Философия с шуткой. О великих философах и их учениях - Калеро Педро Гонсалес. Страница 10

Один монах заметил с горькой иронией:

— Этот человек говорит, что мир не изменишь, но пробовать все-таки нужно.

Козни врагов вынудили Конфуция бежать из родного города. Ученики последовали за наставником. Путь оказался долгим, провизии было мало, и беглецам приходилось голодать. Один из них, не выдержав, возроптал:

— Учитель, неужели на долю мудрецов выпадают такие страдания?

— Разумеется, — ответил Конфуций. — И только глупцы так легко сдаются.

Конфуций не уставал повторять, что семья — это маленькая модель государства. Как-то раз он беседовал со знатным чужестранцем, который на все лады расхваливал порядки в своей стране.

— Мы столь высоко ценим добродетель, — рассказывал чужеземец, — что отцы выдают сыновей, когда те совершают преступления, а сыновья — отцов.

— А у нас, — ответил Конфуций, — отцы и сыновья покрывают друг друга. И мы тоже называем это добродетелью.

Конфуций считал, что «мудрость — это когда ты знаешь, что знаешь, и не знаешь, чего не знаешь». Еще он говорил:

— В пятнадцать лет я захотел учиться мудрости; в тридцать отыскал Путь; в сорок утратил сомнения; в пятьдесят постиг Небесный Закон; в шестьдесят довел до совершенства слух; а в семьдесят поступал, как велело сердце, и ни разу не ошибся.

Однажды правитель государства Вей, при дворе которого Конфуций провел несколько лет, пожелал, чтобы мудрец сопровождал его на прогулке, и приказал ему следовать за своим паланкином. Вместе с правителем ехала его фаворитка Нан-цзе, известная весьма вольным поведением.

Провожая процессию взглядами, люди говорили:

— Смотрите, вон добродетель плетется в хвосте у порока.

Китайский философ, один из основателей даосизма, Чжуан-цзы жил в IV веке до нашей эры. О его жизни известно мало. Считается, что он был управляющим лаковой мануфактурой в своем родном городе, но бросил выгодную должность, дабы целиком посвятить себя философии. Молва о великом мудреце дошла до правителя царства Чу, и тот пожелал сделать Чжуан-цзы своим советником. Царские посланники разыскали философа и передали ему лестное предложение, но тот решительно его отклонил, а потом обратился к придворным с такой речью:

— Говорят, ваш царь владеет панцирем черепахи, умершей три тысячи лет назад. Еще говорят, что этот панцирь берегут как зеницу ока, обертывают в тончайшие полотна, а в урочный час разворачивают и предсказывают по нему будущее. Как вы думаете, что предпочла бы сама черепаха: умереть, чтобы ее панцирь сделался священной реликвией, или жить себе спокойно и плескаться в луже?

Царедворцы ответили, что черепаха, вне всякого сомнения, предпочла бы второе.

Тогда Чжуан-цзы произнес:

— Передайте царю, что я тоже предпочел бы еще немного поплескаться в луже.

Чжуан-цзы полагал, что все наши беды происходят от нашей собственной трусости и глупости, а также полной неспособности понять, как устроен мир. Он рассказывал такую притчу: «Один человек боялся своей тени и следов. Страх его рос день ото дня и вскоре сделался совершенно невыносимым. Тогда этот человек бросился бежать, но чем дальше он убегал, тем больше следов оставалось на земле, да и тень никуда не девалась. Тогда он решил, что бежит слишком медленно, и помчался со всех ног, все быстрее и быстрее, пока не упал замертво. Бедняга, он не знал, что, когда замрешь на месте, тень исчезает и следов больше не появляется».

Кстати говоря, у китайцев было особенное отношение к тени — они страшно боялись ее потерять. Существовало поверье, что в тенях заключены человеческие души. На похоронах люди старались, чтобы их тень не упала на гроб, когда закрывали крышку.

