Ницше. Введение в понимание его философствования - Ясперс Карл Теодор. Страница 23

Попечение сестры пошло на пользу и будущим поколениям. Только благодаря тому, что со времени отрочества Ницше она сохраняла всё, что он писал, а после начала душевной болезни собрала и поддерживала в должном порядке рукописное наследие, которому в то время ещё никто не придавал значения, из этих документов можно получить всесторонние знания о Ницше. Правда, полностью сделать эти знания достоянием гласности смогут только будущие публикации.

Общительная натура Ницше позволила ему до самого конца поддерживать оживлённые отношения с немалым кругом людей. Его сопровождали люди, которые встречались ему, расставались с ним, порой возвращались обратно, или находились в тени, чтобы при случае он снова к ним обратился. Никто из них не был для него незаменим в своей роли. Но сохранялась незаменимая для Ницше атмосфера, эти задушевные встречи от случая к случаю, эта доброжелательность и человеческий интерес, атмосфера радости от существования других людей, от их весёлого нрава [26], атмосфера готовности прийти на помощь. Время от времени тот или иной знакомый вступал с ним в более или менее продолжительную переписку.

Из школьных товарищей ему остаются близки Дёйссен, Круг, фон Герсдорф. Позже появляются новые знакомые: Карл Фукс(с 1872 г.), Мальвида фон Мейзенбуг(с 1872 г.), фон Зейдлиц(с 1876 г.) и др. В последнее десятилетие всё бо́льшую роль для него играют знакомства, завязываемые в путешествиях и не имеющие подлинного значения.

Своеобразное положение занимает Дёйссен [27]. Ни для одного из своих корреспондентов Ницше не выступает до такой степени и столь бесцеремонно в роли воспитателя. Позиция превосходства сочетается с самым искренним интересом к духовному развитию Дёйссена, которое, по мысли Ницше, должно стать подлинным, ориентированным на существенное; в случае значительных достижений он поощряет его одобрительным отзывом. Объективность Ницше в этом отношении столь же замечательна, как и подкупающая правдивость Дёйссена, который всё откровенно выносил на суд общественности. Дело обстоит так, что каждая личность, с которой встречается Ницше, достигает должной ступени сообразно своему рангу и своим возможностям. Чем дольше исследуешь связи Ницше с отдельными людьми, тем яснее становится действительная особенность каждого отдельного человека — круг связанных с ним, блистающих в его окружении ярких личностей, куда более понятных, нежели он сам в его непостижимости.

К некоторым личностям европейского уровня Ницше питал необычайное уважение, которое никогда не ставилось им под сомнение, такими были, например, Якоб Буркхардт [28]и Карл Хиллебранд [29]. Он почти домогался их внимания, прислушивался к каждому нюансу их суждений, чувствовал свою связь с ними и не догадывался, какую сдержанную дистанцию по отношению к нему они соблюдают.

От его биографии неотделим тот факт, что другие личности высокого уровня, к которым он испытывал большое уважение, его в конечном счёте игнорировали, демонстрируя своё равнодушие: таковы Козима Вагнери Ганс фон Бюлов.

На фоне всех этих друзей выделяется один, который с 1870 г. непрерывно был сначала соседом молодого Ницше по дому, его коллегой и другом, а затем постоянным помощником повзрослевшего Ницше в практических делах, поистине верным спутником его жизни: это историк церкви Франц Овербек [30]. Родственники были даныприродой, этот друг представлял собой тот оплот, который был Ницше дарован. Активность Овербека была надёжной именно там, где надёжность встречается так редко: в систематически оказываемой небольшой помощи и в постоянной внешней и внутренней отзывчивости на протяжении десятилетий.

Дружбу между Ницше и Овербеком ничто не омрачало, потому что между ними никогда не было и полной близости в том, что было важно для Ницше; он не надеялся, что Овербек когда-нибудь достигнет высоты его миссии. Овербек — это как бы твёрдая опора посреди волн людей и вещей, которые приходят и уходят.

Ницше испытывает уважение к Овербеку, к его мастерству и достижениям, ему симпатична его невозмутимость. Некоторые места из писем говорят об этом:

«Мне всегда так хорошо думать о тебе, выполняющем свою работу, словно некая здоровая природная сила как бы слеподействует через тебя, и тем не менее это именно некий разумработает над тончайшим и запутаннейшим материалом … Я так тебе обязан, дорогой друг, что мог наблюдать такое зрелище, как твоя жизнь, столь близко» (Овербеку, 11.80). «Всякий раз, когда мы с тобой встречались, я испытывал глубочайшую радость от твоего спокойствия и кроткой твёрдости» (Овербеку, 11.11.83). «Если даже допустить, что становится всё обременительнее поддерживать со мной отношения, всё-таки я знаю, что при равновесиитвоей натуры наша дружба останется прочной» (Овербеку, 15.11.84).

Успокаивающее присутствие личности Овербека, этот разум и ясность до такой степени благотворно влияют на Ницше, что в письмах к нему он выражается так, будто пишет другу, связанному с ним самой глубинной связью, пусть и не рассчитывая на понимание с его стороны последних импульсов собственной экзистенции. Он доверяет Овербеку почти безгранично. Лишь крайне редко и только в последние годы усиливающейся раздражительности он может иронично написать: «Меня порядком успокоило, что даже такой тонкий и благосклонный читатель, как ты, всё ещё питает сомнения в отношении того, чего я собственно хочу» (Овербеку, 12.10.86).

Овербек был самобытной, независимой от Ницше личностью не только как более старший по возрасту. Хотя по уровню он стоит ниже него, о чём знает и сам говорит, но своё место в мире Ницше он занимает всё-таки благодаря собственным своеобразным духовным достижениям. Сравнимая с ницшевской радикальная правдивость, беспристрастная наблюдательность, способность дать проявиться всем существующим возможностям тем не менее, в отличие от Ницше, не привели его к крайностям, а нашли в конце концов отражение в некоем стариковском стиле, полном условностей и оговорок, когда, собственно, уже ничего не сообщается, и в противоречиях, которые остаются недиалектическими (например, в одной записи, которая начинается так: «Ницше не был в собственном смысле слова великим человеком» — и вслед за этим тотчас говорится: «был ли Ницше действительно великим человеком, в чём я менее всего могу сомневаться») (Bernoulli I, 268, 270). У него есть некое предчувствие относительно Ницше, но он сохраняет объективность в том смысле, что доступ к пути, по которому следует Ницше, для него почти полностью заказан: недостаток в нём страстности влечёт за собой своеобразную академичность (не лишённую черт величия); но эта академичность для него, неверующего, способствует фатальному, хотя и честному в своей осознанности, решению проблемы педагогической деятельности в области теологии (принципу никогда не говорить перед студенческой аудиторией о своих убеждениях, но ограничиваться научно-историческими констатациями); а это решение держит его душу закрытой для вопросов и прозрений Ницше, которые заботят его только с точки зрения их дружбы, но не сами по себе. Он делал всё, что только возможно в отношении того гениального исключения, каким был Ницше: в меру сил помогал; не понимая по-настоящему, внимал робко и сосредоточенно; не позволял себе легко обижаться, но ради поддержания дружбы неустанно преодолевал все трудности. Не любопытство, не навязчивость, не безоглядное служение, но чуждая сентиментальности мужская верность неизменно присутствует в этой дружбе. Ницше и Овербек связаны между собой узами этой глубокой верности, но не предначертанием судьбы, каковое могла бы означать эта дружба.