Эхо Великой Песни - Геммел Дэвид. Страница 13

Дома в деревне были бедные, таверны не имелось. Подъехав к самому большому из окрестных домов, Вирук спешился и вошел. За столом сидел мужчина с краюхой хлеба в руке, и перед ним заманчиво дымилась миска с похлебкой. При виде аватара мужчина замигал маленькими глазками, бросил хлеб и вскочил, опрокинув стул. Пожилая женщина, стоя на коленях у очага, помешивала в горшке деревянной ложкой. Не вставая, она низко поклонилась Вируку.

— Добро пожаловать, господин, — с суетливой улыбкой сказал мужчина.

— У тебя хлеб в зубах застрял. — Вирук придвинул стул и сел к столу. — Дай мне поесть, — приказал он женщине.

Мужчина, сбегав куда-то, притащил половину свежевыпеченной ковриги и масленку. Женщина налила похлебки в глиняную чашку и поставила перед Вируком. Оба в молчании смотрели, как ест аватар.

— Вино у вас есть? — спросил Вирук.

— Сейчас принесу, господин, — сказала старуха и выбежала из дома.

Вирук посмотрел на хозяина, безбородого и лысого, с животом, нависающим поверх веревки, подпоясывающей его холщовые портки.

— Когда грязевики здесь были? — спросил аватар.

— Вчера утром, господин.

— Теперь они мертвы. — Вирук подобрал хлебом остатки похлебки. — Я видел у ворот только две повозки. В хлебопашеской деревни, мне сдается, должно быть больше?

— Пять телег забрали грязевики, господин.

— Эти телеги были за стеной?

Крестьянин побледнел. Вирук, видя, что он подумывает солгать, холодно улыбнулся, и толстяк мигом понял, что увиливать не стоит.

— Нет, господин. Они потребовали повозки, и мы им дали.

— Кто распорядился?

— Староста наш, Шалик. Он сказал, что пять телег — небольшая цена за нашу жизнь.

— Так и сказал? Приведи-ка его сюда.

— Да, господин. Он ведь как лучше хотел. Чтобы с нами худа не случилось.

— Не сомневаюсь. Приведи его.

Женщина вернулась с кувшином. Вирук попробовал: вино было молодое, дешевое и чрезвычайно кислое. Он велел женщине подождать снаружи.

Хозяин тем временем привел пожилого человека в длинном кафтане из зеленой шерсти.

— Это ты Шалик? — спросил Вирук.

— Я самый, господин, — с низким поклоном ответил тот.

— Расскажи мне о себе.

— Да что рассказывать, господин. Я тут уже семь лет старостой — маршал меня назначил.

— Семья есть?

— Да, господин. Жена, четыре сына, две дочки, а недавно двое внуков народилось.

— Превосходно. Итак, вчера ты отдал врагу пять принадлежащих маршалу повозок. Объясни, пожалуйста, что толкнуло тебя на такой поступок.

— Их было тридцать человек, господин. Если б я с ними не договорился, они разграбили бы деревню. Сперва они хотели взять все повозки, но я мастер торговаться, и мы сговорились на пяти, — Как по-твоему, зачем им понадобились эти повозки?

Шалик заморгал и облизнул свои тонкие губы.

— Т-товары перевозить, господин?

— Вот именно. Без повозок они не могли бы грабить хутора и выселки. Твое «мастерство» помогло им загрузить повозки собственностью маршала. И дало им возможность убивать крестьян маршала. Верно я говорю?

— Я защищал свою деревню, господин.

— Люди постоянно выбирают — когда хорошо, когда и плохо, — улыбнулся Вирук, — Ты сделал свой выбор и выбрал плохо. Ступай домой и взрежь себе вены. Я приду поглядеть на твой труп, прежде чем уеду. Иди.

Шалик бросился на колени.

— Господин мой, умоляю — пощадите!

Чувствительная сцена вызвала у Вирука раздражение, но он не подал виду.

— Ты оказал помощь врагу, любезный. Подобное преступление карается смертью виновного и всей его семьи. Сделай, что я велю, Шалик, и твои домашние будут жить с сознанием, что ты их спас. Если по прошествии часа ты не умрешь, я приду к тебе домой и убью твою жену, твоих детей и твоих внуков.

Ступай, пока я не раскаялся в собственном великодушии.

Хозяин дома вывел рыдающего Шалика за дверь и вернулся.

