Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли - Дугин Александр Гельевич. Страница 72

Периодически эти линии переплетались. Приведу один пример. Позитивистская философия, основанная на эмпирически-материалистическом подходе и увлеченная развитием исследования материи как единственной объективной реальности, на рубеже XX века поставила задачу полностью «элиминировать (т. е. упразднить) метафизику» и выделить класс атомарных фактов, существовавших сами по себе, вне интерпретаций со стороны субъекта. Но таких фактов им обнаружить не удалось, так как субъект исследователя во всех случаях и со всех сторон присутствовал как в качестве фиксирующей, так и интерпретирующей инстанции. В результате философы-позитивисты, в частности, Людвиг Витгенштейн, отказались от подобных попыток и занялись теорией познания логических структур и языка в духе кантианского «субъективного идеализма».

Практический материализм, тем не менее, оставался вполне приемлемым методом научного познания, хотя его абсолютность и уникальность подтверждались лишь догматами тех политических сил, которые возвели марксизм и материализм в общеобязательную тоталитарную идеологию. Только в таком принудительно тоталитарном идеологическом контексте материализм-атеизм-наука являются строгими синонимами. Здесь часть гносеологической парадигмы модерна выдавала себя за целое.

Гносеология Канта: квинтэссенция модерна и прозрение в постмодерн

Когда мы доходим до Иммануила Канта, всё становитсяснова очень интересным. Иммануил Кант не просто один из современных философов. Это философ, который указал путь в постмодерн. В его философии еще в XVIII веке начинают созревать первые зерна постмодернистстской гносеологии.

В чем абсолютная новизна Канта и почему он является самым современным из современных философов и одновременно самым «постсовременным» из них?

Кант решил внимательнее подойти к онтологическим аргументам Декарта, сформулированным в cogito ergo sum. И в ходе критического рассмотрения этой формулы, он пришел к выводу, что на основании чисто рассудочных заключений обосновать самостоятельное бытие субъекта и объекта, т.е. их субстанциальность, невозможно. Мы не можем ничего определенного сказать ни о бытии субъекта, ни о бытии объекта — они остаются вещами-в-себе. Мы знаем только, что они должны были бы быть (номинально), поэтому мы и допускаем, что ни есть. Но это их бытие является логическим утверждением (существует как ноумен в логической структуре мышления), подтвержденным феноменологически — с помощью опыта. Но ни логическое заключение, ни чувственный опыт не могут, по Канту, выступать в качестве фундаментального и окончательного онтологического аргумента.

Следовательно, заключает Кант, то, что по-настоящему существует — это мышление, чистый разум, и это является несомненным и доказанным. А все остальное вытекает из его постулатов и присущих ему закономерностей. Фактически, философия Канта представляет собой образец чистой гносеологии, теории познания, которая отныне может рассматриваться автономно от онтологии, как нечто самодостаточное. Именно Кант заканчивает процесс перехода от онтологии к гносеологии, который являлся основным содержанием тех парадигмаль-ных сдвигов, которые мы изучаем.

Кант, с одной стороны, фундаментализирует позиции «субъективного идеализма», так как снимает с повестки дня проблематику бытия «духа» и «материи», ставя в центр философии процессы сознания, и в таком качестве его наследие рассматривается чаще всего. Но с другой стороны, он бросает тень сомнения и на самого субъекта (ставя под вопрос его субстанциальность, очевидную Декарту), что будет замечено и оценено по достоинству только в XX веке — через феноменологию, экзистенциализм и структурализм. Поэтому Кант вполне может рассматриваться как промежуточная фигура между гносеологией модерна и прозрением в следующую парадигму — в парадигму постмодерна.

Гносеология помещается Кантом в сферу, ограниченную исследованием функционирования человеческого рассудка. Такой жест, если по достоинству оценить его смысл, был довольно вызывающим в его время. Вызов был брошен не просто конвенциям окружающей интеллектуальной среды (это как раз в эпоху модерна дело обычное), он бросал вызов самому духу Просвещения, хотя по видимости старался соответствовать ему как можно более строго. Просвещение разобрало «заносы теологии», «разоблачив» гносеологию премодерна как «старые сказки», «сплетни», «сны» и «невежество». Главными инструментами этого «разоблачения» служили фундаментальные концепции субстанции субъекта и субстанции объекта, т.е. мыслящего «я» и «объективной реальности». До Канта Новое время обосновывало науку тем, что она имеет дело с чем-то безусловно существующим, с тем, что есть.

Эта научная онтология — постулирование бытия субъекта и объекта — лежала в основе доказательности и наглядности того мира, которым наука стремилась заменить Вселенную религии и мифа. И вот Кант, выражая лояльность Новому времени, подходит к тому, что эта научная онтология, мягко говоря, не совсем обоснована, и что наука как нечто безусловное и безусловно достоверное представляет собой только и исключительно гносеологию.

До Канта наука претендовала не просто на гносеологическую, но и на онтологическую достоверность. Эта онтология была выстроена на гносеологии, но всё-таки она была. Кант же через критику чистого разума очертил область «чистой гносеологии», которая стала своего рода миной, заложенной в процесс дальнейшего развития философии модерна.

Движение от Декарта к Канту можно назвать движением от «большого рационализма», в котором рассудок претендует на включение в себя онтологии (в «cogito ergo sum» бытие обосновано мыслью), к «малому рационализму», который отказывается от последних онтологических утверждений относительно сущности субъекта и реальности и замыкается на самом себе. Две субстанции у Декарта — субъект и объект — мыслятся безусловно существующими. Кант делает подкоп под эту субстанциальность, превращая их в моральные императивы «практического разума». Ноуминальная природа субъекта и объекта, обоснованная в философии Канта, по сути, элиминировала субъект и объект познания как онтологические категории. Познание есть, и есть строго — т.е. доказуемо, но бытие познающего и познаваемого — не доказуемо. Это еще не значит, что субъекта и объекта нет. Пока не значит. Проблему «ничто» Кант не рассматривает. И надо дождаться Гуссерля и Хайдеггера, чтобы извлечь из кантианства все заложенные в нем потенциально выводы. Но предпосылки для совершенно новой гносеологии — гносеологии постмодерна или постгносеологии, которой посвящен данный раздел, — мы встречаем именно у Канта. Если приглядеться внимательно, в «Критике чистого разума» уже ясно проглядывают Линч и Тарантино...

«То, что стало, перестало»

Здесь вскрывается одно очень важное обстоятельство, с которым мы уже сталкивались и будем сталкиваться на протяжении всего курса. Модерн, будучи философской программой, имеющей строго деструктивную ориентацию, направленную против парадигмы премодерна со всеми возможными ее вариациями, доподлинно существует только в борьбе (отсюда тезис о «европейском нигилизме Ницше»). Отрицание имеет смысл, содержание и самостоятельное бытие только пока, есть что отрицать. Как только отрицать больше нечего, отрицание теряет смысл и прекращает быть отрицанием, а если сущность явления состоит только в отрицании, то это явление прекращает быть.

Парадигма премодерна утвердительна, поэтому в отношении нее действует противоположное правило: она есть утверждение (в пределе — всеутверждение) и в автономном режиме, безотносительно чего бы то ни было внешнего, она всегда есть сама по себе. Если ее не трогать, она будет всегда.