Человек, личность, духовность (СИ) - Грузман Генрих Густавович. Страница 29

Основной антропософский закон - закон Штайнера - обладает культуротворческой тенденцией, ибо прямо разворачивается в культурный императив: создавать то, что обогащает других, и тем облагораживать себя. В фундаментальной работе "Философия свободы" (1894 г.), которую сам автор назвал "наихристианейшей из всех философий", Штайнер вознёс как бы расширенный панегирик этому антропософскому основоположению: "Если бы в человеческом существе не была заложена основа уживчивости, её нельзя было бы привить никакими внешними законами! Человеческие индивидуумы могут, сосуществуя, изживать себя только потому, что они одного духа. Свободный живёт в доверии к тому, что другой свободный принадлежит вместе с ним к одному духовному миру и сойдётся с ним в своих намерениях. Свободный не требует от своего ближнего никакого взаимного согласия, но он ждёт его, потому что оно заложено в человеческой природе. Тем самым имеется в виду не необходимость всякого рода внешних учреждений, а образ мыслей, душевный строй, при котором человек в своём самопереживании среди ценимых их собратьев в наибольшей степени отдаёт должное человеческому достоинству".

Закон Штейнера вызывает к жизни и такие вопросы, которые не предполагаются педагогической наукой Штайнера, но которые обеспечивают ему особую нишу в европейском мудрословии, как гениального мыслителя. Ни до, ни после Штайнера европейская философская мысль не видела цефалгии (головной боли) в проблеме генезиса и свойств человеческого общения, как философского феномена. Об этом Штайнер говорит в "Философии свободы", делая правильное человеческое общение условием свободы человеческой души, и хотя австрийский философ отнюдь не решил эту проблему, но его заслуга в том, что он поставил, сформулировал в самобытном виде апорию общения духов в качестве философемы философского познания.. Важно для сюжета данного изложения, что постижения Штайнера здесь развернулись в оригинальное экстатическое вдохновение, связанное с тем моментом, какое титаны европейской классической философии старались увести с аналитической авансцены познания. - с моментом самочинной человеческой индивидуальности, которое, как таковое, выделяет учение Штайнера из гуманистического цикла европейского философского гнозиса о человеке, придавая ему своеобразный антропософский блеск, и в то же время на глубинном уровне увязывая его с общеевропейским корнем.

В "Философии свободы" Штайнер проповедует: "Индивидуальное во мне не есть мой организм, с его влечениями и чувствованиями, но оно есть единый мир идей, вспыхивающих в этом организме. Мои влечения, инстинкты, страсти не обосновывают во мне ничего другого, кроме того, что я принадлежу к общему роду человек; То, что в этих влечениях, чувствованиях и страстях особым образом изживается нечто идеальное, это и обосновывает мою индивидуальность. В силу своих инстинктов и влечений я человек, двенадцать которых образуют дюжину, в силу особой формы идеи, посредством которой я - в этой дюжине - обозначаю себя как Я, я есмь индивидуум". Этому тезису "я есмь индивидуум" не придавалось в традиционном стане субстанционального значения ни в когнитивном, ни в онтологическом, ни, тем более, в концептуальном планах, а предусматривалась как акциденциальная, не влияющая на существо дела, даже как вредная эгоистическая интенция. Антропософский термин "я есмь индивидуум" имеет своё содержание исключительно в действии, через волевой акт, а мотивация волевого акта есть, по Штайнеру, не что иное, как ratio индивидуума, и по мере действия совершенствуется в "нравственные потребности". Как определяет Штайнер: "Такими потребностями являются: 1) возможно большее благо всего человечества исключительно ради самого этого блага; 2) культурный прогресс, или нравственное развитие человечества ко всё большему совершенству; 3) осуществление индивидуальных нравственных целей, постигнутых чисто интуитивным путём". В числе императивных положений, предписанных нравственными потребностями человеческой личности, у Штайнера значится и "нравственный принцип всеобщего блага". Штайнер вопрошает: "Можно ли рассматривать самого человека как нечто само по себе целое, если он вырастает из некого целого и становится членом некоего целого?". Это обращение суть не что иное, как антропософская презентация Штейнера концепции человека как члена человечества.

