Белая чума - Герберт Фрэнк Патрик. Страница 28
Джон глубоко вздохнул.
– Завтра?
– Разумно ли это, сэр? Вы выглядите намного лучше, благодаря отличной заботе Консуэлы, но даже так…
– Это необходимо, – сказал Джон.
Депла выразительно пожал плечами.
– Могу ли я спросить, куда вы направляетесь, сэр?
– В Люксембург. А потом, наверное, обратно в Орли. Я не уверен. Машина будет мне нужна на несколько дней.
– Машиной? – Депла явно был поражен. – Орли? Вы куда-то летите?
– Я собирался, когда было чуть сильнее…
– Поговаривают об еще одной забастовке авиадиспетчеров, – сказал Депла.
– Тогда я могу воспользоваться машиной, чтобы добраться до Англии.
– Так далеко! – По тону Депла было понятно, что он считает своего постояльца расточительным.
Как и весь остальной штат отеля, особенно Консуэла.
– Эти амьериканцы! Он не будет платить доктору. Сльишком дорого. Но он наньимает машину и водьителя, говорящего по-англьийски для подьобного путешествия. Мои амьериканцы в Мадриде проявльяли такьие же признаки безьумия. Они вопят на песетес, и потом они покьупают тельевизор, такой большой, что его нельзя двьигать, кромье как с брьигадой грьузчиков.
16
Я думаю, мужчины всегда были по большей части тупой и бесчувственной массой. Их эмоции покрыты рубиновой тканью.
Они противятся чувствительности и завершенности, исходящим от женщин – цементу, скрепляющему все воедино. Когда наши сторожа оставляют переговорник открытым, я слышу, как снаружи Падрейк бормочет о том, какого мужчину он возьмет в свой Круг Дружбы, мучаясь над именами, то это имя, то другое. Круг Дружбы! Все они ищут что-нибудь, что снова соберет нас вместе, что-нибудь, что поддержит их и пронесет сквозь эти ужасные времена.
Не раздеваясь, Бекетт вытянувшись лежал на своей спартанской раскладушке в крохотной комнате ДИЦ. Он заложил руки за голову, чувствуя костяшками пальцев комковатую подушку. Единственным источником света в комнате были часы с подсветкой на столе возле его головы. Полтретьего ночи. Глаза Бекетта были открыты. В горле у него застрял комок, который он никак не мог проглотить.
«Слава Богу, моя семья пока в безопасности», – думал Бекетт.
Вся эта зона северного Мичигана была оцеплена войсками.
«Мы идем по пути Франции и Швейцарии».
«Распались».
Он знал, что стоит только закрыть глаза, как сознание заполонят воспоминания об умирающей Ариене Фосс.
– Я замерзаю! – не переставала она жаловаться.
Впрочем, между жалобами Фосс снабжала их клинической картиной своих симптомов, как они виделись изнутри сознанию, окончательно настроившемуся на медицинские детали.
В палате госпиталя были светло-зеленые стены и твердый пластиковый пол, покрытый пятнами засохшего антисептика. Окон не было. Лишь картина с горным пейзажем висела на стене, создавая иллюзию пространства за стенами стерильной комнаты. Линии проводов в сером изоляционном покрытии выходили из-под ложа Фосс, прячась в коробке электронной системы, наблюдавшей за ее жизненными показателями. Лишь одна прозрачная трубочка сбегала из капельницы в ее правую руку: раствор Рингера.
Со своего кресла возле ее кровати Бекетт мог держать в поле своего зрения и монитор, и пациентку. Губы Фосс шевелились. Звука не было, глаза закрыты. Губы шевельнулись снова, потом послышалось:
– Был наплыв той странной разновидности дезориентации, – прошептала она. – Вы уловили это?
– Да, Ари.
– И с Дореной тоже? Что она говорит?
Бекетт подвинул лампу ближе к тетради на своих коленях и сделал пометку.
– У нас скоро будет доклад от Джо, – сказал он.
– Скоро, – прошептала Фосс. – Что это означает?
– Через час или около того.
– Через час или около того меня уже здесь может не быть. Эта штука быстрая, Билл. Я это чувствую.
– Я хочу, чтобы вы мысленно вернулись назад, – сказал Бекетт. – Какой первый симптом заставил вас заподозрить, что это чума?
