Яростный клинок - Геммел Дэвид. Страница 5

– Не пролетает, – признала Мирия, краснея и немедленно сожалея о своих словах.

– Тем больше стоит его ценить, – заметила Пелейн. – Я бы ценила.

– Надо было тебе выйти за него замуж, – резко ответила молодая женщина.

– Я бы вышла, если бы он предложил, – ответила ее собеседница, нимало не обижаясь. – Двое здоровых сыновей и никаких мертвых младенцев. У него сильное семя.

За последние пять лет Пелейн потеряла четверых детей. Ни один не прожил дольше пяти дней. На мгновение злость Мирии исчезла, и на смену ей явилось сочувствие.

– Ты молода. Время еще есть.

– Ворна говорит, что больше детей не будет.

Руатайн открыл ворота, ввел лошадь во двор и снял с нее сына. Браэфар подхватил поводья и увел ее. Молодой воин поцеловал жену в щеку и обернулся к Пелейн.

– Если ты говоришь за моей спиной гадости, – улыбнулся он, – я перекину тебя через плечо и отнесу в дом мужа.

– Пожалуйста, сделай так, поскольку его там нет, зато есть широкая постель, в которой очень не хватает настоящего мужчины.

Руатайн опешил, но потом рассмеялся.

– Клянусь богами, ты стала злоязычной женщиной.

Казалось, сама Пелейн удивлена своими словами.

– Злоязычная или нет, я чувствую, когда не нужна. – Она развернулась и ушла в дом.

Руатайн поцеловал руку жены. Ворон внезапно закаркал и прошелся по крыше. Воин поднял голову. Он не любил птиц, питающихся падалью, хотя признавал, что они полезны, и обычно не обращал на них внимания. Однако при виде этой волосы у него вставали дыбом.

– Как цены на рынке? – спросила Мирия.

– Ничего. Норвины тоже пригнали свой скот; к счастью, я продал все в первый день. К третьему дню цены сильно упали… Мальчики хорошо себя вели?

Вопрос снова пробудил в молодой женщине злость. Почему в его отсутствие они должны вести себя по-другому? Или он считает ее слабоумной, неспособной воспитывать детей?

– Пирог только что испекся. Ты, должно быть, голоден, – не обращая на внимания на вопрос, сообщила она.

– Я соскучился по тебе и мальчикам, – ответил ее муж. Она слабо улыбнулась и направилась к двери. Он хотел последовать за ней, когда появился Коннавар. Настроение Мирии немедленно поднялось, как будто солнце выглянуло из-за облаков.

– Где же ты был, мой славный мальчик? – спросила она.

– Пирог готов, мама?

Она подошла к нему поближе и увидела синяк на щеке и разбитую губу.

– Что с тобой? Неужели опять дрался?

– Мы просто играли, – ответил сын, выскальзывая из материнских объятий. – Я уже все рассказал Большому Человеку. – Он поспешно скрылся в доме.

Мирия обернулась к Руатайну.

– О чем он? Что он тебе рассказал?

– Он подрался с Гованнаном и другими мальчишками, но это уже в прошлом, остальное не важно.

– Нет, важно, муж мой. Почему они подрались?

– Мальчишки всегда дерутся, – пожал плечами Руатайн. – Это естественно. Они скоро помирятся.

Браэфар незамеченным вышел из конюшни.

– Гованнан сказал, что отец Конна был трусом, бежавшим с поля боя, – сообщил он. – Конн за это разбил ему нос, и тот сломался с хрустом!

– А ну, марш в дом! – рявкнул Руатайн.

Отец редко повышал голос, так что мальчик со всех ног бросился в дом. Мирия подошла к мужу.

– И что ты сказал ему? – прошептала она. Ворон снова закаркал.

– Правду. А чего бы ты хотела?

– Должно быть, ты получил удовольствие, – прошипела она, яростно сверкая зелеными глазами. – Тебе хотелось бы, чтобы мальчик презирал отца.

– Ты не права, женщина. Мне жаль…

– Жаль? Ведь ты человек, из-за которого погиб его отец. Он умер, чтобы тебе досталась его молодая жена!

Мирия немедленно пожалела о своих словах. Она ни разу за десять лет не сказала этого. Тишину нарушило хлопанье крыльев – ворон улетел к северным лесам.

Руатайн словно застыл.

– Значит, ты и впрямь так думаешь? – спросил он до ужаса спокойным голосом.

– Да, – ответила она, поскольку гордость заставила ее настоять на своем.

