Дюна - Герберт Фрэнк Патрик. Страница 14

— Все Дома могли бы запасать Пряность.

— У врагов слишком большая фора.

— Император… — протянул Пауль. — Это значит — сардаукары.

— И, без всякого сомнения, переодетые в форму Харконненов, — кивнул герцог. — Но все равно это будут те же солдаты-фанатики.

— Но как смогут фримены помочь нам против сардаукаров?

— Хават рассказывал тебе о Салусе Секундус?

— Императорской планете-каторге? Нет.

— Что, если это нечто большее, нежели просто тюремная планета? Есть один вопрос о корпусах сардаукаров, который при тебе ни разу не задавали. А именно: откуда они вообще берутся?

— С планеты-каторги?

— Почему бы и нет?

— Но Император регулярно, в виде особой подати, проводит рекрутские наборы…

— Вот в это-то нас и заставляют поверить: что сардаукары — просто набранные Императором рекруты, которых великолепно готовят с юного возраста. Иногда поговаривают о неких инструкторах, доводящих новобранцев до нужного уровня, но баланс сил в нашей цивилизации остается тем же: с одной стороны — войска Великих Домов Ландсраада, с другой — сардаукары и рекруты-новобранцы. Новобранцы, Пауль. А сардаукары остаются сардаукарами.

— Но, по слухам, Салуса Секундус не планета, а настоящий ад!

— Несомненно. Но скажи: если бы ты хотел воспитать стойких, сильных, свирепых солдат, в какую среду ты бы их поместил?

— Но как добиться верности от таких людей?

— Для этого есть проверенные способы: игра на их чувстве собственного превосходства, мистика тайного братства, дух разделенного страдания… Все это не так уж трудно сделать. И так делалось на многих мирах, в разные эпохи.

Пауль кивнул, не сводя глаз с отца. Он чувствовал, что сейчас услышит нечто очень важное.

— Взгляни на Арракис, — негромко сказал герцог. — За пределами городов и гарнизонных поселков он не менее ужасен, чем Салуса Секундус.

Глаза Пауля широко раскрылись…

— Фримены!

— Великолепный потенциал для создания столь же сильного и смертоносного войска, как и Корпус Сардаукаров. Понадобится немыслимое терпение, чтобы втайне привлечь и подготовить их, и немыслимые средства, чтобы должным образом вооружить. Но фримены — там… и там — Пряность. Понимаешь теперь, почему мы идем на Арракис — даже зная, что там — ловушка?

— А Харконнены разве не знают о фрименах?

— Харконнены издевались над ними, охотились на них для развлечения, ни разу не пробовали хотя бы сосчитать их. Политика Харконненов — тратить на население лишь столько, сколько нужно, чтобы оно не вымерло.

Вышитый металлом герб на груди герцога сверкнул от резкого движения.

— Теперь ты понимаешь?

— Мы уже ведем переговоры с фрименами, — утвердительно сказал Пауль.

— Да. Я направил к ним миссию во главе с Дунканом Айдахо, — ответил герцог. — Дункан — человек гордый и, пожалуй, жестокий, зато он любит правду. Я надеюсь, фримены будут от него в восторге. Если нам повезет, они будут судить и о нас по нему. По Дункану Достойному. А порядочности ему не занимать…

— Дункан Достойный, — проговорил Пауль, — и Гурни Доблестный.

— Ты их хорошо назвал, — кивнул герцог.

И Пауль подумал: Гурни — один из тех, кого имела в виду Преподобная, когда говорила о столпах, поддерживающих мир: «…и доблесть храбрых».

— Гурни сказал, что сегодня ты хорошо сражался, — сказал герцог.

— Да? А мне он говорил совсем другое. Герцог громко рассмеялся:

— Могу себе представить, как… скупо хвалил тебя Гурни в лицо. Но он говорит, что ты уже по-настоящему чувствуешь разницу между лезвием клинка и его острием.

— Гурни говорит: чтобы убить острием, особого мастерства не нужно, а вот убить лезвием — подлинное искусство.