– На моей правой стопе этим утром появилось белое пятно.
«Белые пятна на конечностях», – записал Бекетт.
– А раньше ничего? – спросил он.
Фосс открыла глаза. Зрачки были остекленевшими, веки – опухшими. Ее кожа была бледной и бескровной, как у мертвеца. Почти такого же цвета, как и подушка под головой. Кукольные черты обрюзгли, вьющиеся волосы спутались и были влажными от пота.
– Вспоминайте, – приказал Бекетт.
Фосс закрыла глаза, потом прошептала:
– Ах, нет.
– Что? – Он склонился к ее голове.
– Это не могло быть симптомом, – прошептала она.
– Что?
– Позавчера я проснулась с мозолями, как у черта.
Бекетт быстро начал записывать.
– Вы это тоже протоколируете? – шепотом спросила Фосс.
– Вообще все, что может оказаться важным. Что еще?
– Я приняла ванну и… Иисусе! У меня болит кишечник.
Бекетт сделал пометку, потом сказал:
– Вы приняли ванну.
– Это было странно. Казалось, что вода никак не нагреется как следует. Я думала, что это проклятые сантехники, но была туча пара, и кожа у меня покраснела. Хотя мне было холодно.
«Сенсорное искажение», – записал Бекетт, потом:
– Вы не обливались холодной водой?
– Нет. – Фосс медленно качнула головой из стороны в сторону. – И я была голодна. Я съела два завтрака. Я думала, это просто весь этот беспорядок и… вы знаете.
– Вы не щупали себе пульс?
– Не думаю. Я не помню. Господи, меня это обеспокоило, так много есть. Меня всегда тревожит набираемый вес. Куда вы поместили Дорену?
– Чуть дальше по коридору. Мы поставили ультрафиолетовые излучатели и антисептические распылители в проходе между комнатами. Мы решили, что это хорошая идея… просто на всякий случай.
– На случай, если одна из нас получила порцию чумы, а вторая нет. Хорошая мысль. Что это за дрянь в капельнице?
– Просто раствор Рингера. Мы собираемся попробовать немного новой крови. Вам нужна лейкоцитарная стимуляция.
– Значит, она уже добралась до костного мозга.
– Мы в этом не уверены.
– Как только я увидела то белое пятно у себя на лодыжке, Билл, думаю, что уже тогда все поняла. У меня кишки стали, словно комок льда. Но мне не хотелось об этом думать. Вы заметили пятно у Дорены на руке?
– Да.
– Сделайте основательное вскрытие, – сказала Фосс. – Отыщите все, что сможете. – Она закрыла глаза, потом снова открыла.
– Я долго была без сознания?
– Секунду.
– Нет! Когда вы принесли меня сюда?
– Около часа.
– Это обрушилось, словно тонна кирпича, – сказала Фосс. – Я помню, как вы сажаете меня на край кровати, чтобы помочь надеть халат, а потом – ап!
– У вас упало давление.
– Я так и думала. А что с другими женщинами в ДИЦ? Это распространяется?
– Боюсь, что так.
– Дерьмо! – Она помолчала мгновение, потом: – Билл, не думаю, что от вашей антисептической обработки будет много толку. Я думаю, что носителями являются мужчины.
– Боюсь, что вы правы, – Бекетт откашлялся.
– Какая температура?
– Сначала был жар, а сейчас снижается – девяносто девять и семь десятых. – Бекетт посмотрел на монитор. – Сердцебиение сто сорок.
– Собираетесь попробовать наперстянку?
– Я заказал немного ланоксина, но мы еще обсуждаем это. На Дорену он не слишком подействовал.
– Вскрытие, – прошептала Фосс. – Ищите фибробласты.
Он кивнул.
– Боже, – сказала она. – В печени ощущения, как в использованном футбольном мяче.
Бекетт сделал пометку.
– Вы пробовали интерферон… Дорене? – прошептала Фосс.
– Да.
– И что?
– С тем же успехом можно было применять дистиллированную воду.
– Я заметила, что моя сиделка – мужчина. Насколько плохо обстоят дела с другими женщинами?
– Плохо.
– Что вы делаете?
– Мы перекрыли все помещения. Нам повезло, что этот комплекс строился так, чтобы противостоять радиоактивному заражению.