А посему, любезный читатель, убедись, что тень твоя находится под надежным присмотром. И постарайся, чтобы она не упала на эту страницу, когда будешь закрывать книгу.

Лежа на смертном одре, Чжуан-цзы узнал, что ученики готовят ему пышные похороны. Он призвал их к себе и попросил отказаться от этих намерений. Узнав волю наставника, ученики опечалились, и тогда он обратился к ним с такой речью:

— В земле мое тело пожрут черви и муравьи. Но ведь и вороны любят падаль. И стервятникам надо чем-то питаться. Так не лучше ли отдать меня воронам и стервятникам? Зачем обижать птичек?

Верный последователь даосизма, Чжуан-цзы не уставал восхищаться обилием форм жизни, с интересом следил, как они перетекают одна в другую, и верил, что за этим многообразием кроется единое, вечное и вездесущее начало (тот самый Дао). Но отличить внешнее от сущего порой бывает не просто. Чжуан-цзы говорил:

— Однажды мне приснилось, будто я мотылек, безмятежно порхающий над лугом. Проснувшись, я удивился, что пребываю в человеческом теле. С тех пор я все думаю, кто же я на самом деле: человек, которому снится, что он мотылек, или мотылек, которому снится, что он человек?

Чжуан-цзы (ок. 369 г. до н. э. — 286 г. до н. э.)

В книге Чжуан-цзы есть знаменитый пассаж о том, как отличить истинное знание от ложного. Автор — скептик в отношении любой догмы — иллюстрирует свои взгляды при помощи весьма поучительной притчи.

Как-то раз одного прославленного китайского мудреца спросили, известна ли ему истина, которой можно поделиться со всеми.

Мудрец удивился:

— Откуда же мне знать такую истину?

— Тогда ты знаешь, что она тебе неизвестна.

— Откуда же мне это знать?

— Стало быть, человек вообще ничего не знает.

— А это откуда известно? — настаивал мудрец. — А может, то, что мы привыкли считать знанием, на самом деле невежество, и наоборот?

Нан-ин, японский мыслитель эпохи Мэйдзи, получил письмо от одного профессора, жаждавшего познать буддистскую мудрость.

Нан-ин принял профессора и предложил ему чаю. Наполнив чашку, он не остановился, а продолжал лить и лить, ожидая реакции европейца. Наконец профессор не выдержал:

— Вы разве не видите, что чашка давно полна и чай переливается через край?

Нан-ин ответил:

— Когда чашка наполнена, лить чай дальше нет смысла. Нет смысла и учить буддизму того, чьи взгляды давно сформировались. Если вы вправду хотите учиться, возвращайтесь ко мне с опустошенными мозгами.

Многие из нас не придают большого значения снам, не запоминают их и не пытаются вникнуть в их смысл, однако не стоит забывать, что во сне мы продолжаем жить, а значит, можем радоваться или огорчаться как наяву. Иные сновидения бывают такими яркими и захватывающими, что реальности до них далеко (известный испанский эссеист, историк философии Фернандо Саватер утверждает, что во сне скучно не бывает). Так что читателю будет не трудно понять главного героя истории, которую я собираюсь поведать.

— Одному очень бедному китайцу приснилась бутылка рисового ликера. Охваченный сладостным предвкушением, он помчался разводить огонь, чтобы разогреть чудесный напиток. И на этом месте проснулся. Обнаружив, что в действительности никакого ликера нет, бедняк посетовал:

— Эх, голова садовая! Надо было пить его холодным, тогда, глядишь, успел бы до пробуждения».

Между реальностью и миром сновидений существует большая разница. Во сне все туманно, странно и неоднозначно, нет привычной логической связи между событиями. И каким бы ярким, правдоподобным ни было бы наше сновидение, интуиция не позволяет нам спутать его с действительностью. Но во все времена находились наивные, неискушенные люди, способные принять сон за реальную жизнь, и порой столь предприимчивые, что даже могли наживаться на своих снах. Так случилось и с танцовщицей, героиней арабской притчи.