Особая реальность (перевод Останина и Пахомова) - Кастанеда Карлос. Страница 6

Закончив свою книгу, я заново просмотрел полевые записи. Я не использовал массу материала, так как меня интересовали в первую очередь необычные состояния сознания. Перечитывая записи, я пришел к выводу, что искусный колдун может ввести своего ученика в определенный диапазон восприятия, манипулируя «настройкой группы». Я исходил из предположения, что для управления восприятием необходим особый «настройщик». Чтобы проверить это предположение, я избрал митоту – сходку колдунов, на которой принимают пейотль. Участники митоты единодушны относительно происходящего с ними, хотя не обмениваются ни словами, ни жестами. Я решил, что они пользуются каким-то хитрым кодом. Для объяснения кода и манипуляций я разработал сложную теорию и хотел узнать мнение о ней дона Хуана.

По пути к дону Хуану не случилось ничего примечательного. Температура в пустыне перевалила за сорок, было очень душно. К вечеру жара спала, а когда я подъехал к дому дона Хуана, подул прохладный ветерок. Я почти не устал, и мы уселись в комнате поговорить. Я чувствовал приятную слабость и умиротворение. Разговор продолжался долго, но его можно было не записывать: серьезные темы я старался не затрагивать. Мы говорили о погоде, о видах на урожай, о внуке дона Хуана, об индейцах-яки, о мексиканском правительстве. Я признался, что очень люблю поговорить в сумерках. Дон Хуан ответил, что в этом проявляется моя болтливая сущность. Говорить в сумерках, сказал он, нравится мне потому, что ничем другим в это время я заниматься не способен. Я возразил, что наслаждаюсь не только процессом разговора, но и покоем и теплом окружающей темноты. Дон Хуан спросил, что я делаю дома, когда стемнеет.

– Зажигаю свет или иду бродить по улицам, пока не захочется спать.

– Вот так раз! – удивился дон Хуан. – А я думал, ты научился пользоваться темнотой.

– Какая от нее польза? – спросил я.

– Сумерки, – ответил дон Хуан, – лучшее время для того, чтобы видеть .

Слово видеть он произнес с особой интонацией. Мне захотелось узнать, что он имеет в виду, но дон Хуан сказал, что для подробного разговора время уже позднее.

Наутро я безо всяких предисловий сообщил дону Хуану, что разработал теорию, объясняющую все, что происходит во время митоты. Я достал записи и стал излагать свои соображения. Дон Хуан внимательно слушал.

Мне кажется, говорил я, что для создания одинаковой «настройки» участников митоты необходим тайный настройщик. Люди собираются на митоту, предвкушая появление Мескалито, который преподаст им урок правильной жизни. Они не обмениваются друг с другом ни словом, ни жестом, и тем не менее каждому

является Мескалито и дает определенный урок. Be всяком случае, так говорили участники митот, на ко* торых я присутствовал. На собственном опыте я убедился, что облик, который принимает Мескалито, и характер его уроков – поразительно единообразны, хотя их смысл воспринимается участниками по-разному. Это единообразие я объясняю действием сложного скрытого манипулирования настроением людей.

На изложение и разъяснение моей теории ушло два часа. Кончил я тем, что попросил дона Хуана объяснить, каким образом удается «настроить» людей на один лад. >

Дон Хуан нахмурился. Я решил, что он обдумывает мои слова. Казалось, он погрузился в размышления. Помолчав немного, я спросил, что он думает о моей идее.

Он вдруг расхохотался. Я спросил, что его так рассмешило.

– Ты с ума сошел! Никто на митоте не занимается такой ерундой, как «настройка». Думаешь, Мескалито можно перехитрить?

Мне показалось, что дон Хуан избегает ответа по существу.

– Зачем кому-то настраивать людей? – упрямо продолжал он. – Ты сам бывал на митотах и прекрасно знаешь: никто никому не подсказывает, как себя вести. Никто – кроме Мескалито.

Я сказал, что не могу с этим согласиться, и вновь попросил объяснить, как производится «настройка».

– Теперь понятно, зачем ты приехал, – произнес дон Хуан с видом заговорщика. – Но, увы, ничем тебе помочь не могу. Никакой «настройки» нет.

– А почему все как один утверждают, что им явился Мескалито?

– Потому, что они его видели , – сказал дон Хуан со значительным видом и как бы мимоходом добавил: – Можешь побывать еще на одной митоте и увидеть все сам.

Какой хитрец, подумал я и, ничего не ответив, спрятал свои записи. Дон Хуан, кажется, и не ждал ответа.

Немного спустя дон Хуан попросил отвезти его к одному из своих приятелей. Мы провели там почти весь день. За разговором Джон – так звали приятеля – спросил, по-прежнему ли я интересуюсь пейот-лем. Это он восемь лет назад дал мне первую порцию пейотля. Я не знал, что ответить. На помощь пришел дон Хуан и сказал Джону, что все идет как надо.

На обратном пути я решил не оставлять вопрос Джона без ответа и среди прочего сообщил, что не собираюсь более экспериментировать с пейотлем, что для этого у меня не хватает смелости и дело это давно решенное. Дон Хуан улыбнулся, но ничего не сказал. Зато я до самого дома болтал без умолку.

Мы уселись перед дверью. Стоял жаркий солнечный день, но дул легкий ветерок, и душно не было.

– Почему ты так нервничаешь? – вдруг спросил дон Хуан. – Сколько лет назад ты бросил учиться?

– Три года.

– А почему нервничаешь?

– Дон Хуан, мне кажется, я тебя предал.

– Ты меня не предал.

– Я обманул твои ожидания, сбежал. Короче – проиграл.

– Ты делаешь то, что в твоих силах. К тому же ты ничего не проиграл. Я учу тебя трудным вещам. Мне они давались еще труднее.

– Но в отличие от меня ты не отступил. Ведь я приехал сейчас не из желания продолжить учебу, а просто так, чтобы кое-что у тебя спросить.

Дон Хуан пристально посмотрел на меня и произнес:

– Тебе нужно обратиться за помощью к дымку.

– Нет, дон Хуан, дымка с меня хватит! Нет больше моих сил.

– Ты еще и не начинал по-настоящему.

– Я боюсь.

– Ничего удивительного. А ты старайся думать не о страхе, а о том, как это чудесно – видеть

– Я так не могу. Как только вспомню дымок, меня словно тьма обволакивает. Будто все люди куда-то исчезают и некому слова сказать. Дымок открыл мне, что такое одиночество.