Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли - Дугин Александр Гельевич. Страница 35

Самое интересное, что на сей раз подобными проектами занимаются не научные фантасты, но уважаемые представители академической науки эпохи постмодерна.

В современном кинематографе иллюстраций этих тем множество. Одними из ярчайших образцов являются фильмы Шиньо Цукамото (в частности, «Тетсуо» и «Тет-суо-2»). В них действуют образцовые биомеханоиды, в которых человеческие и биологические части организма неразрывно переплетены с шестеренками, электрическими проводами, роботовидными клешнями, вживленными в плоть дрелями, отбойными молотками и электрическими столбами. Киборги Цукамото на протяжении всех его картин постоянно осуществляют тот самый «антропологический исход» — они склеиваются между собой, превращаются в танки, пилы, автомобили, железные шары с выпирающими лицами, затем распадаются на шипящие дымящиеся провода.

Другой японский постмодернистский режиссер Таке-ши Миике также снял целый цикл про постлюдей — механического якудзу, питающегося железом и гайками, летающих репликантов-ангелов, выполняющих заказные убийства, чтобы на вырученные деньги посылать гуманитарную помощь детям Третьего мира, и целую вереницу аналогичных образов.

Но даже самые чудовищные и нелепые образы постмодернистской фантазии, как справедливо отмечают Негри и Хардт, это лишь первый и осторожный подход к постантропологии, в которой человек выходит за свои принципиальные парадигмальные рамки (и Традиции, и модерна).

Может показаться, что это чисто фантастические элементы, игра воображения. Но еще раз напоминаю, что тема об этичности такого рода исследований и внедрении их на практике обсуждается на уровне комиссий Ев-ропарламента, а значит, всё абсолютно серьезно.

Однажды, когда на одном из предсоборных совещаний у митрополита Кирилла, посвященных выработке позиции РПЦ в отношении концепции «Прав человека», эксперты зачитали некоторые документы этой комиссии Евросоюза, чтобы показать объем тех значений, которые современные европейцы вкладывают в понятие «расширение прав человека» (куда входят не только однополые браки, свободы, социальные гарантии и юридический статус людей, прошедших трансгендерную операцию, но и социально-административная классификация результатов возможных генетических экспериментов!), то участники просто попадали со стульев. Все думали, что этого просто не может быть, что это страшный сон, что пришли не эксперты, а сумасшедшие.

Мы, русские, очень архаический народ... Мы модерн-то, который вколачивали в нас с таким трудом, с миллионами невинных жертв и с невиданной агрессией, как-то быстро растеряли. Что уж говорить о постмодерне. Поэтому мы просто не можем представить, что создание киборгов и «антропологический исход» — дело самого ближайшего будущего. Мы склонны видеть в этом шутку, анекдот. Хотя мы, русские, склонны имитировать все, и в первую очередь то, чего не понимаем, однако когда постмодерн напрямую идет к нам биомеханическим наступлением, нам кажется, что это уже слишком.

Кто такой этот человек-биомеханоид? Он отчасти человек, отчасти еще человек. Но тогда и компьютер тоже человек. Конечно, с ним же в шахматы играют? Даже мобильный телефон тоже можно назвать «Васей» или «Люсей» и играть с ним, как с тамагучи, выводить его гулять и, в принципе, даже наливать ему. А он будет смеяться, лаять и рассказывать анекдоты.

Представить это можно, но что вот настоящего человека возьмут и скрестят с мобильным телефоном, это в нашем сознании не укладывается. Напрасно не укладывается. Надо внимательнее относиться к философии, тогда мы поймем, что человек — это тоже всего лишь парадигмальное понятие, вытекающее из более широкой и общей парадигмы. И как только парадигма меняется, — а она как раз сейчас и меняется, причем самым фундаментальным образом, — человек устоять не может. Он изменяется вместе с парадигмой.

Вместо индивидуального субъекта модерна появляется дивидуалъный субъект постмодерна. И сама его принципиальная дивидуальность, делимость, члени-мость призывает игру с заменой деталей и перекрестными экспериментами с деталями от других существ.

Что же в постчеловеке, человеке ближайшего будущего, от машины, а что от человека? Где расположена его субъектность? Она в той ноге, которая еще естественная или в той, которая уже усовершенствованная?

