Сократ - Кессиди Феохарий Харлампиевич. Страница 4
В самом деле, какой из образов Сократа — образ софиста, плута, бродяги, богохульника и развратителя юношества в комедии Аристофана или же образ народного мудреца, непримиримого врага софистов и софистических мудрствований в произведениях Платона и Ксенофонта — соответствует "историческому прототипу"? По мнению Рожанского, ни тот, ни другой. Но как же быть с Сократом? — спросит изумленный читатель. Очень просто. Не колеблясь, следует признать его лишь литературным персонажем. Что же касается истории греческой философии, то она вполне может обойтись и без Сократа (там же, 78). Но на каком основании? На том, отвечает И. Д. Рожанский, что все без исключения сведения о Сократе ненадежны, противоречивы, и поэтому любые попытки установить степень их исторической достоверности обречены на неудачу (там же, 87).
Думается, положение не будет казаться столь безнадежным, если мы вспомним о юридическом принципе "презумпции невиновности". Известно, что в судебном
21
разбирательстве доказательство вины обвиняемого возлагается на обвиняющую сторону, от обвиняемого же не требуется доказательства своей невиновности. До тех пор пока вина обвиняемого не будет доказана, он считается невиновным. Аналогично этому при решении проблемы Сократа не свидетельства о нем должны доказывать свою достоверность, а исследователь должен доказывать их предполагаемую ложность. Поэтому любой источник информации следует признавать достоверным, пока не будет доказано обратное. Между тем складывается впечатление, что некоторые исследователи априори подозревают и сократиков и антисократиков (всех вместе и каждого в отдельности) в искажениях и ложных «показаниях». Неудивительно, что подобное заведомо негативное отношение к источникам ведет к тому, что все без исключения сведения о Сократе объявляются в равной степени ложными, литературной фикцией, поэтическим вымыслом (Socratesdichtung, по Гигону).
Бесспорно, образ Сократа подвергался и грубым искажениям (у Аристофана) и тонкой идеализации (у Платона). Однако речь здесь не об этом. Речь идет о неправильной установке исследователя заранее не доверять источнику, которым он пользуется. Это похоже на позицию человека, взявшегося пилить сук, на котором он сидит. А как же в таком случае относиться к свидетельствам Аристотеля о Сократе, в достоверности которых большинство историков философии не сомневается? В самом деле, в отличие от Аристофана Аристотель не пародировал Сократа, в отличие от Платона и Ксе-нофонта не относился к нему апологетически и не идеализировал его.
Как это ни парадоксально, но О. Гигон и И. Д. Рожанский предлагают обойтись без свидетельств Аристотеля.
22
Впрочем, это естественно, ибо при всем желании «Метафизику» Стагирита и другие его сочинения нельзя отнести к разряду художественной литературы.
Уместно напомнить, что Аристотель — строгий логик и «эмпирик», человек с научным складом ума. Его "Афинская полития", в которой прослеживается процесс становления и упадка одной из самых крупных держав греческого мира, написана на основе изучения истории Афин на протяжении нескольких веков. Его «Политика» представляет собой исследование существовавших в Элладе государств и форм государственного правления. Его соображения о написании трагедии были обобщением опыта постановки трагедий на сцене его времени, а концепция истории философии — на исследовании существовавших до него философских учений, по-своему им истолкованных. Словом, Аристотель не из тех людей, кого можно было ввести в заблуждение какой-либо фантазией. Ведь не принял же он за чистую монету вложенную Платоном в уста Сократа теорию идей.
Отказаться от свидетельств Аристотеля — первого историка философии, значит лишить себя необходимой исторической почвы1 и возможности научного подхода.
