Философские трактаты - Цицерон Марк Туллий. Страница 88

V. (9) Рассуждая таким образом, он явно не представляет себе, о чем идет речь и в чем состоит причина. Ибо если кто-то более склонен к чему-то по естественным предшествующим причинам, то это не потому, что наши желания и стремления также обусловлены естественными и предшествующими причинами. Если бы дело обстояло таким образом, то ничто не было бы в нашей власти. Я признаю, что не от нас зависит родиться с острым умом или тупым, сильным или слабым. Но тот, кто из этого сделает вывод, что не в нашей воле даже сидеть или гулять, тот не видит, что за чем следует. Пусть верно, что рождение людей, талантливых или тугодумов, крепких или слабых, вызвано предшествующими причинами, из этого не следует, что даже то, что они сели или пошли гулять, или делают что-то, тоже предопределено и предустановлено изначальными причинами. (10) Стильпон, мегарский философ, был, как о нем сообщают, человеком очень тонкого ума и пользовался в свое время большим уважением. А друзья его пишут, что он был и к пьянству склонен, и женолюбив. Однако пишут они это не в осуждение Стильпону, а скорее в похвалу, потому что он так сумел наукой обуздать и подавить порочную натуру, что никто никогда не видел его пьяным и не замечал в нем и следа похотливости [971]. А Сократ? Разве мы не читали, как Сократа охарактеризовал Зопир, физиогномик (physiognomon), претендовавший на то, что он может определять характер и нрав человека по его телосложению, по глазам, лицу, лбу? Этот Зопир определил Сократа как человека глупого и тупого, так как у него ключицы не были вогнуты, а эти части тела, как он говорил, являются помехой и препятствием для ума. Вдобавок он нашел в нем женолюбие, по поводу чего Алкивиад, говорят, разразился хохотом. (11) Но если эти пороки могут произойти от естественных причин, то их искоренение и полное уничтожение — так, чтобы тот самый человек, который был склонен к таким порокам, полностью от них избавился, — зависят уже не от природных причин, а от нашей воли, старания, упражнения (disciplina); и все эти вещи потеряют всякое значение, если на основании дивинации подтвердятся сила и природа судьбы.

VI. Если признать существование дивинации, то каковы основоположения этого искусства? Я называю основоположениями то, что по-гречески называется θεωρήματα. Ибо я уверен, что как никакой знаток своего дела не может обойтись без всяких основоположений, так же и те, которые, используя дивинацию, предсказывают будущее. (12) У астрологов, к примеру, есть положение такого рода: «Если кто родился, скажем, при восходе Сириуса, тот не умрет в море». Берегись же, Хрисипп, как бы тебе не проиграть своего дела, тут у тебя будет великий спор с очень сильным диалектиком Диодором [972]. Раз, скажет он, истинно умозаключение: «Если кто родился при восходе Сириуса, тот никогда не умрет в море», то истинно также и другое: «Если Фабий родился [973] при восходе Сириуса, то Фабий не умрет в море». Поэтому имеется противоречие между «Фабий родился при восходе Сириуса» и «Фабий есть тот, кто умрет в море». А так как мы принимаем как достоверное, что Фабий родился при восходе Сириуса, то будет также противоречие между «Фабий существует» и «Ему предстоит умереть в море», равно как и противоречие в конъюнкции: «Фабий существует и Фабий умрет в море», ибо по условию этого быть не может. Значит, это «Фабий умрет в море» такого рода, что произойти не может. Итак, все, что ложно говорится о будущем, быть не может.

VII. (13) Но это заключение для тебя, Хрисипп, никак не приемлемо, и в этом пункте у тебя с Диодором наибольший спор. Ибо он говорит, что только то может совершиться, что или истинно, или должно стать истинным. И то, что состоится в будущем, необходимо должно состояться, а то, что не состоится, то, считает он, и не может состояться. А ты, Хрисипп, говоришь, что может состояться и то, что не состоится. Например, может разбиться эта гемма [974], хотя этого никогда и не произойдет. Ты считаешь, что не необходимо было, чтобы Кипсел [975] стал править в Коринфе, хотя это за тысячу лет было предсказано оракулом Аполлона. Но если ты действительно вполне доверяешь этим божественным предсказаниям, то ты вынужден признать и то, что все, что будет ложно сказано о будущем, не может состояться. Так, если бы, например, сказали, что [Сципион] Африканский овладеет Карфагеном [976]; и если это истинно было бы сказано о будущем, и это так и произошло бы, то ты должен был бы признать это необходимым. (14) Но это все мнения Диодора, расходящиеся с вашими. Ибо если считать истинным высказывание вроде «Если ты родился при восходе Сириуса, то не умрешь в море», то первая часть в нем — «родился при восходе Сириуса» — бесспорно необходима (так как все истинное в прошлом необходимо, — это и сам Хрисипп признает, расходясь во мнениях со своим учителем Клеанфом, — необходимо, потому что его невозможно изменить, нельзя ведь истинное в прошлом превратить в ложное); если, стало быть, то, что содержится в первой части этого целого, есть необходимое, значит, и то, что за ним следует, также необходимо. Однако Хрисипп не признает это необходимым во всех случаях. А если существует естественная причина того, почему Фабий не умрет в море, то для Фабия смерть в море невозможна.

