыть о цели христианской жизни.

Другое возражение Бернара Абеляру заключалось в том, что, по мнению Бернара, его философия накладывает ограничения на власть Бога. В письме папе Иннокентию II, посланном Бернаром после собора в Сансе, при перечислении ересей Абеляра указывается и его утверждение о том, что всемогущество Бога, т. е. его способность действовать, тождественна его актуальным действиям [193]. Эти слова действительно в точности отражают воззрения Абеляра на характер Божественного всемогущества [194]. То, что «подобает» (convenit) действиям Бога, согласно Абеляру, есть нечто достойное и наилучшее. Таким образом, власть Бога сводится к «наилучшему». Следовательно, раз Бог всегда совершает наилучшее, власть Бога ограничена тем, что Он совершает. Для Бернара это означает отрицание Божественного всемогущества, ведь ограничение Бога чем-то подобающим есть сведение Бога к тому, что может понять человеческий разум: границы человеческого понимания оказываются границами всемогущества Бога.

Ранее подобное возражение против ограничения всемогущества Бога философией было выдвинуто другим представителем монашества — Петром Дамиани (1007–1072), кардиналом и реформатором церкви. До принятия монашества Дамиани преподавал предметы тривиума в своей собственной школе в Равенне, но, обратившись к монашеской жизни, он пришел к отвержению ценности изучения свободных искусств. Сочинение «О божественном всемогуществе» Петра Дамиани адресовано к его собрату по монашеству Дезидерию, аббату Монте Кассино, традиционного центра бенедиктинского монашества [195]. Поводом к написанию работы стало воспоминание о беседе с Дезидерием об одном высказывании Иеронима о Божественном всемогуществе [196]. Слова Иеронима, по мнению Дамиани, являются вызовом всемогуществу Бога: Бог может простить грех, но Он не способен отменить факт совершения греха. Например, женщина, потерявшая девственность, может быть прощена, но происшедшее с ней никак не может быть отменено. Сам того не желая, Дамиани принимает позицию, которая станет отправным пунктом теологии Абеляра, — он демонстрирует критическое отношение к авторитету отцов церкви.

Особое беспокойство у Петра Дамиани вызывает то, что Дезидерий защищает Иеронима [197]. Дезидерий утверждает, что Бог не может отменить происшедшее, поскольку Он не желает отменять это. Доводы Дезидерия в формулировке Дамиани во многом предвосхищают позицию Абеляра: власть Бога ограничена тем, что Он совершает [198]. Дамиани на это отвечает, что если Бог не может поступить иначе, чем Он поступает, то Он не всемогущ. Возможность альтернативы осуществлению Божественной воли необходима для сохранения всемогущества Бога. Например, Бог должен обладать возможностью выбора — посылать дождь или не посылать, если Он действительно всемогущ.

Собственная позиция Дамиани предполагает, что у всемогущества Бога нет никаких ограничений. Следовательно, Бог может отменить факт совершенного кем-то греха [199]. Он отмечает, что есть два рода фактов, которые могут быть изменены Богом: во-первых, речь идет о вине, т. e. о моральном статусе личности перед Богом; кроме того, как в случае потери девственности, речь идет о физическом факте. Если Бог недостаточно всемогущ, чтобы восстановить прежний моральный статус личности, т. e. восстановить взаимоотношения человека с Богом, существовавшие до совершения греха, тогда у Него нет способности к спасению и христианское откровение теряет смысл. Однако физический факт имеет меньшее значение, чем моральный. Возвращение к состоянию до греха в физическом плане менее значительно, чем восстановление морального статуса личности. Если Бог способен совершить последнее, то уж тем более ему удастся совершить первое. Физическое состояние гораздо легче изменить, чем моральное, и никакой христианин не станет отрицать способность Бога менять моральный статус человека.

Дамиани готов признать, что существует еще и третий род фактов — более основополагающий, чем два других, — не только восстановление физического состояния до греха, но и факт самого события [200]. Основной вопрос заключается в том, может ли Бог сделать так, чтобы физический факт никогда не происходил. Другими словами, помимо изменения физического и морального состояния, может ли Бог сделать так, что происшедшее когда-то событие никогда не происходило? После того, как нечто стало фактом, может ли Бог отрицать, что это стало фактом? Здесь Дамиани использует пример менее щекотливый и более подходящий для философского рассуждения: может ли Бог сделать так, чтобы Рим никогда не существовал? Этим вопросом фактически ставится под сомнение принцип непротиворечивости. Если Бог не может сделать некогда существовавшее никогда не существовавшим, то только потому, что это противоречило бы принципу непротиворечивости. Другими словами, Бог не может устроить так, чтобы Рим был (Рим когда-то существовал) и в то же время не был (Рим по воле бога никогда не существовал). Итак, ограничивается ли всемогущество Бога принципом непротиворечивости?