Игры со смертью (СИ) - Веймар Ника. Страница 58

— Ты светлая, шайни, — напомнил мужчина. — Тебе даже не захотелось бы попробовать воду из источника Тьмы.

— А вдруг я из вредности выбрала бы Тьму? — не сдавалась я. — Интересно ведь, что за неведомая зверюшка получилась бы. Может, стала бы первым серым магом, или полосатым. Ну, раз после того, как на инициации всё равно с Тьмой не срослось, может, волшебная водичка бы помогла? Ладно, овощ с ними, с моими мечтами о тёмной силе, всё равно Чёрная властелинша из меня бы не получилась. Что там дальше было с горной ведьмой. Испила она пьяной хрустальной воды из двух источников сразу?

— Разумеется, — князь тихо рассмеялся, — разве могло быть иначе? Не удержалась. Слишком велико было искушение Силой. Ветер нашептал ей, что, испив воды из двух родников, она станет подобна Двуликому. И ведьма нарушила запрет. Заледенел прежде тёплый и открытый взгляд, тёмные волосы стали светлее лунного луча. А родники ушли в глубь скалы.

Я глубоко вздохнула, догадываясь, что ведьме дальше пришлось несладко. Ровный, спокойный, бархатный голос Айлина завораживал не хуже, чем сама история. Я обожала такие мрачные сказки, а уж когда их рассказывали так, готова была слушать бесконечно. Князь продолжал, а перед моим внутренним взором разворачивались целые картины. Правду говорят: лучший кинотеатр находится в голове. Я видела, как с тихим шелестом ушли в скалу бьющие родники, как в один миг посветлели длинные волосы горной ведьмы, хранительницы, не справившейся со своей задачей, как пришли в движение чаши весов мирозданья, нарушенные её поступком. Забились, закричали в облаках волшебные птицы, пойманные в клетки из пламенеющих лучей, вышли из берегов реки, ожили вулканы. И ведьма оставила свой дом у подножья крутого утёса, надела серебряный пояс с изумрудами, взяла нож, лезвие которого было испещрено рунескриптами, и легко вскочила на лунную дорожку, чтобы подчинить себе стихии и попытаться исправить то, что натворила. В глазах её сверкали осколки льда, терзающего душу, на губах остался солёный привкус крови. Ветер-интриган, напевший горной ведьме о том, что она может сравняться с богами, покорился первым.

Хранительница сумела освободить птиц, перевив пылающие прутья облаками и отворив клетки, успокоила бушующие реки, вернув их в русла, заставила вновь заснуть вулканы. И пели птицы, прославляя свою спасительницу, и дикие звери обходили её стороной в самые голодные ночи, не решаясь напасть. Путь провинившейся ведьмы лежал по горным тропам и лесным дорогам, и нигде не могла она найти приюта, проклятая сама собою, получившая бессмертие и вечный холод, ставшая беспокойной путницей, не видящей цели. Однажды ночью к её костру пришла серая кошка с голубыми глазами. В зрачках гостьи отражались мудрость веков и мягкое, деликатное сочувствие к чужой печали. Она осталась рядом с оступившейся ведьмой, не прося ни о чём, лишь мурлыкая рядом, да согревая своим теплом. И снова вились дороги и сны, летели месяцы и годы, сплетаясь в причудливый узор. Ведьма ночами спала спокойно и крепко, а кошка берегла её покой. Но однажды ушла так же легко и незаметно, как пришла. Недолог кошачий век, даже по сравнению с человеческим. Что уж говорить о бессмертных?

— А Двуликий не мог дать ей хоть какую-то подсказку? — спросила я, когда Айлин снова замолчал. — Хотя бы выдать десять пар стальных башмаков, к примеру.

— Боги глухи к мольбам тех, кто сам себя не простил, — ответил князь. — Ты совсем не хочешь спать, Алина?

— Да какое «спать», когда тут такая история! — искренне возмутилась я. — Я ж умру от любопытства до утра, и смерть моя будет на твоей совести. Так, кошку жалко, и очень. А что там с ведьмой дальше было?

— Светлая, ты неподражаема, — маг негромко рассмеялся и вернулся к рассказу: — Ведьма продолжала свой путь. Собирала на клинок с узором из рун лунные лучи, окропляла изумруды вечерней росой и кровью диких зверей, попадавшихся на пути. Усмирила саламандру в долине Серого пепла, подарив ей осколок льда от собственного сердца и получив взамен лепесток живого пламени.