— Теперь староста ты, — сказал ему Вирук. — Как тебя звать?

— Бекар, господин.

— Если грязевики нагрянут снова, Бекар, ты ведь не станешь им помогать, правда?

— Как прикажете, господин.

— Хорошо. У Шалика дом лучше твоего?

— Да, господин. Он человек богатый.

— Был богатым. Все его имущество теперь твое.

— Благодарствую, господин.

— Пришли мне какую-нибудь деревенскую шлюху. День был долгий, и мне нужна женщина.

— У нас таких нету, господин.

— Ты можешь стать одним из самых недолговечных старост в истории, Бекар, — с широкой улыбкой заметил Вирук. — Тебе этого хочется?

— Нет, господин. Я сейчас приведу вам женщину.

Глава 7

Софарита, стоя на пороге отцовского дома, многое бы хотела сказать. Ей хотелось посмотреть в бледные глаза аватара и сказать, что для нее он хуже чумы. Хотелось спросить, как он может распутничать, когда добрый человек, вынужденный лишить себя жизни, прощается со своей семьей. Хотелось бы, да нельзя. Несмотря на всю свою гордость и свое мужество, она понимала, что гнев аватара обрушится на ее односельчан. Если бы речь шла только о ней, Софарита высказала бы ему все, что думала, хотя бы это грозило ей верной смертью. Но у этого красивого молодого убийцы не дрогнет рука умертвить всех ее родных, а то и всю деревню. Вызывать его на это было бы непростительной глупостью.

Она стояла на пороге, склонив голову, сцепив руки под красной шалью, и надеялась, что кашель, мучивший ее последние три месяца, не помешает ей ублаготворить этого злодея.

Отец выбрал для этого неблаговидного дела ее, потому что она побывала замужем. Он полагает, что если его дочь вдова, ей будет легче снести насилие. Мужчины такие простаки. Где им понять, каково терпеть такое.

Впрочем, она не судила отца. Софарита в свои двадцать два года хорошо умела читать по лицам и видела, как перепуган Бекар и как ему хочется отличиться. Его сделали старостой, и он думает, что это принесет его семье достаток и безопасность — лишь бы дочка не подвела.

Да только видит он не дальше собственного носа. Не будет у старосты Пасепты ни достатка, ни безопасности. Они живут слишком близко от границы с эрек-йип-згонадами, и скоро нагрянут другие грабители, а за ними придут поселенцы, которые либо перебьют сельчан, либо сгонят их с земли. Аватарам конец — это все знают.

Об этом шепчет пшеница под ветром, об этом чирикают птицы. Но даже издыхая, аватарский зверь может еще причинить много зла вагарам.

Софарита смотрела на зверя, который сидел перед ней. На его золотистые волосы, коротко подстриженные спереди и длинные сзади, на выкрашенные в синий цвет виски. Он поманил ее к себе с улыбкой — красивой, теплой и приветливой. Но если бы зло носило безобразную личину, никто бы не поддавался ему.

— Расскажи мне о себе, — попросил он приятным, но мужественным голосом — такие голоса бывают у странствующих певцов.

Зная, что перед ней хладнокровный убийца, Софарита искала признаки этого в его светло-серых глазах, но ничего не находила. Ужас таился глубоко, под кожей, позади глаз.

— Я вдова, господин, — сказала она, отводя глаза.

— Это вся твоя история? Экая скука. Муж успел сделать из тебя хорошую любовницу?

Софарита подавила вспыхнувший гнев, только щеки зажглись румянцем. Она закашлялась, и ей пришлось проглотить кровь и желчь, наполнившие рот.

— Я ранил твою вагарскую чувствительность? Если так, то извини. Закрой дверь и покажись мне.

Софарита повиновалась, размышляя над его вопросом. Хорошей ли любовницей сделал ее Верис? Нуждается ли женщина в мужчине, чтобы научиться любви? Впрочем, она не правильно поняла вопрос аватара. Для мужчины хорошая любовница — это та, которая умеет доставлять удовольствие ему. Верис не ее сделал хорошей любовницей — он сам был хорошим любовником. Она полагала, что аватару этого не понять. Софарита закрыла за собой дверь и скинула на пол шаль, оставшись в простом платье из белой шерсти, зашнурованном спереди серебряной лентой. Она стала развязывать шнуровку, но аватар встал и сам ловкими пальцами распустил ленту. Платье соскользнуло с ее плеч на земляной пол.