Последний Люцифер: утраченная история Грааля (СИ) - Поли Светлана. Страница 8

Однако всегда находились и те, что не прекращали искать Истину и Правду, интуитивно чувствуя, что тот мир, в котором люди вынуждены существовать, не настоящий Мир, но кем-то навязанный, кем-то враждебным им, не желавшим делиться своей властью и тем не позволявшим расцвести человеческой расе во всей своей красе.

Сколько учёных и философов пострадали за своё желание открыть людям тайну мира, в котором они страдали и умирали вместо того, чтобы обрести рай при жизни, здесь и сейчас, и который отняли у них алчные и бесчеловечные гении власти, их же собственные соплеменики.

И она знала, как назывался тот, кто угнетал людей. Дьявол. Сегодня это не был конкретный человек, это была система ценностей, навязанная много тысяч лет назад муштрой, угрозами, казнями, жертвоприношениями, эксплуатацией, незнанием и слепой верой в Могучего и Безжалостного Бога, единственного имеющего право именовать себя Единственным. И теперь эти страхи перед тираном сложились в нечто необъяснимое, но чудовищно сильное, что таилось в тёмных уголках человеческого подсознания, в уголках их родовой памяти.

С тех пор люди стали именовать этот гнёт врагом рода человеческого и придумали ему массу имён. Одни имена придумывали сами, другие им подсказывали «доброжелатели». Так с подсказки некоторых «врагами» всего рода человеческого стали и люциферы, что буквально означает «носители света». Что тут скажешь, чем опровергнешь?

Религиозность поработила смертных. Церковь сделала из жителей рая рабов… Не какая-то конкретная религия, а сама система веры в Некоего Господина, который имеет право решать за людей, который знает про людей всё; знает, что людям лучше, а что — хуже, и что нужно им для счастья.

Слушая речи епископа, Лючия плакала от жалости к людям и от собственного бессилия. Она плакала искренне, как и многие прихожане вокруг неё, но плакала по иной причине.

Некоторые слушали святого отца, понуро свесив головы на грудь, и уже не ждали облегчения от мира и спасения для себя при жизни, только молились о том, чтобы поскорее умереть и прекратить страдания. Они молились о том, чтобы остаток их несчастных жизней прошёл как можно спокойнее и незаметнее, будто бы в забытьи, чтобы скорее они предстали пред Спасителем на том свете, ибо этот свет ничего им не даёт кроме унижения, угнетения и скорби по утраченной свободе и несбыточной мечте о счастье.

Они не ведали, что рай реально существует на Земле, в этом мире и в этом времени, в котором они живут. Люди не могли даже себе представить, нет, они не смели позволить себе представлять, что такое возможно для них, смертных, при их жизни. И некому было им открыть глаза, кроме некоего Иисуса Назарянина. Но то, что говорил много веков назад этот святой человек, с которым Лючии не посчастливилось познакомиться, кануло в небытие, было исковеркано, искажено, извращено или забыто и спрятано. А людям из поколения в поколение внушалась и внушается поныне мысль, что их жизнь в материальном теле — лишь нескончаемый круговорот страданий и искуплений за грехи чьих-то неведомых предков, что люди никогда при жизни не смогут смыть грехов, никогда не обретут Царствия Небесного, не узнают счастья и райского покоя и удовлетворения, пока не омоются слезами, пока не возненавидят своё тело и самую жизнь. Такое внушаемое людям мировоззрение было изуверством и враждебным самой природе человеческой. И чем абсурднее были выдвигаемые и выкриваемые священниками идеи и лозунги, постулаты и рекомендации, тем жёсче требовали они их исполнения от простых людей, упиваясь их страданиями и кровью, стонами и унижением, заглушая свою собственную боль, страдания и разочарования, привитые им кем-то и когда-то также, такими же несчастными и обманутыми, которых в своё время так же обманули когда-то в прошлом. И этой череде лжи не было видно конца.

Мысли Лючии текли в своём русле, а речи епископа в своём.

Отец Бенедикт продолжал свои утомительные речи, в которых не было ничего из того, что вселило бы в эти воистину несчастные создания надежду на их светлое будущее, на непрекращающуюся пекрасную жизнь на планете Земля, на творчество, любовь и сострадание к ближним собратьям по планете. Но из его уст прихожане раз от разу слышали лишь об их ничтожестве, недалёкости, непонимании замысла Бога, несовершенстве, греховности, неспособности быть верными обетам, данным священнику, хотя многие искренне стремились действительно жить по совести. Он доказывал им их беспросветность в их душах и темноту, которая почему-то никак не рассеивается, несмотря на все ежедневные людские молитвы, жертвенность и обращения к изваяниям распятого Христа и смиренной Девы Марии, пожертвовавших всем ради них, грешных. И что за стенами церкви их на каждом углу поджидает дьявол, и спасение они могут обрести исключительно только и только в Церкви Христовой. Он внушал им их ничтожество.

