Дети Дюны - Герберт Фрэнк Патрик. Страница 104

Лито расправил складки белой робы, закрывавшей его живой стилсьют. Ему было уже ощутимо, насколько изменила его оболочка песчаной форели — и вместе с этим чувством он всегда испытывал чувство огромной утраты. Он уже не был полностью человеком. Странные вещи плавали в его крови. Реснички песчаной форели проникли в каждый орган, приспосабливая его и изменяя. Сама форель тоже приспосабливалась и изменялась. Но, зная это, Лито чувствовал себя оторванным от всех прежних нитей утраченной человечности; жизнь его поймана в первичность острой тоски по концу тянувшейся из древности непрерывности. Он понимал, однако, какая ловушка в потакании подобным эмоциям. Он хорошо понимал.

«Пусть будущее происходит для самого себя», — думал он. -«Единственное правило, руководящее творчеством — это само творение». Трудно было отвести взгляд от песков, от дюн — от великой пустоты.

Здесь на краю песка было несколько скал, но воображение бежало вперед, за них, к ветрам, пыли, редким и одиноким растениям и животным, дюне, сливающейся с дюной, пустыни с пустыней.

Позади него раздался звук флейты, зовущей на утреннюю молитву, молитву по влаге, звучала чуть измененная серенада новому Шаи Хулуду. Едва Лито это понял, как музыка зазвучала для него напевом вечного одиночества. «Я мог бы попросту уйти в эту пустыню», — подумал он.

Все тогда изменится. Одно направление станет не хуже другого. Он уже научился жить жизнью, свободной от страстей. Его мистицизм Свободного утончился до жуткой грани: все, что он имел при себе, было ему необходимо — но только это и было. А это составляло всем лишь накинутую робу, спрятанного в ее складках ястреба Атридесов и кожу, которая-не-его-собственная.

Было бы легко уйти отсюда прочь.

Внимание его привлекло движение высоко в небесах — по косо выкроенным кончикам крыльев он узнал стервятника. От этого у него заныло в груди. Как и дикие Свободные, стервятники живут в этой стране, потому что здесь они рождены. Ничего лучшего они не знают. Пустыня делает их такими, какие они есть.

Но в кильватере Муад Диба и Алии взросла другая порода Свободных. Она-то и была причиной того, почему он не мог уйти в пустыню, подобно своему отцу. Лито припомнил слова Айдахо очень давних дней: «Эти Свободные! Они восхитительно жизненны. Я никогда не встречал жадного Свободного».

Теперь жадных Свободных полным-полно.

Волна печали поднялась в Лито. На нем лежит проложить курс, который все это изменит, но жестокой ценой. И управлять этим курсом будет все трудней и трудней по мере их приближения к вихрю.

Кразилек, Тайфунный бой, впереди… но Кразилек или худшее будут расплатой за неправильный шаг. Позади него послышались голоса, затем чистый и пронзительный детский голосок произнес:

— Вот он.

Лито обернулся.

Из-под пальм выходил Проповедник, ведомый ребенком.

?Почему я думаю о нем как о Проповеднике?» — подивился Лито.

Ответ был ясно начертан на скрижали ума Лито: «Потому что он больше не Муад Диб, не Пол Атридес». Пустыня сделала его тем, что он есть сейчас. Пустыня и шакалы Джакуруту с их чрезмерными добычами меланжа и постоянным предательством. Проповедник состарился. Да, состарился, не несмотря на спайс, а благодаря ему.

— Мне сказали, ты хочешь меня видеть, — заговорил Проповедник, когда ребенок-поводырь остановился.

Лито поглядел на это дитя пальмовой рощи, мальчика ростом почти с него самого, благоговение которого умерялось ненасытным любопытством. Молодые глаза томно поблескивали над маской стилсьюта детского размера. Лито махнул рукой:

— Оставь нас.

На миг плечи мальчика выразили яркое нежелание, затем благоговение и естественное уважение Свободного к личной жизни других взяли верх. Ребенок удалился.

— Ты знаешь, что Фарадин здесь, на Арракисе? — спросил Лито.