VIII. (15) Тут Хрисипп, вспыхнув, может возразить, что халдеи и другие прорицатели допускают ошибку, выражая таким образом свои основоположения; они должны были вместо: «Если кто родился при восходе Сириуса, тот не умрет в море» — лучше выразиться так: «Нет такого человека, который бы и родился при восходе Сириуса, и умрет в море». Забавная вольность! Чтобы не столкнуться с Диодором, он учит халдеев, как им следует излагать свои правила. Спрашивается, однако, если халдеи станут так высказываться, что предпочтут отрицания неопределенных связей [вещей] самим неопределенно связанным вещам, то почему бы так не поступить и врачу? Или геометру? Или другим? Скажем, врач выскажет то, что ему известно из его искусства, не так: «Если у кого пульс бьется [977] вот таким образом, то у того лихорадка», а лучше так: «Нет такого человека, у которого пульс бился бы вот так, и который не болел бы лихорадкой». А геометр скажет не «В шаре наибольшие окружности пересекаются посредине», а «Нет таких наибольших окружностей в шаре, чтобы не пересекались посредине». (16) И есть ли что-нибудь взаимосвязанное, в чем нельзя было бы этим способом перейти к отрицанию связей [978]. Но ту же самую вещь можно преобразовать и другими способами. К примеру, я сказал: «В шаре наибольшие окружности пересекаются между собой посредине», а могу сказать: «Если в шаре будут наибольшие окружности…», могу сказать: «Так как в шаре есть наибольшие окружности…», и еще многими способами можно выразиться, но ни один из них не будет превратнее того, который Хрисипп советует применить халдеям в угоду стоикам.

IX. (17) Только никто из халдеев так не выражается, потому что, право же, заучить эти речевые выкрутасы потруднее, чем восходы и заходы созвездий.

Но обратимся к проблеме, так занимающей Диодора, — проблеме, которую называют περὶ δυνατῶν; в ней исследуется, какое значение имеет то, что может произойти. По мнению Диодора, только то́ может произойти, что либо истинно в настоящем, либо будет истинным в будущем. Утверждать так, значит, утверждать, что не происходит ничего такого, что не было необходимо, и что все, что может произойти, то или уже произошло, или произойдет в будущем. А это значит, что не более возможно изменить истинное в ложное из того, что произойдет в будущем, чем из того, что уже произошло. Но в отношении уже происшедшего эта невозможность очевидна, а в отношении будущего, поскольку оно скрыто от нас, это неясно. Так, применительно к человеку, которого постигла смертельная болезнь, истинным будет: «Этот человек умрет от этой болезни». Но то же самое, если это истинно сказано о человеке, на котором сила болезни не так отразилась, все же должно произойти. И выходит, что и в будущем также ничего невозможно изменить из истинного в ложное. Ведь [выражение] «Сципион [979] умрет» имеет такую силу, что хотя оно высказано о будущем, однако оно не может быть обращено в ложное: ведь оно высказано о человеке, а человек необходимо должен умереть. (18) А если бы было сказано: «Сципион умрет ночью, в своей постели, насильственной смертью», то это тоже было бы истинное высказывание, ибо было бы сказано, что произойдет то, что должно было произойти. А то, что это должно было произойти, доказывается тем, что это действительно произошло. Так что «умрет Сципион» было не более истинным, чем «умрет таким вот образом»; умереть Сципиону было неизбежно, и не менее неизбежно было ему умереть именно таким образом. «Сципион был убит» не может быть изменено из истинного в ложное, и точно так же не может быть изменено «Сципион будет убит». Но хотя это так, все же напрасно Эпикур, испугавшись судьбы, стал искать защиты у атомов, сбил их с прямого пути [980] и вместе с тем допустил сразу две непостижимые вещи: во-первых, что что-то может произойти без причины, из чего следует ведь, что из ничего может произойти нечто, а этого ни сам Эпикур, ни другой какой физик не может допустить [981]; во-вторых, что когда два атома (individua) несутся через пустоту, то один из них движется по прямой, а другой отклоняется. (19) Ведь Эпикуру, если бы он согласился с тем, что всякое высказывание либо истинно, либо ложно, можно было бы не опасаться, что все необходимо происходит в силу судьбы. Не в силу вечных причин, проистекающих из естественной необходимости, является истинным то, что высказано в словах «Карнеад поступил в Академию», но и не вовсе без причин. Есть ведь разница между причинами, случайно предшествующими, и причинами, заключающими в себе природное воздействие [982]. Так, всегда было истинным высказывание «Эпикур умрет, прожив семьдесят два года, при архонте Пифарете», но вовсе не фатальны были причины, почему это произошло; но так как это событие произошло именно так, то верно, что оно произошло так, как должно было произойти. (20) Те, которые утверждают, что будущее невозможно изменить и что невозможно истинное будущее превратить в ложное, вовсе не утверждают этим необходимость судьбы. Они только разъясняют значение слов. Но те, которые вводят [для объяснения] извечный ряд причин, те отнимают у человека свободную волю и превращают его в раба судьбы.