Дети Дюны - Герберт Фрэнк Патрик. Страница 66

ЛЕТУЧИЕ МЫШИ.

Случайно или намеренно, это место внушало мысль о заброшенности и запустении. Это, должно быть, и есть полулегендарная твердыня контрабандистов: Фондак. А если не Фондак? Если табу все еще действует и это — лишь призрачная мертвая оболочка Джакуруту?

Лито скорчился на подветренной стороне дюны, дожидаясь ночи, чтобы приноровиться и вписаться потом в ее собственные ритмы. Терпение и осторожность — осторожность и терпение. Некоторое время он развлекался, припоминая маршрут Чосера из Лондона в Кентербери — перечисляя места от Сауфмарка: две мили до оазиса Св.Томаса, пять миль до Дептфорда, шесть миль до Гринвича, тридцать миль до Рочестера, сорок миль до Ситтингбурна, пятьдесят миль до Баутона под Блином, пятьдесят восемь миль до Харблдауна и шестьдесят миль до Кентербери. Сознание, что немногие в его мире помнят Чосера или знают какой-либо Лондон кроме поселения на Гансириде, вызывало в нем воодушевляющее чувство неподвластного времени бакена. Св.Томас сохранился в Оранжевой Католической Библии и в Книге Азхара, но Кентербери исчезло из людской памяти, точно так же, как и планета, где оно находилось. Такова ноша его воспоминаний, всех тех жизней, что угрожают его поглотить. Некогда он совершил эту поездку в Кентербери.

Однако, нынешнее его путешествие было длиннее и опаснее.

Вскоре он прокрался через гребень дюны и направился к освещенным луной скалам. Он сливался с тенями, быстро проскальзывал через гребни, не издавал ни звука, способного дать знать о его присутствии.

Пыль исчезла, как это частенько бывало перед бурей, и ночь была великолепной. Сейчас, в отличие от недвижного дня, он слышал, как, приближаясь к скалам, маленькие создания суетятся во тьме.

В низине между двумя дюнами он наткнулся на семейство джебоа, бросившееся от него врассыпную. Он перемахнул через следующий гребень, соленая встревоженность пронизывала его эмоции. Та расселина, что он видел — это ли вход? Были и другие заботы: съетчи прежних времен всегда охранялись ловушками — отравленные шипы в ямах, отравленные иглы на растениях. На ум ему лезло старое выражение Свободных: «слухом мыслящая ночь». И он прислушивался к малейшему звуку.

Теперь серые скалы возвышались над ним, став гигантскими при приближении. Прислушиваясь, он услышал на этой круче невидимых птиц, тихий звук крылатой добычи для хищников. Голоса принадлежали дневным птицам, но раздавались ночью. Что так круто поменяло их образ жизни? Людские хищники? Лито резко замолк. Над утесом светил огонь — танец мерцающих и загадочных драгоценностей на фоне черного газа ночи, вид того сигнала, что может подаваться из съетча странствующим по бледу. Кто же обитатели этого места? Он прокрался вперед, к глубочайшим теням у подножия кручи, пошарил по камню рукой, двинулся на ощупь в расселину, виденную им днем. Нашел он ее при восьмом шаге, вытащил из фремкита пескошноркель и потыкал во тьму. Когда он сдвинулся, что-то тугое и вяжущее упало на его плечи и руки, сковав его.

КАПКАННАЯ ЛОЗА!

Он удержался от порыва начать бороться, лоза бы от этого только туже затянулась. Он уронил шноркель, изогнул пальцы правой руки, стараясь добраться до ножа на поясе. До чего же он показал себя несмышленым — надо было с расстояния швырнуть что-нибудь в эту расселину, проверить, нет ли опасностей во тьме. Его ум был слишком занят светом над кручей.

От каждого движения лоза все туже затягивалась, но его пальцы коснулись наконец рукояти ножа. Он осторожно охватил рукой рукоять, начал вытаскивать нож.

Его окутал слепящий свет, сковавший его движения.

— А, славная добыча в наших сетях, — густой мужской голос позади Лито показался ему чем-то смутно знакомым. Лито попробовал повернуть голову, отдавая себе отчет, что лоза просто раздавит его тело, если он будет двигаться слишком вольно.

Рука забрала его нож, прежде чем он успел увидеть пленившего его. Та же рука со знанием дела обыскала его сверху донизу, вытащила маленькие приспособленьица, которые он и Ганима носили ради того, чтобы выжить. Ничто не ускользнуло от обыскивавшего, даже удавка из шигавира, спрятанная в волосах.

Лито так его и не видел.