— Гурни рассказал мне, когда прилетал вчера ночью.

И Проповедник подумал: «Как же холодно отмерены его слова. Совсем он как я, в прежние мои дни».

— Я стою перед трудным выбором, — сказал Лито.

— Я думал, все выборы тобой уже сделаны.

— Мы понимаем ТУ ловушку, отец.

Проповедник прочистил глотку. Напряжение дало ему понять, как близко они к сокрушительному кризису. Теперь Лито будет полагаться не на чистое видение, а на управление видением.

— Тебе нужна моя помощь? — спросил Проповедник.

— Да. Я возвращаюсь в Арракин и хочу пройти туда как твой поводырь.

— Для чего?

— Ты не будешь еще раз проповедовать в Арракине?

— Может быть. Есть вещи, которых я им еще не сказал.

— Ты не вернешься назад в пустыню, отец.

— Если пойду с тобой?

— Да.

— Я сделаю все, как ты ни решишь.

— Ты подумал? Ведь вместе с Фарадином там будет и твоя мать.

— Несомненно.

И опять Проповедник прокашлялся. Проявлял нервозность — чего Муад Диб себе никогда не позволял. Слишком долго это тело пребывало вне прежнего режима самодисциплины, слишком часто Джакуруту изменнически наполняло этот мозг безумием. И Проповедник подумал, что может, и не слишком мудро возвращаться в Джакуруту.

— Ты не обязан идти туда со мной, — сказал Лито. — Но там моя сестра и я должен вернуться. Ты можешь отправиться вместе с Гурни.

— И ты пойдешь в Арракин один?

— Да. Я должен встретить Фарадина.

— Я пойду с тобой, — вздохнул Проповедник.

И Лито, ощутив в Проповеднике промелькнувшую тень прежнего безумия видений, подумал: «Играет ли он в игру предвидения?» Нет. Он никогда больше не пойдет этой дорогой. Он ведал о ловушке частичных уступок. Каждое слово Проповедника подтверждало, что он передал видения своему сыну, понимая, что все в этом мире уже предугадано.

Нет, старые противоположности мчали сейчас Проповедника Он убегал из парадокса в парадокс.

— Тогда мы отправимся через несколько минут, — сказал Лито. — Ты скажешь Гурни?

— Разве Гурни с нами не пойдет?

— Я хочу, чтобы он уцелел.

И опять Проповедник всем телом ощутил напряжение. Оно было разлито в воздухе вокруг него, в земле у него под ногами, в парящей птице, смотревшей на неребенка, который был его сыном. Резкий вопль его прежних видений скребся в его горле.

«Проклятая святость!?

Не уйти от сочащегося песка своих страхов. Он знал, с чем столкнется в Арракине. Они опять вступят в игру с ужасающими и смертоносными силами, которые никогда не смогут принести им покой.

Глава 62

Женщины-пилигримы танцевали под барабан и флейту на Храмовой площади, головы их обнажены, браслеты на шеях, платья тонки и открыты. Их длинные черные волосы сперва развевались, затем нахлестывали им на лица, когда они щурились.

Алия глядела на эту сцену, и привлекательного и отталкивающую, с высоты своего храма. Была середина утра, час, когда на площади начинал растекаться запах сдобренного спайсом кофе — от торговцев под тенистыми аркадами. Вскоре она должна будет выйти приветствовать Фарадина, преподнести формальные дары и присутствовать при его первой встрече с Ганимой.

Все шло согласно плану. Гани убьет его, и, в последующих потрясениях, только один человек будет готов ухватить свою выгоду. Куклы танцуют точно так, как потянешь за веревочку. Как она и надеялась, Стилгар убил Агарвиса. А Агарвис привел похитителей к джедиде, не ведая о том, что секретный передатчик был спрятан в новых сапогах, которые она ему подарила. Теперь Стилгар и Ирулэн ждут в темницах Храма. Может, они и умрут, а может, их можно будет и как-то иначе с пользой употребить. Пусть подождут: вреда не будет.