Я, кстати, когда летел из Вашингтона, видел в аэропорту очень странную сцену. Сначала подумал, что у меня галлюцинация. Шел высокий американец, очень красивый, на ноге у него был протез, причем он не был ничем покрыт, он был абсолютно механический, великолепно сделанный. Верхняя часть ноги была реальная, и только между коленом и ботинком было нечто железное, как в фильмах Цукамото. Я сначала подумал, что просто брежу. Но потом мне пояснили, что американцы уже действительно такие отличные протезы делают, и не только их не маскируют, но хвалятся ими как совершенством гуманной технологии. Понятно, что человек попал в беду, и таким образом ему помочь с ней справиться — вполне гуманно. Но все обычно так и начинается.

Киборги будут созданы не для того, чтобы нас пугать, имитируя монстра доктора Франкенштейна. Они будут созданы для помощи людям, для спасения жизни, для ухода за больными, чтобы залезать туда, где опасно, для помощи африканским детям. Найдется гуманистический предлог (еще в рамках парадигмы модерна) — и нам все-таки навяжут биомеханоидов. И естественно, в таком дивидуальном контексте невозможно понять, какая сторона у биомеханоида субъектна, а какая просто аппарат или вживленное ухо свиньи, и где он человек, а где нет. Но ведь если человека рассматривать как дивидуальный код, то вообще нельзя строго определить (в привычной нам антропологической парадигме модерна), где субъект (декартовское «мыслю»), а где декартовская протяженность.

Вопрос где (в смысле субъект, объект и граница между ними) становится неуместным. В биомеханоиде, как в пролетарском классе (по Лукачу), субъект с объектом уже с трудом разделим, уже непонятно, где какая часть. А это меняет всю философию. Согласитесь, если человек уже хотя бы на треть будет состоять из дополнительных деталей и звериных органов, он будет мыслить себя и окружающее по-другому. Периодически подключаясь к розетке или погружаясь на дно океана, он будет мыслить иначе... Вроде бы мелочи, но даже читать он будет по-другому, и в институт ходить как-то по-особому, с особым настроем...

Можно привести здесь фрагмент из книги философа Жана Бодрийяра, описывающий постлюдей: «Его тело постепенно превращается в искусственный протез, бесконечную серию протезов, позволяющих продлевать тело до бесконечности. Субъект и его тело подвергаются трансмутации в гиперрепродуктивной модели клона-двойника. Двойник — таков совершенный протез, симу-лякр тела. В абсурдной логике амбивалентности шизо-субъект — атом молчаливого большинства масс — гипертрофирует свое частное пространство и живет в своей приватной телематике: в повседневности каждый видит себя на орбите своей суверенной, изолированной и закрытой жизни в скафандре-машине, сохраняющей достаточную скорость, чтобы не сойти с орбиты. Поэтому здесь мы существуем как адресаты, терминалы сетей, тогда как креативная игра субъекта-демиурга, актора-игрока уже сыграна».

Мутанты

Если дальше идти в том же направлении, то есть не ограничиваться лишь вживлением механических деталей или отдельных органов иных животных видов, можно усовершенствовать геном человека. Если генетики смогут достоверно и окончательно подтвердить, что те или иные звенья генома отвечают за то, что человек, например, маловат ростом, плоховато видит, склонен к полноте или хромоте, возникнет желание — у кого-нибудь точно возникнет, — добавить, например, роста следующему поколению, причем солидно добавить. А там уже и до трех-, четырехметровых персонажей недалеко. Появится «новый баскетбол» с людьми выше третьего этажа.

Можно изменить геном в любом другом направлении. Людям, например, работающим сторожами, разовьют особые уши, то есть подправят слуховые аппараты на уровне гена, чтобы слышали каждый шорох. В конечном итоге, можно вполне предположить, что кому-то придет в голову мысль оперировать не только с человеческим геномом, а скрестить его с геномом рыбы, например, или ежа. Есть ведь на свете не только добрые, хорошие, гуманистические ученые, которые думают только об африканских голодающих детях — разные люди бывают. Так что отдельные лаборатории могут выводить человеко-ежей, человеко-змей или человеко-птиц, чтобы они ползали, летали и приносили своим создателям информацию или добычу. Выхватит такая женщина-птица кошелек и улетит, иди лови её...