Холодный взгляд мужа напугал Мирию, и когда он заговорил, голос его был печален:

– Двадцать человек видели, как он умер, и ни один не сказал бы, что я хотел его смерти. Я защищал его весь день, а потом он бежал. Вот и все. – Голос Руатайна стал жестче. – Женщина, которая вышла замуж за человека, которого считает убийцей своего первого мужа, ничуть не лучше грязной шлюхи. Мне такая не нужна.

Он прошел в дом. Ночью, когда погасили свечи и лампады, Мирия оказалась одна в огромной постели. Руатайн спал в сарае. На следующий день он созвал плотников, чтобы построить новый дом в дальнем конце Долгого Луга. Через три недели он переехал туда.

Вся деревня Три Ручья была удивлена этой размолвкой. Разве Руатайн не самый красивый, отважный и богатый человек? Разве он не хороший отец и добытчик? Разве ей не повезло после смерти мужа – найти мужчину, принявшего вдову с сыном? Всем было прекрасно известно, что Руатайн обожает жену, а ее сына растит как своего. Тогда почему же – удивлялись люди – он переехал?

Колдунья Ворна могла бы им рассказать. В тот день она собирала травы в лугах и видела большого ворона, кружившего над домом. Но ничего не сказала. Людям не следует вмешиваться в дела богов. Особенно таких, как Морригу – богов беды и смерти.

Завернувшись поплотнее в плащ, Ворна скрылась в Зачарованном лесу.

Если в деревне Три Ручья размолвка вызвала только замешательство, то дети Руатайна были совершенно ею подавлены. Юный Браэфар оставался безутешен много недель, считая виновным себя. Коннавар тоже чувствовал свою причастность к ссоре родителей, ведь все началось с его драки с Гованнаном. Страдал и Бендегит Бран, хотя не понимал, в чем дело. Он знал только то, что видит отца куда реже, чем раньше.

Сама Мирия хранила молчание. Она старалась давать детям столько же любви, внимания и заботы, что и раньше, но мысли ее бродили далеко, и сыновья порой видели ее сидящей у окна с мокрыми от слез глазами.

Коннавар, как обычно, пытался разрешить проблему самостоятельно. Как-то вечером, через месяц после ссоры, он пришел к дому Большого Человека и постучал в дверь. Руатайн сидел у остывшего очага и точил нож, комнату освещал один тусклый светильник.

– Что ты здесь делаешь? – спросил воин.

– Пришел повидать тебя.

– Ты видел меня сегодня на лугу. Мы вместе метили скот.

– Но я хотел увидеть тебя наедине. Почему ты здесь? Мы сделали что-то не так? Прости нас, пожалуйста.

– К тебе это не имеет ни малейшего отношения, Конн. Просто… так получилось.

– Из-за того, что тебе сказала мама? Руатайн махнул рукой.

– Конн, я не хочу об этом говорить. Дело касается только твоей матери и меня. Что бы ни происходило между нами, в одном можешь быть уверен: мы оба любим и тебя, и Крыло, и Брана, и всегда будем любить. А теперь беги домой.

– Но мы все несчастны, – попытался настоять на своем Конн.

– Да, мы все… – кивнул Руатайн.

– И мы не будем снова счастливы?

– Ты будешь.

– А ты? Я хочу, чтобы ты был счастлив.

Руатайн поднялся со стула и подошел к мальчику, поднял его на руки и поцеловал.

– Ты – мое счастье, сын. А теперь ступай. – Открыв дверь, он поставил Конна на верхнюю ступеньку. – Я посмотрю, как ты побежишь – вдруг сиды охотятся на маленьких мальчиков?

– Меня они не поймают, – улыбнулся Конн и помчался по полю что было сил.

В последующие месяцы Руатайн и Мирия почти не разговаривали, за исключением случаев, когда Большой Человек приходил к Брану, но даже тогда беседа их была вежливой и равнодушной.

Коннавар не понимал этого, хоть и слышал ссору родителей из кухни. Ведь то были только слова, думал он, просто сотрясание воздуха. Не могли же они одни нанести такой вред.

Через год он рассказал об этом чужому человеку, когда подружился с иностранцем, Бануином. Темноволосый смуглый торговец впервые приехал в земли риганте двенадцать лет назад, привезя с собой крашеные ткани, вышитые рубашки, специи и соль. Товар был хорош и недорог. Он провел среди риганте три месяца, покупая бронзовые и серебряные украшения у ювелира Гариафы и шкуры черно-белых коров у Длинного Князя. Эти шкуры, говорил купец, хорошо пойдут на его родине, в Тургони. На следующий год он построил себе дом, провел зиму и весну среди риганте. На третий год жизни на их земле он начал носить клетчатые штаны и длинную синюю тунику, как принято у северных племен. Никто не оскорбился, поскольку все понимали, что это знак уважения.