Вниз по реке (Сборник рассказов) - Радов Анатолий Анатольевич. Страница 8

— Это страх. Вы боитесь потерять, то, что нажили — я небрежно обвожу комнату рукой — Всё вот это.

— Вы умеете толковать сны? — с интересом, и даже, что удивительно, с долей уважения спрашивает она, пронизывая меня внимательным взглядом.

— Это не сны — отвечаю я — Сны это совсем другое. Пожар, который вы видели, это всего лишь ваши дневные страхи и переживания, которые становятся по ночам реальными. Называйте это вашим личным фильмом ужасов, вашей индивидуальной мусоркой, но это не сон. Сны это совсем другое — повторяю я, и замечаю, как интерес в её глазах пропадает. Слишком умно. Слишком непонятно для тех, кто не может сам догадаться к чему все эти пожары, полёты, умершие родственники, когда вечерняя усталость смыкает наши глаза.

— А что же тогда сны? — неожиданно бросая на меня взгляд, спрашивает виновник. Я невольно благодарен ему.

— Сны — неопределённо говорю я, и смотрю на присутствующих — Сны это другие миры, не менее реальные, чем мир яви. Все мы хоть раз бывали там, но мало кто помнит об этом. Я сам почти не помню. Иногда мне кажется, что помню. Иногда нет…

— Так, как же ты хочешь рассказать о том, о чём не помнишь? — спрашивает виновник, накалывая кружок колбасы на вилку.

— Я расскажу о своём друге. Он знал о снах, наверное, больше всех на этой планете. К счастью он умер.

— К счастью? — виновник хмыкнул — Кто ж это умирает к счастью?

— Он — просто ответил я — Он умер к счастью для него.

Это фраза вызывает интерес во всех, я ликую. Краем глаза замечаю, как с лица скромной девушки исчезает скука, и она участливо всматривается в меня. Может я был неправ насчёт отбрасываемой тени?

Все семеро готовы слушать. Как бы распутать этот клубок мыслей? Не сбиться, не порвать нити, всё так хрупко, так не просто. Я никогда не был так напряжён, разве что…

— Всё это началось у него в семнадцать лет — начинаю я — Хотя он думал, что раньше. Нет, он знал, что раньше, но то, что было раньше, это было почти как у всех. Первичные пересечения с мирами снов, страх, и как всегда, отказ от них. Так бывает у всех. У всех нас — я смотрю на их лица. Они ещё не понимают. Им ещё многое нужно объяснить.

— Не было никаких предшествующих событий. Никаких, если не считать смерти отца, но не думаю, что это стало причиной. Хотя он думал по-другому. Он был фаталистом, и он не мог им не быть. Сама жизнь всё время убеждала его в фатальности бытия. В шестнадцать, на десятый день после того, как он стал писать стихи, в их класс в зашарпанной школе пришёл пожилой поэт и пригласил всех желающих заниматься литературой, посетить его студию. Если бы не это, он бы бросил стихи. Он уже собирался бросать. В шестнадцать с половиной он попал в больницу с диагнозом миокардит. Нет, это совсем не инфаркт миокарда, и лечится всего лишь витаминной терапией, но умереть можно. От аритмии. И он чуть не умер, ночью в палате. Он смотрел на свет, знаете, в палатах есть такие окошки над дверью, и заметил, как свет приближается к нему, наполняя собою всё пространство. И он вдруг осознал, что не дышит. Он попытался пошевелиться, но не смог. И тогда, как свет наполнял пространство снаружи, страх наполнил всё пространство внутри него. Он испытал ужас. Ужас смерти. Но этот ужас был недолгим. К его удивлению, через несколько секунд он сменился умиротворением и покоем. И тогда он понял, то, что неизбежно, не может быть страшно. То, что ты уже знаешь, не может пугать. И ещё он подумал, что за скалами страха всегда лежит долина умиротворения. И смерть отпустила его. Он пришёл в себя, натужно вдохнул воздух, и сердце несколько раз неопределённо дёрнувшись, радостно заработало в ритме жизни.

Я взглянул на девушку, на её лице было внимание. Все остальные глупо смотрели на меня, видимо решая, слушать им эту дребедень дальше или лучше попеть под караоке. Я внимательно посмотрел на девушку. Неужели я ошибся насчёт отбрасываемой тени?

