Причина времени - Аксенов Геннадий Петрович. Страница 26

Еще более точно, уже не на уровне серых категорий, которые непонятны тем, кто мало имел дела с философией, а на уровне физиологии человека, Кант говорит о локализации пространства и времени в человеческом существе. И это говорит о Канте как о весьма здравомыслящем ученом, а не как о заумно мыслящем небожителе, как многие его считают. Отсчитывающие время часы, говорит он, запрятаны где-то в глубине нашего существа. Не может чувство пространства и времени возникнуть до всякого опыта без какого-то телесного субстрата внутри нас, без свойства нашего тела. Такая догадка, которой принадлежит в рамках нашего повествования большое будущее, высказана в “Пролегоменах”. Наша физиологическая система, говорит Кант, предшествует всякому чувствованию, она дана, а уж затем ощущается и результаты этого внутреннего “измерения” применяются. “Само ощущение и не занимает никакой части пространства или времени, но переход к нему от пустого времени и пространства тем не менее возможен только во времени”. (Кант, 1994Б, с. 68).

И теперь осталось сказать о нашем ключевом понятии, которое возникает у Канта в рассуждениях о времени и пространстве – о причине времени. Кант возводит ее в причину мира. Понятие причины свойственно не вещам, а опыту, потому что тот располагается во временной последовательности. Опыт выводится из рассудочных понятий. (Кант, 1994Б, с. 73) . Так ли это на “самом деле” мы никогда не узнаем. Нам кажется, что законы природы – это то, что в ней содержится. А они есть опыт, следовательно, в равной мере и предписание рассудка. В природе нет конических сечений, они предписаны математикой. Точно также нет кислого или сладкого или других распоряжений опыта. Вот почему в конце концов “мы вынуждены смотреть на мир так, как если бы он был творением некоего высшего разума и высшей воли”. (Кант, 1994Б, с. 122) . Нам не дано познать мир таким, как он есть на самом деле, потому что совсем на самом деле он явление нашего опыта. Мир имеет смысл только по отношению к нам, а больше и не нужно. Этим мы познаем свойства мира без причины мира, но в основе его свойств – отношение высшей причины к миру.

Таким образом, развитая в “Трансцендентальной эстетике” “Критики”, а затем повторенная и развитая в “Пролегоменах” теория является первой могучей догадкой о реальности пространства и времени, принадлежащего не окружающему вещному миру, а познающему существу. Вот во что превратилась античная интуиция о локализации времени и пространства в душе и ньютоновское представление об абсолютных времени и пространстве. Слишком общая идея с развитием знания приобрела гораздо более точные очертания и богатые, многочисленные свойства и возможности. Кант обнаружил, что добываемый наукой факт природы не объективен, не существует сам по себе, а возникает как научный только вместе со способом его обнаружения, основанном на пространственно-временных параметрах. И такой способ познания, как бы навязывающий “вещи в себе” наши априорные формы, – не недостаток, от которого надо избавляться, а достоинство, которое надо развивать и в которое надо вдумываться. Кант дал первое философское описание “антропного принципа”. Через двести лет после него эти его, возможно, и не вполне ясные рассуждения были переформулированы в чистой науке, когда она дошла до познания невидимого атомного и субатомного мира. Они выражены, например, в основном квантовом постулате Бора. (19). Строгая физика обнаружила то, о чем догадывался Кант: научная реальность есть реальность пограничной полосы, где сходятся явление и то, что в нем не содержится: пространство и время, присущие только человеку, в данном случае, познающей личности. Квантовые принципы, предел определенности измерений – все это развитие “априорных принципов”, о которых давно догадался Кант.

Кант философски завершил дихотомическое представление Ньютона о пространстве и времени. Он приблизил абсолют к нам, ненасильственно свел Абсолют с неба и придал ему человеческие очертания. Трансцендентальный и реальный мир располагается в глубине познающей личности, ведь говоря теологическим языком, в человеке есть частица божества и эта частица не точка без всякой структуры, а нечто повторяющее целое, чрезвычайно сложное, в том числе содержащее и представление о времени и пространстве.

Вывод Канта о причине времени и пространства, содержащейся до начала всякого опыта в нашей способности познания, явился объектом многочисленных интерпретаций и исследований, из которых многие, к сожалению, “уяснили”, что время и пространство есть некоторые иллюзорные бестелесные свойства, умственные очки, которые человек надевает, чтобы созерцать окружающие вещи. Он может их надевать, а может и не надевать. Еще хуже, что не понимается сама странная “субъективная реальность” Канта: ведь ясно же, что человека когда-то не было, как с этим быть. Шло ли тогда-то время? На этот вопрос Кант не отвечает, потому что он не атеист, как большинство задающих такие вопросы. А религиозные люди, к которым принадлежит Кант, считают мир созданным одновременно с человеком. Для него, как и для Ньютона, здесь нет никаких проблем. Разум и мир одновременны, что для нас, держащих в уме последующую эволюционную картину, малопонятно. Но подождем с высоты своего знания опровергать их. Интуиция таких мыслителей – не пустяк.

Философия Канта вызвала и до сих пор вызывает большую литературу, но почитается за неясное, запутывающее учение, которое существует само по себе, не имея большого отношения к стройному зданию механики. В лучшем случае вспоминается его устаревшая гипотеза о происхождении солнечной системы посредством сил отталкивания и притяжения. На самом же деле учение Канта о времени прекрасно согласуется с духом механики Ньютона, а не с тем завершенным зданием механики, которое из него получилось.

***********

У высших иерархов церкви, осудивших Галилея и заставивших его признать центральное положение Земли в мироздании, были серьезные опасения за судьбу мышления христианского человечества. Создаваемая этими сильными умами наука знаменовала конец всего целостного и согласованного в себе самом мировоззрения западного человека. Открывшееся трудами Галилея механическое естествознание, основные несущие конструкции которого завершены “Математическими началами” Ньютона, раздвоило целостное обыденное восприятие мира, не достигающее высоты мышления этих мыслителей..

Сегодня мало кого, кроме историков науки, интересует, что трактат Ньютона, как и “Критика чистого разума” Канта, написаны с целью обоснования бытия Божия, в котором мир полон. Но даже и в историко-научных исследованиях направленность их трудов чаще всего воспринимается сегодня как дань эпохе, как неизбежная идеологическая окраска, но не как целостное или органическое, взаимосвязанное мировосприятие, потому что, не совпадая с намерениями их творцов, сами труды стали импульсом, изменившим вектор научного развития. В результате искреннего поиска Бога, вероятно, впервые в истории человечества знание и религиозное сознание разделились и с этого момента развиваются параллельно, не пересекаясь и не обогащая друг друга. Но вероятно, другого пути не было.

Они намеревались средствами нового, открывшегося им знания о пространстве и времени доказать единство мироздания, которое создано высшим разумом и запущено в действие по механическим закономерностям движения и тяготения. Однако единства не состоялось. Люди не способны воспринять так много идей сразу, а берут то, что могут усвоить. Поэтому механика превратилась не в теологическую картину мира, а в механическую картину мира, который вместо единства раздвоился. Область движения космических тел, состояний стихий и рукотворных механических устройств, действительно, подчинилась открытым закономерностям. Управляемые внешними по отношению к этим телам силами, они, действительно, двигались в великолепном согласии с законами тяготения и принципами механики. Но вся необозримая область тел с собственным поведением, управляемая внутренними импульсами, не говоря уж о самом человеке и обществе, механическим правилам не подчинялась.