_____________
1 По поводу предложения О. Гигона исключить труды Аристотеля из числа источников сведений о Сократе де Фогель справедливо замечает, что Гигон тем самым отказался от возможности провести различия в диалогах Платона между Сократом платонизированным и Сократом историческим. Подобный подход она называет лишенным научности, ибо "Гигон не занимается историческим исследованием, он отказывается от этого apriori" (99, 37). Справедливо также критикует де Фогель предложение О. Гигона устранить Сократа из истории греческой философии. Де Фогель верно указывает на противоречивость его позиции: с одной стороны, Гигон считает, что личность Сократа ничего не значила в сократической литературе, а с другой — что она играла важную, хотя и не выясненную еще роль. В самом деле, устраняя Сократа из истории греческой философии, нельзя одновременно признавать его значительное влияние на философию греков, в частности, на сократиков.
23
Таким образом, можно было бы оставить без внимания один из основных его тезисов о том, что "никакого учения Сократа… вообще не существовало" (39, 81).
Но, возможно, спросит читатель, остальные доводы сторонников точки зрения о мифическом и легендарном характере личности Сократа настолько обоснованы и убедительны, что действительно можно обойтись без свидетельств Аристотеля.
Приведем и эти доводы.
2. Всякая попытка установить, кем был и чему учил Сократ в действительности наталкивается на сильнейшие разногласия среди авторов сократической литературы; каждый из них видел свою задачу "отнюдь не в воспроизведении высказываний, которые фактически делал или мог делать исторический Сократ, а прежде всего в пропаганде своих собственных воззрений" (39, 79; см. также стр. 81, 88, 90).
3. "Реконструкция взглядов мыслителя, который ограничивался изустной пропагандой этих взглядов, дело всегда трудное и почти никогда не приводящее к абсолют-н о достоверным результатам" (там же, 78. Разрядка наша. — Ф. К.). Такого рода утверждения не новы и уже подвергались критике в мировой историко-философской литературе. Следуя им, мы лишаемся возможности узнать что-либо не только о Сократе, но и о любом другом историческом деятеле, который не оставил письменного изложения своих мыслей, взглядов и намерений1.
_________________
1 Советский литературовед Г. Д. Гачев отметил поразительное сходство между взглядами Л. Н. Толстого на отношение искусства к исторической науке и известным аристотелевским различением историка и поэта: "Современная наука истории считает фактом лишь то, что документально зафиксировано. А это величайшая ложь- полагать, что было лишь то, о чем есть документальное свидетельство: это такая же неправда, как если бы мы сказали о сегодняшнем живом человеке и всей его состоящей из миллиардов действий и мыслей жизни, что с ним было лишь то, о чем он может представить справку с печатью, заверенную по месту жительства или по месту работы. Историки от науки и имеют дело с ворохом таких свидетельств. Между тем эти фиксации есть, по термину Толстого, "необходимая ложь"… Следовательно, нужно не этим документам верить, а чему-то другому, Чему же? И здесь опять Толстой сходится с Аристотелем: нужно изображать общее, то, что могло случиться по вероятности или необходимости" (13,142).
24
Полагая, что реконструкция взглядов мыслителя возможна только при условии получения «абсолютно» достоверных результатов, И. Д. Рожанский уверяет нас в том, что "личность… Сократа, его судьба, его взгляды, его деятельность образует большую и, по-видимому, неразрешимую загадку" (там же, 94).
Излишний скептицизм в отношении исторической ценности сократической литературы приводит к тому, что изучение самого Сократа становится, по словам Брунсвига, темой сократовской иронии: единственное, что мы знаем о нем с уверенностью, это то, что мы ничего не знаем. При такой гиперкритике изучение не только проблемы Сократа, но и ряда других проблем греческой философии представляется невозможным, да и не нужным.
Но, как говорится, "страшен сон, да милостив бог". Заметим, прежде всего, что те, кто считает Сократа литературным персонажем, порождением мифа и легенды, не могут все же оспаривать того, что человек по имени Сократ жил на свете; они признают также, что Сократ был выдающейся личностью. Но вопрос о том, почему его деятельность стшта предметом судебного разбирательства, остается без ответа, причем уклонение от ответа мотивируется (как и следовало ожидать) "недоста