— Гурни — романтик, — проворчал герцог. Слова об убийствах из уст сына расстроили его. — Что до меня, то мне хотелось бы, чтобы тебе вообще не пришлось убивать… но уж если возникнет необходимость, делай это, как сумеешь, не важно, острием клинка или его лезвием. — Он скользнул глазами по потолочному окну, по которому барабанил дождь.

Проследив за взглядом отца, Пауль подумал, что, наверное, на Арракисе ему уже никогда не увидеть воды с неба, — и эта мысль о небе заставила его вспомнить и о пространстве за его пределами.

— Правда ли, что корабли— Гильдии — самое большое из всего, построенного людьми? — поинтересовался Пауль.

Герцог перевел взгляд на сына.

— В самом деле, это же твой первый межпланетный перелет. Да, больше этих кораблей нет ничего. Мы пойдем на хайлайнере, потому что путешествие предстоит долгое. Хайлайнер — самый огромный из кораблей. Все наши фрегаты и транспортники свободно уместятся в одном уголке его трюма — мы будем лишь небольшой частью груза.

— А нам нельзя будет покидать наши корабли на хайлайнере?

— Это — часть той цены, которую мы платим за гарантируемую Гильдией безопасность. Рядом с нашими там могли бы стоять корабли Харконненов, и нам нечего было бы опасаться. Харконнены не станут рисковать своими транспортно-грузовыми привилегиями.

— Тогда я попробую увидеть какого-нибудь гильдиера хотя бы через наши видеоэкраны.

— Не увидишь. Даже агенты Гильдии никогда не видали ни одного настоящего гильдиера. Гильдия бережет свою таинственность так же строго, как и свою монополию. Пауль, не стоит делать ничего, что могло бы хоть в малой степени повредить нашим транспортным привилегиям.

— А ты не думаешь, что они, возможно, прячутся потому, что мутировали и теперь не похожи… на человека?

— Кто знает? — пожал плечами герцог. — Нам, во всяком случае, вряд ли удастся разгадать эту тайну. Да и у нас есть более неотложные проблемы. В частности — ты.

— Я?

— Твоя мать хотела, чтобы именно я сказал тебе… Видишь ли, сын, возможно, у тебя имеются способности ментата.

Пауль смотрел на отца, какое-то время не в состоянии открыть рот. Наконец он выговорил:

— Способности ментата?.. У меня?.. Но я же…

— Хават тоже так считает. Это правда.

— Н-но… я думал, что подготовка ментата должна начинаться с раннего детства, причем ему самому нельзя говорить об этом, так как это могло бы помешать раннему… — Он замолчал на полуслове; внезапно многие обстоятельства его жизни сложились в единую картину. — Понятно, — сказал он.

— Приходит день, — вздохнул герцог, — когда потенциальный ментат должен узнать, что с ним делают. И с этого момента «с ним» делать больше ничего нельзя. Он должен сам решить, продолжать ли обучение или отказаться от него. Некоторые могут продолжать, другие же — нет, поскольку не способны. И только сам потенциальный ментат может точно знать о себе это.

Пауль потер подбородок. Все его специальные занятия с Хаватом и матерью — мнемоника, концентрирование сознания, мышечный контроль и развитие остроты чувств, изучение языков и оттенков голоса — все это он увидел по-новому.

— Когда-нибудь ты станешь герцогом, сын, — сказал отец. — А герцог-ментат действительно был бы грозой врагов. Итак, можешь ли ты решить сейчас… или тебе нужно подумать?

Пауль не колебался:

— Я буду продолжать занятия.

— Настоящей грозой… — пробормотал герцог, и Пауль увидел на лице отца улыбку гордости. Эта улыбка поразила Пауля: узкое лицо герцога вдруг показалось ему черепом. Пауль опустил веки, чувствуя, как ужасное предназначение вновь пробуждается в глубине его сознания: может быть, ужасное предназначение и состоит в том, чтобы стать ментатом…

Но когда он сосредоточился на этой мысли, его новое зрение отвергло ее.

~ ~ ~