В таких силлогических сентенциях и размышлениях Штайнер проявляет знаки и признаки материнской составляющей европейской философии - коллективистского гегемонизма человечества. Внушительная ноуменальная генерация Р. Штайнера не могла скрыть в обилии нововведений и постижений простое противоречие между коллективной природой "нравственных потребностей" и "всеобщего блага" и единичным смыслом тезиса "Я есмь индивидуум". К примеру, "нравственный принцип всеобщего блага" заведомо не имеет видимой корреляции с категорическим императивом Штайнера: "Человеческий индивидуум - источник всякой нравственности и средоточие земной жизни. Государство, общество существуют лишь постольку, поскольку они оказываются необходимым следствием индивидуальной жизни". Собственно, Штайнер и не пытается скрыть это противоречие, а напротив: выпячивает данный предикат во всех гуманистических аспектах, и этим пронизана его великолепная "Философия свободы", притом, что симпатии автора всецело на стороне исключительного индивидуума. Даже более того, - сие противоречие обусловливает особенность механизма человеческого общения. Цель философа состоит в том, чтобы устранить из противоречивого соотношения двух крайностей (коллективизм и индивидуализм) разрушительные деструктивные тенденции, а упрочить созидательную связь между полярными и формально несовмещаемыми элементами, участвующих в общении духов между собой.

Штайнер постигает на этом поприще: "Чем дальше мы возносимся ко всеобщей природе мышления, где индивидуальность интересует нас в конце концов лишь как пример, как экземпляр понятия, тем более утрачивается в нас характер особого существа, совершенно определённой отдельной личности. Чем дальше мы погружаемся в глубины собственной жизни и даём нашим чувствованиям звучать вместе с опытом внешнего мира, тем более мы обособляемся от универсального бытия. Истинной индивидуальностью становится тот, кто дальше всего проникает со своими чувствованиями в область идеального". Таким образом, Штайнер устанавливает генетическую связь между данными крайностями противоречия: личность приобретает свои индивидуальные чувствования посредством удаления от коллективистского "универсального бытия", тобто "я есмь индивидуум" исходит из "опыта внешнего мира", как первичного. Великие соавторы западной концепции человека как члена человечества утверждают первичность человечества в абсолютном ранге и потому исключают когнитивную данность личности, тогда как Штайнер, при том же верховенстве, оставляет гностическое пространство за индивидуальным активом; в этом состоит сходство и отличие антропософской логии Р. Штайнера на фоне общеевропейского мыслительного постижения. А в итоге выявляется персональная позиция, мыслящего данное противоречие как генетически и функционально связанные между собой диспозиции. Диспозиция Штайнера однозначна: "В том-то и состоит отличительная черта человеческого существа, что в человеке интуитивно постигаемое колеблется как бы в живом маятникообразном движении между общезначимым познанием и индивидуальным переживанием этого всеобщего".

По сути дела позиция связи, пусть даже эклектической, коллективного фактора с индивидуальным моментом, проповедуемая Штайнером в монолите человечества - опоры западной концепции человека, - в строгом контексте вряд ли может считаться отличительной от академической догмы. Без какого-либо представления о человеческом индивидууме никакое учение о человеке решительно невозможно. Концептуальная фигура личности в западном (немецком) познании человека как члена человечества дана a priori, спонтанно eo ipso (тем самым): пространство Я-Яйность, личный бог, эгоизм, "высший человек" и "Я-сознание" Р. Штайнера, - это эполеты личности; Фихте выявил местообитание личности, Фейербах установил религиозный климат для личности, Шопенгауэр дал силу личности и обеспечил её правовую защиту, а Штайнер научился извлекать ценности из личности. Однако всё это было растворено в коллективистском манифесте: человек - это личное человечество, а человечество - это умноженный человек. Принцип индивидуальности был отдан в аренду предвзятой идеологии: Фихте и Фейербах, имея личностное пространство, отвергли саму личность; Штайнер, имея личность, отвергал её личностное пространство; Маркс и Шопенгауэр отвергли и то, и другое.