Лекции по средневековой философии. Выпуск 1. Средневековая христианская философия Запада - Суини Майкл. Страница 40

ЛЕКЦИЯ 21

Отрицание Оккамом необходимости в творении

Отношение Оккама к Аристотелю неоднозначно. С одной стороны, он считает себя последователем Аристотеля, и то, что Оккам внес свой вклад в поворот средневековой философии к материальному миру, потребовавший обращения к Аристотелю, не вызывает никаких сомнений. Так, он опирается на Аристотеля в отрицании ультрареализма: вне ума не существует универсальных субстанций. Однако, как считает Оккам, для того чтобы вернуться к истинному учению Аристотеля, необходимо уделить особое внимание логике как средству против метафизических крайностей, которые исказили понимание Аристотеля в средние века. Логика у Оккама сосредоточена на ошибках, которые стали следствием предположения о том, что язык непосредственно отображает реальность. Центральными для логики Оккама стали понятия «обозначение» (significatio) и «суппозиция». Эти понятия понадобились для того, чтобы очистить аристотелизм от примеси ультрареализма, которая появилась вследствие недостаточного внимания к логике и проблемам языка.

Мы имеем дело с обозначением, когда термин указывает на или отсылает к чему-то отличному от самого себя [330]. Обозначающие термины могут быть либо языковыми, либо мысленными. Благодаря этому понятию мысленного знака Оккам дистанцируется от номинализма Росцелина, который утверждал, что универсалия есть лишь flatus vocis, т. е. универсалия сводима к физическому звучанию слова. Оккам, напротив, утверждает, что анализ языка недостаточен для объяснения универсалий: универсалия несводима ни к написанному, ни к произнесенному слову. Концепты есть мысленные термины, указывающие на нечто, находящееся за пределами ума [331]. Эти мысленные термины порождены вещами, находящимися за пределами разума, так что концепты представляют собой естественный продукт деятельности разума, приходящего в соприкосновение с внешними предметами. Естественность этих знаков очевидна в том, что они одинаковы для всех как, например, смех является знаком радости, а стон — знаком боли. Исходя из того, что эти мысленные термины естественны и предшествуют словам, можно предположить, что Оккам встает на сторону умеренных реалистов, хотя его представление о концепте как знаке далеко от Аристотеля. По крайней мере, Оккам отстраняется от крайнего номинализма Росцелина, поскольку отрицает конвенциональность мысленного знака [332].

Суппозиция, которая бывает трех родов, означает отношение к чему-либо или замену чего-либо иного [333]. Соотношение между обозначением и суппозицией выявляется в вопросе о том, всякая ли суппозиция обозначает: все ли языковые термины обозначают нечто находящееся вне ума, или только некоторые? Аристотель был неправильно понят, а вопрос об универсалиях был освещен неверно, поскольку философы не выделяли различных видов суппозиций, т. е. не уделяли достаточного внимания различным способам использования языка. С персональной суппозицией мы сталкиваемся в том случае, когда языковой термин заменяет собой или относится к тем же самым вещам, которые обозначает мысленный термин [334]. Здесь мы имеем дело с обычным использованием языка, когда слова отсылают к индивидам вне ума не непосредственно, а посредством концепта или мысленного термина. В этом случае суппозиция и обозначение совпадают: языковой термин относится к тому, что обозначается мысленным термином. В случае персональной суппозиций языковой термин обозначает реальные вещи, поскольку он замещает собой мысленный термин, который обозначает их естественным образом. Так, например, в предложении «человек есть животное» языковой термин «человек» относится к мысленному термину, который естественно отсылает к или указывает на отдельных людей вне ума.