— Тогда что же есть для вас Свет Божий? — прошептала Лючия, прислушиваясь сквозь слёзы горечи к славам епископа.

И отец Бенедикт, будто услышав её вопрос, громогласно заявил:

— Труд беспрестанный изо дня в день во имя Господне, страдание в этой жизни, дабы в будущей возрадоваться у порога Господа нашего Иисуса Христа — есть истинное спасение в Боге. Свет Божий — это есть целомудрие всегда и во всём, даже в семейных узах, дабы не плодить детей для греха и во грехе, ибо грешны мы все от начала Мира. Свет Божий — это любовь к ближнему через жертвенность и самозабвение, это послушание своим господам и начальникам, это безропотное подчинение королю и Папе. И как Господь наш Иисус Христос забыл во благо человечества о своей человеческой природе, обретя святость среди вас, и задушил в себе происки дьявола, и принёс себя в жертву, дабы будущим поколениям жилось отрадно, так и вам положено думать о Высоком Божьем Духе, но не о низком и тварном существовании. Ибо беды ваши оттого, что вы помышляете о своей повседневности и забываете сына Божьего…

«Но разве ж вы живёте отрадно? — подумала Лючия. — Нет, вы живёте отравно, гнусно и слепо».

Она зажмурилась, не в силах больше слушать убийственные речи недалёкого духовника, и разочарованно побрела из собора прочь.

На половине дороги Лючия остановилась, с грустью оглянулась на стены мрачного скалообразного творения рук человеческих. Сквозь бойницы и витражи церкви пробивался еле видимый свет от множества искусственных светильников. Да, этот мир находился в глубокой бездне невежества и заблуждения. И всё глубже в этой бездне просматривалась тьма, тьма самой природы человека с его страхами, завистью и агрессией. В людях упорно культивировалось всё самое низкое и отвратительное, а всё светлое и оптимистичное, позитивное и бескорыстное душилось на корню. Никому не позволялось мыслить самостоятельно, никому не позволялось радоваться и наслаждаться жизнью. Все должны были быть рабами, чтобы некие единицы могли жить счастливо, как в раю!

Будь проклят Адонай во веки веков за создание ада среди живых, за рождение живых мертвецов, подумала Лючия.

Лючия тяжело вздохнула, глянула на звёздное небо. Нет, никогда не найти ей Истинного Человека среди людей, или среди этих людей. Никому нельзя доверить её тайну, ни на кого нельзя положиться, дабы выжить.

И вдруг в её глазах вспыхнул холодный отблеск дыхания Мироздания.

— Нет, я не могу просто уйти и дать им возможность ещё больше сгустить свою тьму. Не могу дать повод для дальнейшего совершения гнусной неправды. Не могу смириться с тем, что так будет до скончания века. Если я не прекращу сие, то тоже буду виновна в гибели этих несчастных. А я, в конце концов, живое существо, моё терпение не безгранично…

7

Анжела вернулась из воспоминаний о средневековье, снова осмотрелась в костёле, потом неспеша подошла к статуе Марии и как бы непроизвольно стала на колени перед ней, сложив ладони в жесте мольбы, устремила на неё свой молящий взор.

— Боже, услышь меня. Выслушай мою исповедь, ибо я пришла каяться в своём заблуждении. Боже, я не враг Тебе! Я не враг! Я дочь Твоя. Я твой друг. И мне нужен Спаситель мой, нужен истинный Христос. Подскажи, молю, где его искать? Слёзно Тебя прошу. Я отказываюсь верить в то, что нет среди людей случайной ошибки; Природа всегда давала миру кого-нибудь уникального, не похожего на остальных. Даже среди животных и растений бывают исключения. Он должен быть! Должен! Время уже подходит. Скоро всё должно кончиться… для всех! Будет конец всему. Я могу не успеть! Всё в твоих руках… Я умоляю у твоих ног, — Анжела присела возле статуи, коснувшись головой постамента. — Прости меня. Прости за всё весь мой род. Я больше никогда не потревожу Тебя своей мольбой. Я пришла в последний раз… Будь что будет.