Пальцы что-то сделали с лозой, и Лито обнаружил, что может вздохнуть свободней, затем мужчина сказал:

— Не сопротивляйся, Лито Атридес. Твоя вода — в моей чаше.

С огромным усилием сохранив спокойствие, Лито спросил:

— Ты знаешь мое имя?

— Разумеется? Когда кто-то попадает в ловушку, то это ради чего-то. Он у нас уже намеченная жертва, разве нет?

Лито промолчал, но мысли его закружились вихрем.

— Подозреваешь предательство? — сказал густой голос. Руки повернули Лито, мягко, но с явной демонстрацией силы. Взрослый показывал ребенку, за кем превосходство.

Лито посмотрел туда, где полыхали два переносных светильника, увидел черные обводы закрытого маской стилсьюта лица, капюшон. Когда глаза его привыкли после темноты, он увидел темную полоску кожи, глубоко запавшие глаза потребителя меланжа.

— Ты удивляешься, почему мы подняли всю эту суету, — голос мужчины, исходивший из закрытой нижней части лица, как-то занятно приглушался, словно мужчина старался скрыть свой выговор.

— Я давно перестал удивляться количеству людей, желающих смерти близнецов Атридесов, — ответил Лито. — Причины очевидны.

Пока Лито это произносил, его ум кидался на неизвестное как на прутья клетки, яростно добиваясь ответов. Ловушка именно на него? Кто знал, кроме Ганимы? Невозможно! Ганима бы не предала собственного брата. Тогда кто-то, достаточно хорошо его знавший, чтобы предугадать его действия? Кто? Его бабушка? Откуда ей суметь?

— Тебе нельзя было позволить и дальше продолжать в том же духе, сказал мужчина. — Очень плохо! Перед тем, как взойти на трон, тебе надо получить образование, — глаза без белков неподвижно посмотрели на Лито. -Ты удивляешься, как кто-то осмеливается браться за образование такой персоны, как ты? Как ты, со знанием множества обитающих в твоей памяти! В том-то и дело, видишь ли! Ты считаешь себя образованным, но ты лишь склеп мертвых жизней. У тебя еще нет твоей собственной жизни. Ты — лишь ходячая перенасыщенность другими, всеми, у которых одна цель — искать смерти. Не годится правителю искать смерти. Ты все устелешь трупами вокруг себя. Твой отец, например, никогда не понимал…

— Ты осмеливаешься говорить о нем в таком тоне?

— Много раз я на это осмеливался. В конце концов, он был лишь Пол Атридес. Ладно, мальчик, добро пожаловать в свою школу.

Мужчина высвободил руку из-под плаща, коснулся щеки Лито. Лито ощутил толчок и его понесло куда-то во тьму, в которой развевался зеленый флаг. Это было зеленое знамя Атридесов с его символами дня и ночи, с древком Дюны, скрывавшим трубку с водой. Теряя сознание, он слышал журчание воды. Или это кто-то хихикнул?

Глава 36

Алия жестко разговаривала со стражами, стоявшими перед ней в фойе Храма. Их было девять, в пыльных зеленых мундирах пригородного патруля, и все они еще не могли отдышаться и обливались потом от напряжения. Свет позднего полдня проникал в дверь за ними. Площадь была очищена от пилигримов. — Итак, мои приказы ничего для вас не значат? — вопросила она.

И она удивилась собственному гневу, не пытаясь его сдержать, но выплескивая его наружу. Тело ее трепетало от напряжения многих событий как с цепи всех разом сорвавшихся. Айдахо исчез… леди Джессика… никаких сообщений… Только слухи, что она на Салузе. Почему Айдахо не подал весточки? Что он совершил? Узнал ли он наконец о Джавиде?

На Алии было желтое одеяние — цвет Арракинского траура, цвет палящего солнца Свободных. Через несколько минут она возглавит вторую и последнюю погребальную процессию к Старому ущелью, чтобы установить там мемориальный камень по ее пропавшему племяннику. Работа будет завершена ночью, подходящие почести тому, кому предназначено было править Свободными. Жреческая стража вроде бы встретила ее гнев даже с вызовом, и уже без всякого стыда. Они стояли перед ней, очерченные тающим светом. Запах пота легко проникал сквозь легкие и неэффективные стилсьюты горожан. Их глава, высокий светловолосый Каза, с символами бурки — символами семьи Каделам, убрал в сторону маску стилсьюта, чтобы говорить яснее. Голос его был полон гордыни, которой и следовало ожидать от отпрыска семьи, некогда правившей съетчем Табр.