В случае с простой суппозицией мы не наблюдаем такого совпадения суппозиций и обозначения [335]. Простая суппозиция означает, что языковой термин замещает собой или относится к мысленному термину, но не в силу свойства концепта обозначать индивидов вне ума, а в силу свойства концепта быть мысленной единицей внутри ума. Таким образом, этот тип суппозиций абстрагируется от присущего концепту естественного свойства обозначать предметы, для того чтобы сосредоточиться на статусе концепта внутри ума. Здесь мы не имеем дела с обыденным использованием языка; скорее, мы находимся в сфере логики, для которой слова не относятся прямо или опосредованно к чему-то, находящемуся вне ума. Например, в предложении «человек есть вид» языковой термин «человек» не обозначает чего-либо, поскольку он не относится ни к чему вне ума; напротив, он привлекает наше внимание к мысленным единицам. Философы, которые ввели такой способ использования языка, оказались неспособны отметить границу между обозначением и простой суппозицией, в результате чего мы имеем ультрареализм.

О материальной суппозиций можно говорить, когда слово замещает самого себя или относится к самому себе, а не к мысленному термину как существующему в уме (простая суппозиция) или обозначающему вещи вне ума (персональная суппозиция) [336]. Так же как и в случае с простой суппозицией, материальная суппозиция отделяет суппозицию от обозначения. Однако материальная суппозиция привлекает внимание к самому слову. Таким образом, здесь мы еще больше удаляемся от обозначения, поскольку в этом случае языковой термин никак не замещает мысленный термин, ни в его ментальном статусе, ни в его сигнификативной функции. Материальная суппозиция не отсылает ни к чему помимо языка. Например, в предложении «человек есть имя существительное», языковой термин представляет сам себя только как языковой термин. Тем самым мы оказываемся в сфере грамматики, которую не следует смешивать ни с логикой, ни с метафизикой.

Логика, основанная на обозначении и суппозиции, может прояснить вопрос об универсалиях, показав, что только персональная суппозиция обозначает. Ошибка всех представителей ультрареализма, прежде всего Платона, но также и средневековых последователей Аристотеля — в допущении, что простая суппозиция обозначает. Язык обозначает только в том случае, когда благодаря персональной суппозиции мы покидаем сферы мысли и языка. Ультрареализм представляет собой смешение метафизики с логикой, поскольку он опирается на допущение, что простая суппозиция обозначает какие-то вещи вне ума. Чтобы избежать ошибки большинства философов — отождествления мысленных единиц с реальными, — необходим логический анализ языка. Если персональная суппозиция обозначает индивидов, а с обозначением мы имеем дело только при персональной суппозиции, то можно говорить только об обозначении индивидов. Обращаясь к сфере ума, т. е. при простой суппозиции, язык не представляет универсалии; в силу разделения обозначения и простой суппозиции универсалии ограничены сферой ума: внементальные единицы никогда не являются универсалиями. Универсалии, т. е. мысленные термины, обозначают не универсалии, а множество индивидов.

Трудно ответить на вопрос, различает ли Оккам ультрареализм и умеренный реализм. Возможно, он сводит последний к первому, в особенности в силу того, что он отрицает номинализм, считающий универсалии конвенциональными. Мы не сомневаемся в том, что Оккам отвергает ультрареализм. Оккам обращается к авторитету Аверроэса как Комментатора Аристотеля за поддержкой своего утверждения, что ультрареализм противоречит Аристотелю [337]. Оккаму было необходимо отстаивать мнение, что Аристотель не был ультрареалистом, ввиду того, что Дунс Скот представил род аристотелизирующего ультрареализма, согласно которому универсалия присутствует в индивиде, но не тождественна индивиду [338]. Такая связь между универсалией и индивидом выражена у Дунса Скота через введенное им формальное различение, не являющееся ни различением разума (только в уме), ни реальным различением. Подобно Абеляру, Оккам утверждает, что ни одна из версий ультрареализма не способна объяснить, каким образом универсалия может быть и единой и множественной [339]. Поскольку универсалия есть субстанция, ее присутствие во многих индивидах проблематично. Означает ли отвержение Оккамом ультрареализма вместе с неприятием номинализма Росцелина, что он является умеренным реалистом, утверждающим в качестве принципа индивидуальных вещей некое подобие формы?