— Вернувшись домой, он стал испытывать непреодолимое желание вновь подняться на те скалы, чтобы увидеть долину. И ещё. Он вдруг заметил, что начинает контролировать себя во время сна. Хотя сначала это было только смутное предчувствие. Всем известно ощущение, когда просыпаешься во сне. Жуткое ощущение, неприятное. Мозг судорожно пытается выйти из этого состояния. Чаще всего он просто снова отключается, но иногда мы просыпаемся, жадно глотаем воздух и включаем светильник над кроватью. И чувствуем ужас, ведь где-то там, во время этого состояния, что-то словно рождалось внутри нас, что-то звало продолжить страшный эксперимент. Такое состояние стало приходить к нему всё чаще и чаще, пока каждую ночь он не стал просыпаться в липком поту, с дрожащим сердцем и с криком похороненным где-то внутри. Первым шагом в контролировании стала задержка дыхания. Как только мозг в спящем теле включался, он переставал дышать и ждал, когда отсутствие кислорода вытолкнет его из этого кошмара. Иногда приходилось ждать больше минуты. И в этот момент он разглядывал комнату.

— Как это, разглядывал комнату? — глупо спросил виновник, улыбаясь и торжественно обводя взглядом гостей. Так вот зачем он меня слушает. Чтобы уличить во лжи и осмеять. Ну что же, это тоже мотив.

— Он видел — спокойно сказал я — Для него самого это было непонятным, но он видел. Один раз, днём, перед тем, как уснуть, он посмотрел на часы и запомнил время. Половина второго дня. Когда он открыл глаза во сне, так он говорил сам — открыл глаза во сне, на часах было без пятнадцати два. Он задержал дыхание, кислород закончился, и тело, содрогаясь в панике агонии, с борьбою вернулось в явь. Он вскочил на ноги и уставился на циферблат. Без пятнадцати два!

— И что же это значило? — с ухмылкой спросил виновник — Кстати, пора бы ещё по одной.

Мы выпили. Я запил соком и продолжил.

— Это значило, что то, что с ним происходило, был не совсем сон. Точнее совсем не то, что мы привыкли называть сном. Тогда то он и понял, что нужно идти дальше. Нужно перебороть себя, залезть на скалы, и посмотреть на долину.

Виновник хмыкнул, его жена скучающе посмотрела на остатки салата с креветками, в глазах девушки любопытство усилилось. Что я там говорил про мёртвую тень?

— А для этого нужно было остаться там немного дольше. Намного дольше — поправил я себя — Ему это стоило огромных усилий, потому что, в том состоянии сила страха растёт в геометрической прогрессии. И ещё он понял, что нужно идти.

— Куда? — уже недовольно спросил виновник.

— Он сам не знал куда, но ему очень хотелось идти. Он засыпал на диване, и у этого дивана была высокая спинка. Так вот, он задумал положить ногу на эту спинку, находясь в спящем состоянии. Но всё безрезультатно. Он просыпался вновь и вновь, так и не справившись с задачей. Может это обычный сон? Его стали одолевать сомнения. И тогда он решил упростить задачу. Нельзя же взять в руки шест и сразу прыгнуть выше шести метров. Он положил ноги на самый край дивана, и, уснув, попробовал скинуть их вниз. Ну, давай же, взмолился он, глядя на неподвижные конечности, и проснулся от удара об пол. Перевернувшись, он повалился, как мешок, вслед за скользнувшими вниз ногами и больно ударился носом. Он приподнялся, обнял колени руками, и просидел так полчаса, неподвижно глядя в одну точку. Это было началом. Всё оказалось просто. Не нужно пытаться двигаться физически, это не тот мир. Нужно захотеть, захотеть по настоящему и тогда можно идти. Лёгкость задачи подсказала решение. Если бы он продолжал пытаться покорить спинку дивана, ничего бы не вышло.

Я взял стакан с соком и жадно отпил. Мои губы пересохли от волнения. Виновник неопределённо махнул рукой. Я думаю, ему очень хотелось спеть под караоке что-нибудь из шансона. Но я продолжил. Нужно говорить, пока тебя не послали окончательно. Пока ещё есть возможность сказать.

— Через полчаса он вновь уснул и, открыв глаза во сне, легко приподнялся, и встал на ноги. Сделав пару шагов, огляделся. Потом прислушался к себе, к дыханию, но тут же поспешил отвлечься, и зашагал по комнате. Если следить за дыханием, оно обязательно собьётся. Обязательно. Он стал изучать мир, в котором находился. Всё, как и в реальности, тот же палас на полу, тот же телевизор на тумбочке, те же стены. Он подошёл к окну и, отодвинув занавеску, посмотрел. За окном пасмурно, деревья без листьев, кое-где островки снега. Там же, где и в яви, подумал он, и, задвинув штору, зашагал в прихожую. По пути заглянул в комнату матери. Она должна была быть на кровати. Должна быть там и спать. Но её не было. Значит это только мой мир, понял он, и, накинув куртку и обувшись, вышел на улицу.