Культура, стремящаяся в никуда: критический анализ потребительских тенденций - Ильин Алексей Николаевич. Страница 50

Конформизм рожден не сам по себе, как побочный продукт цивилизации, а интегрирован в цивилизацию, в сам уклад общественно-политической жизни. Основным производителем конформизма является власть, которая, стремясь выработать в людях политическую апатию посредством актуализации в медийном пространстве целой системы глупых ток-шоу, гламурных передач и прочего, отводит спектр внимания из публичной общественной сферы в приватную, вбрасывает в ментальное пространство ценности индивидуализма и аполитичности, учит людей некоей политической саморегуляции. Ей нужен человек экзогенный, ориентированный вовне, на модные тренды и потребительскую идеологию, которые заменяют внутренний мир и осуществляют сублимацию оппозиционных порывов, ибо с помощью произвола вещей углубляется господство человека над человеком.

Наш народ не только индивидуалистичен, политически пассивен, но и изворотлив. Правда, эта изворотливость проявляется со знаком «минус»: как бы его не давила идеология свыше, он умудряется подминаться под внешние обстоятельства и выживать независимо от их тяжести, но не подминать сами эти обстоятельства под себя, не адаптировать их под свои — народные — интересы. Он приспосабливается под обстоятельства, прогибается под них, следуя скорее принципу «выживает не сильный, а наиболее приспособленный». И он способен под них прогибаться почти бесконечно, так и не достигая роковой черты предела терпения. «Изворотливое самосохранение для верхов представляет собой борьбу за фашистскую власть, а для индивидов — приспособление к бесправию любой ценой»^[117]. Самосохранение — это не борьба, которая обычно представляется, наоборот, как саморазрушение. Самосохранение приравнивается к приспособлению, социализации к нормам бесправия. «Ситуация с проблемой разрастания административной элиты в современной России является не разрешенной. Не вселяют какого-либо оптимизма и существующие тренды, демонстрирующие прирост численности чиновничьего класса. А это означает, что находчивость и изворотливость массы, на плечи которой ляжет бремя обеспечения этой огромной армии, будут только приобретать новые, совершенно удивительные и непостижимые формы»^[118]. И вправду, в сегодняшней ситуации максимально приспособленные — терпеливые и угодливые, льстивые и раболепные — не только выживают, но и живут материально-статусно полноценной жизнью, не отягчаясь тем, что «приспособленчество деформирует гражданское сознание, способствует мимикрии»^[119]. Приспособление, солидарное с идиомой «с волками жить — по-волчьи выть», — значительно более легкий и более безопасный путь, чем сопротивление. Благоденствует сильнейший — тот, кто смог подмять под себя всех прочих; вот и вся этика, по сути являющаяся социал-дарвинизмом. Можно сказать, что для укоренения демократических свобод полезной является не адаптация, а как раз дезадаптация людей к сложившейся социально-политической системе и к системе общественного сознания, сформированного политическими идеологемами. Иллюзорное сознание адаптивного к системе человека не приносит никакой пользы обществу, а приносит лишь не менее иллюзорное и зыбкое успокоение данному человеку.

И хоть большая часть населения автономизируется от власти, не верит ей, не инвестирует в нее свои надежды, тенденция автономизации «развивается не в направлении развития гражданского общества и укрепления связей на макросоциальном уровне, а скорее в укреплении микросоциальных сетей, опоры прежде всего на родственников и друзей»^[120]. Согласно данным социологов, формирующиеся на основе родственных и дружеских связей социальные сети не доходят до уровня гражданских инициатив по защите общественных интересов. Поэтому если микросоциальные сети и оказывают посильную жизненную поддержку входящим в них людям, эта поддержка, естественно, не меняет существующий порядок, а лишь позволяет к нему приспосабливаться, в чем заключается ее принципиальная неполнота.

Настоящая же мысль — критическая, недовольная, смелая и чистая — опорочивается в индивидуализированном потребительском обществе, а ее носитель рассматривается не как гражданин, а чуть ли не как враг народа. Порицается не изобличение инакомыслия и оппозиционных гражданских инициатив, а, наоборот, изобличение конформизма, угодливости и послушности по отношению к тем, кто, управляя страной, паразитирует на ее населении. Критически мыслящего человека, который осмеливается говорить напрямую то, что видит, и то, что знает, который не боится изобличать и вытаскивать наружу запретное, который не приспосабливает свою мысль к сфере личного благополучия и безопасности, следует ставить рядом с человеком, героически сражающимся на поле боя. Настоящий гражданин должен быть героем, подвиг которого сопряжен с готовностью рискнуть своей карьерой и общественным положением ради отстаивания настоящих демократических прав и свобод, с готовностью изобличать недобросовестную власть в ее ошибках и сознательных преступлениях. Герой нашего времени — не чиновник, склоняющий голову перед чиновником более высокого ранга и закрывающий глаза на преступления начальства. Такой чиновник и есть предатель.

В обществе, в котором потребительская идеология становится доминирующей, много конформистов, забывших о какой бы то ни было идеологии и чувстве собственного достоинства, дрейфующих в пространстве смыслов, всегда переходящих в наиболее выгодное место, без угрызений совести готовых переметнуться к новому хозяину, ползающих на брюхе перед бросающим им кости хозяином и распевающих ему дифирамбы. Если совести нет, мучить она не будет. Максимально приспособленными становятся не несгибаемые стволы дубов, а травинки, послушно падающие под колеса событийности. Такие образчики конформизма, цинизма и двуличности становятся преобладающими в потребительском обществе. Занимающие относительно высокие посты, панически подобострастные при разговоре с начальством, высокомерно лицемерные при общении, они не страдают от острейшего дефицита совести, а упиваются им. Именно они, без сопротивления принимающие на себя давление сверху и пользующиеся санкционированной возможностью самим отправлять давить вниз, — хамелеоны, для которых беспринципность мимикрия всего лишь обычная рутина, просто дело «чести». Прикрываясь своей должностью, они компенсируют коленопреклонность перед вышестоящими. Если царь-батюшка повелел кланяться, они в неистовом порыве коленопреклонения лбы расшибут как себе, так и подвластному им народу. Они, принимающие решения по указке, не понимают, что можно делать какие-то вещи не за деньги и не за карьеру, а просто потому, что эти вещи благие и правильные. Им неведомо кантианское восхищение звездным небом над головой и моральным законом в сердце. Вспоминаются слова К. Чуковского: «Ослы ему славу по нотам поют, козлы бородою дорогу метут. Бараны, бараны стучат в барабаны…».

Благодаря социализации ребенок усваивает нормы, образцы и эталоны общества, что дает ему возможность быть адаптированным в социуме и занимать статус «нормального» общественного существа. Казалось бы, что в этом плохого, ведь это необходимый процесс? Да, необходимый для развития человека, так как человек — существо социальное и без окружения себе подобными развиваться не может. Но у социализации есть свои обратные, дисфункциональные, характеристики. Ни о каком личностно-субъектном развитии не может идти речь, если человек взращивается в какой-либо маргинальной общественной группе, если его формирует антигуманная культура, в которой принимаются не традиционные человекоцентрированные ценности, а их эрзацы. Именно о дисфункциональности социализации следует сказать, ведя разговор о потребительстве, которое абсолютизирует личное счастье и равнодушно к общественным процессам, а вместе с тем и к политико-экономическим тенденциям. Следует говорить о политизации со знаком «минус». «Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас», — философично замечал А. Макаревич, чей принцип, к сожалению, не отличается особой практической популярностью.