— Надеюсь, осколок сердца — это образно? — уточнила я. — А то бессмертие бессмертием, но если сердце всем желающим по кусочкам раздавать, так и в суповой набор недолго превратиться. Кому сердце, кому печень, кому лёгкие, а кому и почку... Кому-нибудь косточку мозговую, ага, чтоб понаваристей было.

— И после этого ты говоришь, что это у меня чёрный юмор, — в голосе Айлина слышался едва сдерживаемый смех. — Между прочим, на Светлых землях Горную чтят. Твои слова сочли бы ересью и покарали бы за них.

— Сожгли бы на костре за оскорбление местного божества? — прониклась я невесёлыми перспективами. — Как хорошо, что о моём цинизме никто не узнает!

Князь в ответ лишь крепче прижал меня к себе и продолжил историю. Живой лепесток пламени в руках оступившейся ведьмы освещал ей путь в тёмные безлунные ночи и согревал, отгоняя вечный холод, поселившийся в глазах. И однажды на плечо странницы опустился чёрный ворон с серебряными кончиками крыльев. Он рассказал, как плачет, погибая от засухи, лес, как стонут ночами деревья, пытаясь добыть из каменной земли хоть каплю влаги. И даже ночь не приносит облегчения, потому что выпавшей росы не хватает даже зверью. И дрогнул лёд в глазах колдуньи, воззвала она к волшебным птицам, освобождённым из солнечных клеток, и принесли те на быстрых крыльях дождевые облака. И жадно пила воду пересохшая земля, оживали деревья и дикие травы, распускались цветы. А в благодарность ведьма попросила ворона пройти с ней часть пути.

— Если человек просит тебя пройти с ним милю, пройди с ним две, — прошептала я. — Вороны ведь живут долго…

— Долго, — согласился Айлин. — Но ворон грустил по родному краю, и ведьма сама его отпустила, подарив огненный лепесток, чтобы её спутник не заблудился ночью. Он оставил на память перо с серебристым кончиком и пообещал, что вернётся к ней, отыщет, где бы она ни была. И в ту ночь, когда он улетел, ведьме впервые за долгое время стало тепло, а скованная льдом душа начала оттаивать. Ворон не возвращался, а Горная всё шла вперёд, туда, куда вели невидимые нити.

— Домой? — предположила я.

— Домой, — подтвердил тёмный маг. — Туда, откуда начался её путь. Ведьма оставила серебряный пояс с изумрудами на крыльце дома, воткнула нож в щель между брёвен. И поднялась на скалу, из которой когда-то били родники. Лишь теперь она поняла, какой ценой может восстановить равновесие в мире.

— Жертва во спасение, — я понятливо кивнула. — Кровь смывает все грехи.

— Умница, — Айлин легонько чмокнул меня в нос. — Ветер растрепывал волосы горной ведьмы, рвал платье, словно дикий зверь, а далеко внизу, на дне пропасти, ревела река. Разлом, из которого в наш мир лезли твари вроде виденных тобой эринобитисов. И нерадивая хранительница шагнула от края и за край. Без страха и без сожаления. Она парила, и летела вниз. Всё ближе были чёрные злые волны, всё дальше — вершина. По щекам колдуньи катились слёзы. Может, от ветра, а может, это таяли последние осколки льда в её глазах. И последнее, что услышала она, был отчаянный крик ворона.

— Ну вот зачем ты его вернул именно в этом момент? — искренне огорчилась я. — Он не мог прилететь на час раньше? Или вернуться когда-нибудь потом… Жалко ведь!

— Кого? — уточнил маг.

— Как это — кого? — я хлюпнула носом. — Птичку, конечно же. Он же летел, искал, вернулся, и для чего? Чтобы увидеть, как та, к которой он так стремился, умирает? Ворон-то чем виноват? За что ты его так?

— Это не я, это легенда, — Айлин поглаживал меня по спине. — В них, как и в жизни, порой страдают невиновные.

— Вот чувствовала, что надо было выбирать историю со счастливым финалом, — я вздохнула, привстала, опираясь на локоть. — Красивая, мрачная сказка о горной ведьме и расплате за то ли глупость, то ли слабость… Двуликий, назначая её хранительницей родников, наверняка догадывался, что рано или поздно она не устоит перед искушением. В принципе, логично, что она, нарушив магический баланс, заплатила за эту ошибку жизнью. И Разлом ведь так и не закрылся. А ворона мне жалко.